Два полюса

Я лишь хочу хоть что-то почувствовать, скажи, куда бежать?

      Невысказанная злость душила.              Она сидела противным, болезненным комом в горле; в глазах копились слёзы обиды.              Комната, спасающая от нравоучений брата, и приятная тишина, стоящая в ней, вызывала отвращение, как и неосязаемое давление летающее внутри.              Бежевые однотонные стены хотелось разрисовать, а лучше что–то бросить. Кривая, злорадная улыбка расцветает на её бледных губах.              Однако Уми лишь с недовольством обводит карими глазами обстановку вокруг.       Хочется сжаться до микроскопических размеров и просто не видеть, не ощущать ничего вокруг себя.              Внутри постепенно душат собственные эмоции.              Уми противилась своей слабости, пытаясь собраться с мыслями и притупить всплеск собственных негативных эмоций. Прикусив губу до неприятной боли в ней, она пыталась сдерживать всхлипы внутри себя, но те всё равно вырвались в жалобное подвывание.              Слабость – это неимоверная роскошь, считала Огата.              Если рационально сторона пыталась привести её в нормальное состояние, то сердце затопили множество чувств, которые наваливались снежным комом.       

      хотелось заплакать в голос

             Руки начинали подрагивать. Девушка сжала ими ткань покрывала и сильнее уткнулась в собственные коленки.              Прозвучавшая мелодия, оповещающая о звонке, заставила судорожно выдохнуть и заледеневшими пальцами взять телефон.              На дисплеи горело имя Джин.              Сделав усилие, Огата взяла трубку, слушая приветливый голос подруги.              – О! Ми–чан, как настрой? Как дошли? – послышалось пыхтение, будто Цуки еле слезла с собственной кровати. – Рассказывай!              Вдохнув и выдохнув, она сделала усилие над собой и сказала, точнее, попыталась, ровным тоном:              – Поели сладкое по дороги, а потом по домам. Всё.              Голос предательски дрожал на гласных, от чего Огата недовольно поджала губы, вытирая солёные дорожки на щеках и закусывала нижнею губу от досады.              – Уми? – голос подруги сменился на беспокойный, в телефоне послышалось шуршание одежды и голос старшей Цукишимы. – Баро–кун снова довёл тебя до истерики?              Собственные ногти девушки впились в кожу царапая. Она сморщила нос от притуплённой боли.              – Что? Пф–ф! – сделав обманчивое удивление в голосе, Уми с весельем, притворно, фыркнула. – Если кто доведёт до истерики эту большую няньку, то только я.              В телефоне наступила тишина, а после последовал тяжёлый вздох.              – Когда ты язвишь про своего брата у тебя дрожит голос, – внутри Уми будто что–то упало, она сильнее сжал телефон в руке, – Уми, ты моя подруга. Ты знаешь, я всегда рядом.              – Джин, я могу сам–              Ей не дали договорить.              – Поэтому можешь смело переночевать сегодня у меня, – на фоне послышался радостный голос матери Цукишимы, что говорила о вкусном ужине на вечер, – подальше от любвеобильного брата.              – Слышал бы он тебя. – тихо усмехнушись на слова подруги, она ответила, обводя глазами комнату, оставляя взгляд на порванных проводах от наушников. – Уговорила. Буду через час.              – Окей!              – Джин, кое–что ещё.              – Да, Ми–чан?              – Спасибо. Правда, спасибо. – на трубке послышалось молчание, а после шуршание. Огата закрыла лицо ладонью и тихо добавила, ощущая, как уголки губ дрожат в улыбки. – Для меня это много значит.              – Я знаю. – мягко и с понимание ответила Цукишима, смотря на фотографию в рамке у себя на журнальном столе.                                   

***

                           – И куда это мы?              Уми сильнее сжала ключи в руках, судорожно принимая решения, дабы дать ответ.              – Мы – не знаю, а я ухожу к Цуки.              Сарказм вырвался легко с языка, а последствия, которые они несли, могли сыграть не в пользу девушки.              Рюкзак неприятно надавил на плечи.              – Хватит ёрничать, мелкая, я жду ответа.              – Я и Джин договорились вместе подготовиться к экзамену по истории. – пытливый взгляд матовых глаз и вопросительно вскинутая чёрная бровь, требовали полный отчёт дальнейших действий. – Ты знаешь, Шоэй, готовиться к такому предмету тяжело, забываешь о времени, поэтому я решила переночевать у Цуки, и отвести больше внимания истории. Доволен?              Плечи парня немного опустились, выдавая подобие расслабленности от слов сестры.              – Могла просто попросить меня, – заметив сморщенный нос Уми, черноволосый непонимающе хмыкнул, – я хорошо объясняю, чего куксишься сразу, мелкотня?              – Ну, – девушка замямлилась, – ты можешь уйти не в те дебри, – она выгнула один палец, – начать читать морали про неправильную информацию в наших учебниках, – выгнула второй, – и короночка, – Огата нахмурила брови, заправляя прядь за ухо, – Шоэй, тебя раздражает, когда я начинаю не понимать твои лекции.              Баро устало провёл ладонью по лицу, выдавая назидательным и немного нервозным голосом:              – Тупить и не понимать разные вещи.              – Объяснять и кричать тоже разные вещи.              Оба недовольно нахмурились, молча сверля друг друга глазами.              Карамельные омуты одновременно злобно и боязливо смотрели в карминные.              Баро фыркнул от досады, и отвёл взгляд в сторону вешалки, терпеливо проговаривая каждое слово.              – Сама знаешь, я не любитель извиняться и признавать свои ошибки. – О, Огата, прекрасно это осознавала. Баро скорее будет уверен в своей правоте, чем наступит на свою гордость и погладит по головке с извинениями. Она дёрнулась от следующих слов. – Завтра суббота, можешь задержаться у своей чересчур позитивной подруги подольше.              Он развернулся, бросив через плечо, окинув её коротким взглядом:              – Меня сегодня дома не будет.              Послышались шаги, удаляющиеся вглубь дома.              Уми мелко задрожала, она просчиталась с Шоэй.       

***

      

                    Уми мнётся. Рождается семя сомнения, постепенно выпускающее корни, которые говорят, а стоит ли дальше идти?              Палец, занесённый, над кнопкой звонка неуверенно опускается, лицо мрачнеет, а накопившиеся эмоции начинают стягивать горло.              Октябрьский ветер проходит по лёгким шароварам, заползая под воротник, посылая неприятные мурашки по всему телу. Вечерний холод не щадит, по сравнению с дневным, думает Огата.              Уми не любит создавать проблемы для людей; не любит спрашивать как правильно ей сделать, ожидая осуждения в глазах за незнание элементарных ответов; не любит быть уязвимой, ведь так легче сломать наращенную броню.              Рука медленно опускается вдоль тела, а мелкий шаг назад, назад в пустоту, в вечернюю, одинокую и такую привычную?              «Зачем я иду сюда?» – глаза скользнули по двухэтажному коттеджу, в котором горел тёплый свет, в трёх окнах. – «Глупо, глупо и необдуманно, Уми».              Руки поправляют лямки рюкзака, а на голову девушка привычным движением руки надевает капюшон, поворачиваясь вполоборота.              Сделав шаг, она слышит громкий и звонкий смех, а после звук открывания входной, железной двери.              Уми застывает, осторожно разворачивается и смотрит из–под капюшона на подругу, одетую в приталенные клетчатые штаны и безразмерную желтую футболку с медвежонком, сверху был накинут тёплый кардиган. Девушке хочется подойти быстрее к Цукишиме, положить голову на плечо и просто закрыть глаза, ощущая немую, и такую нужную поддержку. Аура, окружающая вокруг, Цуки была до лёгкости домашняя, умиротворяющая.              Джин растягивает губы в приветливой улыбке, от чего ямочка, справа, на щеке появляется.       – О! Уми–чан, ты такая пунктуальная...– взгляд прищуренных голубых глаз скользит, и пытается, найти мельчайшие детали на одежде подруги. – Так, стоп, Уми–чан, неужели ты хотела убежать, сверкая пятками?!              Огата сконфуженно опускает глаза на каменную дорожку. Капюшон сильнее падает на лицо, закрывая добрую часть лица, чему она несказанно рада.              С губ, в противовес, слетает сдавленно и безэмоционально.              – Меня поймали с поличным.              Подруга пыхтит на такой ответ, Уми лишь вздрагивает от прохлады и ёжится. Хочется согреться, и наконец, поспать. Сколько она уже нормально не высыпалась? День? Два? Вроде третий.              «Наплевать». – думает Огата, беспристрастно сверля глазами каменную дорожку. – «И так голова раскалывается».              Ощущение, что рядом кто–то стоит настигают старшеклассницу, когда Джин подаёт голос и заглядывает под капюшон, смотря своими голубыми глазами в её.              – Даже отрицать не будешь, Уми–чан? Ты не меняешься. – обладательница каштановых волос заметила легкое волнение в голосе, но мысль об этом улетучилась, стоило почувствовать острожное прикосновение к кисти, и мягкий, убаюкивающий голос рядом, заставил её поднять голову и посмотреть на Цукишиму. – Чай или кофе?              Такой простой вопрос почему-то переворачивает все эмоции внутри.              Уми хочется захлебнуться в этом чувстве, которое она видит в глазах, жесте Джин.              Она тихо угукает (на что слышит мягкий смешок), делая мелкий шажок ближе, а после приглушенно всхлипывает и опускает голову на плечо подруги, утыкаясь в него.              Нос щекочет от запаха специй и молочного коктейля.              Глаза привычно режут слёзы, но они не вызывают боль, сидящую внутри. Иное ощущение, будто буйный ручей превращается в безмятежный поток.              – Пойдём в дом, Уми–чан.              Огата кивает, не в силах выдавить из себя слова.