Все теперь без меня

Проснусь – и думаю о Боге. Мурлыча, кот лежит в ногах. Я нищ, как многие; в итоге Мне б надо думать о деньгах. Пытаюсь, но не получается. Бог ближе русскому уму. Вот потому и не кончается Россия. Только потому! Николай Зиновьев Всё говорит нам о кончине света. Где раболепство, там Христос гоним. Но фарисеи Нового Завета Приходят в Церковь, чтоб служили им. Полно отцов, но беспризорна паства. Народное безверье неспроста: И барство, и пустое краснобайство Бичуют вновь смиренного Христа. (Иеромонах Роман Матюшин) Были бы мы живы, будем когда-нибудь и веселы. (А.С. Пушкин - П.А. Плетневу) О своем обещании молиться архиепископ не то что забыл, а… Как всякий человек, имеющий личный опыт молитвы, Африкан знал, что она создает незримую, но прочную связь с тем, за кого просишь Бога. Некий обмен мыслями и чувствами. Мысли и чувства Хлудова были таковы, что спасибо, спасибо, лучше не надо. Пусть уж сам сражается со своими демонами, нечего было их в таком количестве разводить. А вскоре разнесся слух о таинственном исчезновении Хлудова. Он перестал появляться на улицах Галаты, а в его квартире на Шимли поселился Чарнота, немедленно ушедший в многодневный богатырский запой. Перед тем как запить, он буквально осыпал квартирных хозяев стодолларовыми банкнотами, поэтому те исправно таскали ему водку и закуску из русского ресторана «Стелла» и по мере надобности приносили тазик. Африкан сунулся было с расспросами, но проспиртованный кавалерист не дал бы связного ответа даже о личности собственной мамы. Из пьяных всхлипов, чередующихся с попытками навязчиво облобызать собеседника, однако, можно было сделать вывод, что друга Рому Григорий Лукьянович в живых не числит. Верилось с трудом, Хлудов уцелел во всех кругах фронтового ада, да и вообще мужчина был серьезный, весьма способный за себя постоять. Но Африкан знал, на какой тоненькой нити подвешена человеческая жизнь. Умереть можно в любом возрасте, от чего угодно – мало ли, плохо залеченная рана открылась, а денег на врача не нашлось. А может, Врангель его анвелировал*?.. Хотел – это уж наверняка, а вот посмел ли? Это ж какой скандал, если все обнаружится. А впрочем… Анвелировали особо буйных и слишком популярных и белые и красные, казачий офицер Тимофей Сладков не скрывал, что сведения о дислокации чапаевского штаба попали к нему от красного командования. А белый генерал Мамантов, гений кавалерийских рейдов, скончался вроде бы от тифа – но вдова была уверена, что его отравили. Отравили, потому что начальству амбициозный неуправляемый генерал был как гвоздь в сапоге. А вскоре Африкан увидел в руках у знакомого штабиста хлудовский хронометр. Вне всякого сомнения, тот самый – в золоте, с гравировкой «За храбрость». - Откуда у вас эти часы? - Роман Валерьянович продал, - ответил офицер, - видно, ему очень нужны были деньги: дорогая вещь, настоящей цены за нее я дать не мог. Хлудов был гордый человек, и к тому же из тех редких людей, в жизни которых дух неизменно торжествует над материей. Именной хронометр, полученный за арьергардные бои в Карпатах, он в самом лютом безденежье продал бы, только если бы не собирался жить. Африкана это не порадовало. Хлудов его терпеть не мог, но архиепископ почему-то не питал к нему ответной неприязни. Хотя, конечно, побаивался. Однажды, еще до крымской катастрофы, он заметил Хлудову: «Роман Валерьянович, я вижу, что вы прохладно относитесь к своим обязанностям христианина. Это не очень хороший пример для подчиненных». – «Мои обязанности христианина?.. – саркастически переспросил генерал, вскинув на него жуткие на молодом лице старческие глаза. И - не стал продолжать, осекся, дернул ворот френча и перекосился в страшной и жалкой гримасе. – Да я наблюдал столько низости и подлости среди вашего брата, что больше не могу видеть никаких попов!.. О присутствующих не говорят, разумеется», - заключил он с оскорбительной улыбкой. Архиепископ не нашелся, что возразить. Он и сам порой хотел смачно плюнуть на подол собственного подрясника. А вскоре пошли разговоры, что Крымский Черт сбежал в Советскую Россию и сдался большевикам. «Охохо… Как же тебя теперь поминать-то, раб Божий? О здравии или за упокой?» - спросил исчезнувшего Хлудова Африкан. И неожиданно получил ответ. Видно, не только молитва за ближнего, но и одно лишь благое намерение такой молитвы создает связь. В ту же ночь Хлудов ему приснился. Он сидел в ярко освещенном двухместном купе за уютным столиком, у окна с зелеными занавесками, сцепив руки на коленях, сосредоточенно размышляя о чем-то, иногда поднимал голову, чтобы взглянуть в окно – на безрадостный предзимний пейзаж, который оживлял только движущийся островерхий шлем расхаживающего, чтобы не мерзнуть, часового. Снаружи доносились звуки, наводившие на мысль о ремонтных работах, – должно быть, очередной батька Гуляй-Гуленко подорвал пути, со знанием дела подумал архиепископ. Поза узника – а то, что уютное купе с коврами и мягкими диванами, с чаем в стакане с серебряным подстаканником на столе - в сущности, одиночная камера, и часовой за окном стережет заключенного, было ясно – напомнила Африкану любимые в юности стихи: Молча гляжу я в окошко темницы, Синее небо отсюда мне видно… В небе играют всё вольные птицы; Глядя на них, мне и больно и стыдно. …В каменный панцирь я ныне закован, Каменный шлем мою голову давит, Щит мой от стрел и меча заколдован, Конь мой бежит, и никто им не правит. Быстрое время — мой конь неизменный, Шлема забрало — решётка бойницы, Каменный панцирь — высокие стены, Щит мой — чугунные двери темницы**. В дверь купе постучали, пленник тотчас весь подобрался, подтянулся – и встретил посетителя стоя, руки по швам, его лицо с крепко сжатым ртом, минуту назад скорбно застывшее, теперь было непроницаемо. Какие бы метаморфозы ни толкнули бывшего белого генерала в руки злейших врагов, упрямство и гордость остались при нем. Вошедший военный был молод, невысок, широк в плечах, русоволос, носил орден Красного Знамени и знаки различия высшего комсостава РККА – ромбы. В руках он держал романовский офицерский полушубок. Они обменялись несколькими словами (разговора, в отличие от стука и матерков снаружи, слышно не было), и военный с ромбами ушел, а Хлудов вернулся на свое место за столиком, где остывал забытый чай. Плечи его устало опустились, полушубок остался лежать на аккуратно заправленной красным одеялом постели. Африкану были понятны его мысли. Человек в отчаянном положении любое участие невольно воспринимает как проблеск надежды, а снова надеяться, когда уже отчаялся, больно. Ремонт, как видно, был окончен – послышался свисток паровоза, вагон качнулся, тронутая первыми заморозками степь за окном поплыла назад. *** О том, что полковница Анна Юрьевна Н. ведьмачит и гадает, Африкан знал доподлинно – почтенная вдова сама же и каялась ему на исповеди в этом способе заработка, порицаемом Православной Церковью. Но, поисповедавшись, снова бралась за свое небогоугодное дело: жить-то надо, а для древнейшей профессии дама была уже стара. - И вы, ваше высокопреосвященство, хотите знать, чем сердце успокоится?! – воскликнула пифия, невольно отпрянув при виде такого клиента. - А на меня давеча епитимью наложили! - Посильную, - отвел глаза сконфуженный архиепископ. – Из икономии***! Уяснив суть дела, мадам Н. лихо выкурила папиросу, пустив посетителю дым прямо в лицо, затем перетасовала колоду, попросила ерзающего архиерея собственноручно снять карту, а дальше он уж только моргал, загипнотизированный блеском колец на ее быстро мелькающих пальцах. Вдовица оказалась профессионалкой высокого класса. - Правда сбудется, не минуется, чем все покроется, чем сердце успокоится, - напевно бормотала она при этом. - Жив ваш знакомый, - сказала Анна Юрьевна наконец, глядя на разложенные веером карты, - дальняя дорога, казенный дом… Покровительство благородного короля. И, вот, смотрите, - это сочетание карт означает что-то хорошее в плохом, нечаянную радость. Вот, произошла случайная встреча – и ситуация кардинально поменялась, человек оказался в совершенно других обстоятельствах, на которые никак не рассчитывал и совершенно этого не ожидал. - А что это значит – покровительство благородного короля? - Это значит, что вашему знакомому сочувствует, симпатизирует человек, облеченный властью, который как скажет, так и будет. - А можно что-то рассказать про этого короля? - Снимите, - велела гадалка. Архиепископ покорно подчинился приказу, мысленно прикидывая количество земных поклонов, которые придется положить, чтобы замолить грех ворожбы. - Молодой… Вот это сочетание карт означает молодую, созидательную энергию. Талант у него – создавать порядок из хаоса. Постоянно кого-то спасает, восстанавливает справедливость, что-то организует, придумывает, улучшает, налаживает… Женщине с ним очень хорошо, - вдруг добавила почтенная дама мечтательным тоном. - Почему? – брякнул резко поглупевший от избытка впечатлений Африкан – и смутился, вообразив, что имелось в виду нечто альковное. - Не страшно, - ответила гадалка совсем не то, что он ожидал. Заплатив за расклад три лиры, архиепископ вернулся на извозчике в отель и в номере, глядя на свое отражение в зеркале, криво усмехнулся: - Эх, ты… Химик Махров! …Вскоре невероятные слухи о бегстве Хлудова в Советскую Россию подтвердились. Он обнаружился у большевиков, живехонький и в здравом уме, вопреки репутации, которую настойчиво создавал ему Врангель. Прочитав в «Мониторе» его интервью, имевшее эффект разорвавшейся бомбы, архиепископ почему-то ощутил острую зависть. «И все это теперь без меня», - думал он, разглядывая надменную физиономию на фотографии. Африкан разбирался в людях достаточно, чтобы понять – Роман Валерьянович был по натуре довольно застенчив, чем и объяснялся высокомерный вид. « А жаль, что больше уж никогда не встретимся…». Он не мог знать, что встреча состоится – очень нескоро, десятилетия спустя, после страшной войны, когда бывший архипастырь именитого воинства получит советское гражданство и вернется на Родину. *** В гостиной как-то особенно уютно тикали ходики. Их привезла с собой из Пишпека Мавра Ефимовна, и как Михаил, так и его друзья не променяли бы эти ходики ни на какие антикварные часы с боем. В углу Танюшка играла с рыжим котенком, которого недавно завела бабушка ей на радость. - Таня, не тискай его так, возможно, ему неприятно! – окликнул ее отец. - Ой!.. Извини, Персик, я не нарочно! – девчушка отпустила кота. – Пап, а ты обещал покатать меня на лошадке! - Обещал. Но я же не сказал, что это будет завтра. - Тебе уже спать пора, - строго сказала Софья, собираясь подхватить дочку на руки. Но муж опередил ее, погрозив пальцем. - Все время забываю, что Костя мне строго запретил таскать ее на руках, - смущенно улыбнулась молодая женщина. – Танечка, попрощайся с гостями! - До свидания! – белобрысая Танюшка приветливо помахала рукой, адресуя этот жест сразу всем: Федору Федоровичу Новицкому, Хлудову и Котовскому, которого обожала и фамильярно звала дядей Гришей (это чувство было взаимным, Григорий Иванович души в ней не чаял, тоскуя по дочкам-двойняшкам, умершим в младенчестве). Михаил унес дочку, Софья улыбнулась гостям, ласково дотронулась до плеча Новицкого – с Федором Федоровичем они были старыми друзьями, с девятнадцатого года – и ушла следом. Вскоре хозяин дома вернулся. - Нашему брату совершенно некогда воспитывать детей. У Феликса сын-подросток – сирота при живом отце, - посетовал он. - В воспитании главное – личный пример, - живо возразил Котовский, - ваши дети, Михаил Васильевич, непременно вырастут хорошими людьми просто потому, что будут похожи на вас. Михаил недовольно нахмурился, он не любил комплиментов. Новицкий поспешил исправить положение: - Не устаю восхищаться Софьей Алексеевной. Мы познакомились на фронте, в очень тяжелый момент, - пояснил он Котовскому и Хлудову, - я был поражен, я впервые в жизни встретил женщину такого склада. Хладнокровие и юмор – в обстоятельствах, когда целые полки ударяются в панику! Железная женщина, и притом – ничего общего с этакой бой-бабой, атаманшей. Настоящая леди. - Так ведь Соня под следствием и в ссылке была, совсем девочкой, - с нескрываемой гордостью за любимую жену ответил Михаил. – Едва закончила учительские курсы, как ее арестовали. - За что? – удивился Хлудов. - За антиправительственную пропаганду, конечно, - в свою очередь удивился хозяин дома. – Соня дочь социал-демократа, жена большевика и сама революционерка. - Сплетничаете? – хмыкнула дочь социал-демократа, входя с уставленным чайными парами подносом. – Федор Федорович, вас не затруднит принести самовар? Софья поставила поднос и проговорила задумчиво: - Раз уж Миша упомянул Дзержинского… По дороге в Читу и обратно я провела с Феликсом Эдмундовичем довольно много времени, и поначалу совсем не знала, о чем с ним разговаривать. Как-то наудачу спросила, любит ли он охоту – уж эту тему я, чалдонка****, всегда могу поддержать. - И что же? – с любопытством спросил Котовский. - Феликс Эдмундович ответил, что в детстве охоту не любил – старший брат ею увлекался, а он нет, ему было жалко зверей. Но в Сибири на поселении охота была необходимостью, чтобы не умереть с голоду, и он постепенно втянулся, стал испытывать азарт. Но однажды он убил лебедя – точнее, лебедку, - а лебедин на его глазах взмыл в небо и разбился насмерть о воду озера. С тех пор, по его словам, он снова охладел к охоте. - Зря убил – и жалко, и примета плохая, - сказал Михаил. – Но думаю, что это он не нарочно, сгоряча: птицы неожиданно взлетели – пальнул… В бою и на охоте так бывает. Вот поэтому я всякой другой дичи предпочитаю кабана: матерый секач – достойный противник, он бросается на охотника. - Конечно, жалко, - согласилась Софья. – Но, знаете, это много говорит о человеке – что он двадцать лет помнит каких-то случайно погубленных птиц. А вскоре я совершенно перестала робеть Дзержинского. Танюшка раскапризничалась – скучала по Мише, она у нас папина дочка, - и Феликс Эдмундович ее рассмешил, вы представляете… двигая ушами! - Ушами... – контуженно повторил Хлудов; выражение лица у него было глуповатым, чтобы не сказать хуже. - А что ж тут такого? – невозмутимо отозвался Федор Федорович, внося еще одно сокровище Мавры Ефимовны – начищенный самовар с медалями. – В училище у нас юнкер, умевший шевелить ушами, пользовался большим авторитетом! Вошла Мавра Ефимовна с пузатой миской в руках. - Рома, собачке-то… - сказала она, протягивая миску Роману. – Я овсянки с куриными потрошками сварила, остудила, как полагается, чтобы чутье не отбить. У меня не возьмет, иди покорми. Поистине, только Мавра Ефимовна и могла ласково назвать «собачкой» страховидного угрюмого кобеля. - Да зачем, он не голодный, - смутился Роман. Но пожилая женщина была непреклонна: - Мой покойный муж фельдшером был, к нему киргизы приезжали из дальних кочевий. Все - верхами, с тобетами со своими. Я, бывало, гостей за стол зову, дочки кок-чай***** заваривают, а мальчишки коней обиходят, напоят, сена кинут, и собак покормят, а как же? Твари Божьи! Пришлось нести ужин Михалычу, терпеливо ожидавшему хозяина в прихожей. При своих внушительных размерах, пес занимал удивительно мало места в помещении, прикидываясь ковриком, и вел себя очень прилично. В целом он вспомнил, как быть домашним хозяйским псом, хотя привычки, приобретенные за время бродяжничества, порой давали себя знать. Неделю назад Роман на прогулке с боем отобрал у него уже проглоченную дохлую полуразложившуюся крысу, засунув руку в глотку по локоть, и сутки потом не мог есть, только пил крепкий чай с лимоном. А как запихнуть в кобеля лошадиное средство от глистов, и сколько этого средства отмерить – без подсказки Новицкого он бы сроду не разобрался. Мать ребенком возила его в гости к деду, наверно, думала, что внук растопит сердце старого самодура, весьма недовольного браком единственной дочери с человеком без состояния, живущим на полковничье жалованье. Ее надежды не оправдались – курносый долговязый мальчишка не был ни забавным, ни хорошеньким, при этом дичился, смотрел угрюмо, отвечал дерзко и деду не полюбился, причем антипатия была взаимной. «Весь в папашу, и так же будет до старости лямку тянуть», - вынес вердикт чем-то похожий на пушкинского Троекурова барин. Одно в имении деда мальчику понравилось: роскошная, по образцу пушкинских же времен, комплектная охота не менее чем в две дюжины выжлецов****** и борзых. Жили собаки на псарне, под присмотром псарей, и только нескольких любимцев хозяина пускали в дом. Любопытный мальчишка улучил минутку расспросить прислугу о собаках и запомнил, что горячее им есть нельзя – нюх пропадет, жару они переносят хуже, чем холод, на морозе не простуживаются, но могут захворать, просто полежав дома на сквозняке. Много лет спустя Михаил рассказывал ему о сибирских зверовых лайках, с которыми охотился в Манзурке, и о волкодавах-тобетах из своих родных мест. От него и Новицкого Роман узнал, что собаки хорошо понимают человеческую речь, чем больше с псом разговариваешь – тем больше слов он запоминает, что они видят сны, как люди, и умеют смеяться и улыбаться, в глаза своим смотрят тоже как люди – из любви, а чужим – в знак угрозы. Вот только никто его не предупредил о том, что собаки плачут во сне. Поэтому, когда однажды ночью его разбудили жалобные скулящие звуки, он даже не сразу понял, что происходит. Оказалось, это крепко спящий Михалыч перебирал мосластыми лапами и плакал тоненьким щенячьим голоском. Кто знает, что ему снилось – детство и мамка, прежние хозяева, или то, как он, истекая кровью, заполз в какую-то нору и отлеживался, не зная, выживет или умрет?.. Роман осторожно потормошил пса. - Ну, что ты? Что уж было, то было. Ты теперь при мне. Ничего, как-нибудь проживем. …Когда Роман вернулся в гостиную, хозяин дома размышлял о будущей войне. - Она непременно начнется с тяжких ошибок. Всякое большое трудное дело неизбежно сопряжено с ошибками, так как приходится одновременно и делать, и учиться тому, что делаешь. Даже обстрелянные солдаты, даже боевые офицеры и генералы вынуждены пересматривать свой прошлый опыт, потому что в каждой войне создается новая тактика. - Подтверждаю, - кивнул Новицкий. – Без ложной скромности скажу, я неплохо справлялся, командуя дивизией в Галиции, но самым жалким образом растерялся в начале гражданской. - Ну, Федор Федорович преувеличивает свою растерянность, - улыбнулся Фрунзе, - мы с ним отлично поработали в Четвертой армии, сформировав ее фактически с отрицательных величин. - Но я бы умер от ужаса, если бы меня все-таки назначили командармом, а не начальником штаба. - Вы бы умерли от вещественных причин, к сожалению, - возразил хозяин дома, - от рук мятежников, скорее всего. Как можно было назначить царского генерала, да еще, извините, с вашей внешностью (Фрунзе поправил воображаемое пенсне), командовать полностью разложившимся, митингующим сбродом? Это ж было прямое убийство. Я сам еле совладал, несмотря на весь мой огромный опыт. - И в каком Троцкий был бешенстве, когда Ленин отменил его приказ! – подхватил Новицкий. – Стерег вас, как коршун, выжидая, чтобы вы допустили просчет, и тогда бы уж он с вами посчитался за свое унижение! Софья встревоженно взглянула на мужа. Тот перехватил этот взгляд и беспечно улыбнулся: - Ну, если он и коршун, то я – отнюдь не цыпленок и не мышка. Котовский, чутко уловивший беспокойство молодой женщины, поспешил сменить опасную тему: - Моя Лелька врач, и угадайте, на что чаще всего жалуются наши врачи и сестры милосердия? Главным образом сестры, врачи-то в основном мужики… - Пациенты не моются, - уверенно ответила Мавра Ефимовна, разливая чай. - Вы знали! – шутливо надулся Котовский. - Чего ж тут не знать, - усмехнулась Мавра Ефимовна. – Мой Вася, бывало, повторял: «Ваша грязь отнюдь не лечебная, голубчик, смывайте смело!» Любимая присказка у него была. - Подождите, как не моются? – округлила черные глаза Софья. – Григорий Иванович, это что, шутка? - Так точно, шутка, и пресмешная. Аж плакать хочется! - Но почему?! - Так не привыкли, не знают, что надо, - объяснил ей муж, - воспитанием народа надо заниматься, немалая часть его коснеет в таком невежестве и дикости, что просто волосы дыбом, - некоторых приходится буквально приучать к лотку, как маминого кота. Люди не виноваты. Это вина царского правительства, которому было выгодно невежество народных масс. Он повернулся к Котовскому: - Я распоряжусь, банно-прачечные поезда пустим, да с агитбригадами. Представление посмотреть все придут, а дальше уж дело техники. Меня давно об этих поездах наркомздрав Семашко просил, да все как-то руки не доходили. * анвелировать - убрать, не оставив улик. **Лермонтов. Пленный рыцарь. ***икономия - умеренность, акривия - строгость (два принципа церковной педагогики) ****сибирячка *****кок-чай - особым образом заваренный зеленый чай. ******- выжлец - гончая собака, кобель (сука - выжловка)