Бесконечная Романтика

92. «Как жаль, что твоего мнения никто не спрашивал.» (Осаму Дазай)

Холодно. Одиноко. Ты сидишь в полупустой однушке на полу около дивана. На диване слишком мягко. На тебя таращится синий слон. Не галлюцинация – мягкая игрушка, которую Дазай подарил тебе на одном из ваших свиданий. Слон держит в лапах идиотски-розовое сердечко с вышитой белыми нитками надписью «love» и идиотски улыбается. На тебя таращится Дазай. Галлюцинация он или нет – неясно. Для тебя взгляд Дазая всегда осуждающий, всегда презрительный. На всех конченых наркоманов так смотрят. И он тоже будет смотреть. И он тоже будет смотреть. Потому что он уже так на тебя смотрит. Так тебе говорит его голос. — Т/и-чан, ты сумасшедшая. Я даже не настоящий, а ты всё равно думаешь, что я есть, – Дазай склоняется над тобой. – Прислушайся к советам остальных. — Какая, к чёрту, разница? – ты крепче обнимаешь колени, утыкаясь в них лбом. – Всё равно уже ничего не поможет. Дазай смеётся, негромко, но звучно, и его смех отдаёт болью в груди. — Меня нет уже несколько лет, а ты всё так же пытаешься строить из себя страждущую. Ищешь в этом предлог для очередной... — Да я поняла! Поняла! Ты не в первый раз мне об этом говоришь! — И где ты её только берёшь? Эту дрянь? Всё контролируется Мафией, они точно должны уже быть в курсе того, что сотрудница Агентства закупается... этим. Дазай слишком брезговал этим словом. — Скажи напрямую: доза! Не нужно строить из себя праведника! Осаму молчит, засунув руки в карманы бежевого пальто, и смотрит на тебя. — Ханжа ты, Дазай. — А ты сумасшедшая. И каждый остался при своём. — Тебе нужно завязать, Т/и. Это никогда не заканчивалось хорошо. — Как жаль, что твоего мнения никто не спрашивал, – ядовито выплёвываешь ты слова в его сторону, а ему всё равно. – Так говоришь, будто это легко. — Я не говорил, что это легко. Просто говорю, что тебе нужно завязать. — Отвали. Дазай садится рядом. Не касается, не кладёт руку на плечо, не пытается утешить. От позы, в которой ты сидишь, уже болит спина и ломит шею. Но назло Дазаю ты продолжаешь так сидеть. — Я в твоей голове. При всём моём уважении, мы обречены на существование в твоей черепной коробке. — Значит, ты не отвалишь? — Нет. Вы некоторое время сидите в тишине. — Даже если и так, я не смогу уйти. Ты слишком сильно меня любишь, чтобы отпустить. Ты вскакиваешь и оборачиваешься в его сторону. Пальцы ног и пятки утопают в ворсе ковра. — Замолчи! Слышишь, заткнись! Не любила я тебя! Ты был просто ублюдком, сволочью, тварью! Мне всегда приходилось за тебя отдуваться перед Куникидой и Фукузавой! А ты просто смеялся и снова уходил, ты просто притворялся! — Может, сейчас ты так и говоришь, но на самом деле всё равно не перестаёшь меня любить. Дазай выдерживает паузу и окончательно добивает: — Ты не можешь меня отпустить, потому что всё ещё любишь меня. И поэтому я здесь. Ты боялась остаться в мире без меня, потому и создала мой образ в своей голове. Ты упала на колени, обхватив голову руками. По щекам безостановочно текли слёзы, которые ты пыталась утереть рукавом рубашки. — Почему... ты ушёл? — Так было нужно. Прости. — Что мне до твоих извинений? Ты бросил меня, а я, как дура, всё ещё ведусь у тебя на поводу. — Т/и, как я умер? — Что? — Я спрашиваю, как я умер. Что случилось? В голове всплыли все неприятные события. Как тебе позвонил Куникида, как ты увидела тело молодого человека, как ставили его могильный камень... — Ты... ты бросился в воду. Тебя несколько дней искала вся Йокогама, чтобы потом ты нашёлся в токийском водохранилище. Зачем? Почему ты ничего не сказал? — Вот как, значит. А помнишь ту песню? Где-то далеко послышалась мелодия, с каждой секундой всё нараставшая и нараставшая, всё более и более громкая. Дазай всегда красиво пел, и именно его голос стоял у тебя в ушах. Именно эта песня. Он напевал её, когда гладил спящую на диване в офисе тебя по голове. Ощущение его мягких, но крепких рук сразу вернулось на кожу, побежали мурашки.

Держись, ещё совсем немного, Держись, ещё совсем немного, Держись, ещё совсем немного, И всё будет хорошо.

Ты на миг закрываешь глаза. А когда открываешь, его уже нет. Ты вслепую тянешься к столику у дивана, шаришь там рукой и подносишь тонкий металл к руке. Держись, ещё совсем немного. Всё будет хорошо.

6. «Я думаю, что влюбился в тебя. И это пугает меня до полусмерти»

(Артур Кёркленд)

— Mon chéri, я думаю, что Артю́р какой-то странный в последнее время... – Бонфуа не Уильямс, но подкрадываться умел. Ты вскрикнула, чем едва не привлекла внимание Людвига и Феличиано. — А, Франциск, это ты... Чёрт, зачем так пугать? До инфаркта доведёшь! — Извини, голубка, не хотел. — Впрочем, и правда. Артур реально очень странно себя вёл. Обычно вредный, наглый британец, постоянно пытающийся что-то кому-то доказать и кого-то с кем-то стравить, резко стал тихим. Ходил бледный и грустный, всех шугался и даже не отвечал на провокации Франциска и Альфреда, что было ему ой как несвойственно. — Может, он заболел? – предположила ты. — Он-то? Т/и, не смеши меня! Про таких, как он, Брагинский говорит «зараза к заразе не липнет». Что бы оно ни значило... — Ну и хреновый же ты старший брат, Франциск! Выщипаю твою бородку по волоску, понял? — Сестрёнка, тебе бы меньше общаться с Людвигом. Он не плохой, но всё же ты меня пугаешь... – Франциск суеверно посмотрел на тебя своими голубыми глазищами. — А тебе бы поменьше общаться с Гилбертом и Антонио, но я ж ничего не говорю тебе. Романо жалуется, что вы все его помидоры сожрали! Артур из зала совещаний вышел едва ли не самым последним и почти сразу куда-то скрылся. Успела только его блондинистая макушка с густыми бровками мелькнуть в толпе, как он сразу же смешался с толпой и слинял. На «семейном совете» Бонфуа, проведённом буквально за три минуты у кофейного автомата, пока несчастная машинка наливала вам горячий шоколад, было решено сначала спросить Альфреда. Идти к Артуру домой сразу Франциск не решился. Мало ли, у этого бровастого палочка кривая, ещё наколдует чего, а бегать перед Брагинским и просить «ну расколдуй ну жалко что ли а мы тебе за это отпуск в Провансе организуем» не очень хотелось. Альфред не знал, что случилось с Артуром, но клятвенно пообещал выяснить. — Даю вам слово героя! – и смылся прежде, чем вы успели моргнуть. — Это у него в Артура, точно тебе говорю, – глубокомысленно изрёк Франциск. — Поверю тебе на слово, – хмыкнула ты. – Может, Матьё знает? Мэттью не знал. Он лишь робко сжал в руках Кумаджиро, оглянулся вокруг и тихо (ещё тише своего обычного голоса) зашептал: — Может, Артур влюбился? Франциск захохотал. — Mon cher, Матьё, ты правда думаешь, что этот бровастый ведьмак влюблён? Очень мило, что ты веришь, что он всё ещё способен на это. — Н-но ты сам меня учил распознавать такое, чтобы помогать... – растерялся Уильямс. Ты положила руку ему на плечо и утешающе сжала. — Твоя версия тоже имеет право жить, вне зависимости от веры Франца. Спасибо, Мэтт.

***

Артур влетел в дом, хлопнув дверью. Скинул пальто, кое-как накинул его на вешалку, сбросил грязные ботинки и, проигнорировав Скотта, быстро поднялся по лестнице на второй этаж и заперся в своей комнате. — Ошалел, бровастый? Ни "привет", ни "пока", совсем уже не уважаешь меня! — А чего тебя уважать, козлина рыжая? – проворчал Артур, погружаясь в свои мысли. В последнее время Артура очень пугал собственный разум. Он то и дело подкидывал какие-то странные мысли. В книжном вместо привычного детектива или классики позапрошлого столетия он брал любовные романы. Резко перешёл с чёрного чая на более мягкие сорта, несколько раз даже пил дарджилинг, который уважал проклятый лягушатник. В общем, с ним творилось что-то очень и очень странное. Артур сидел и пялился в стену некоторое время. Потом взгляд его стал ползать по предметам. По столу, окинул стопку газет, кружку с холодным чаем, по книжному шкафу, по рисунку мятного зайца на стене, по его "уголку магии". Колдовская книга, лежавшая на кафедре, была раскрыта на странице с приворотами. — О, Т/и, какими судьбами? Ты сегодня без Франца? – услышал Артур громкий голос Скотта. Твой ответ он не разобрал, но подскочил с места и резко стал скрывать то, от чего бы потом смущался. Чашку затолкал в стол, книги расставил на полку, заправил кровать, немножко проветрил и открыл шторы, впуская свет. Когда он услышал стук в дверь, то замер посреди комнаты. — Артур, привет. Я без приглашения, да. Впустишь? Нужно поговорить. Он захватал воздух ртом, как рыба, выброшенная на берег. Еле напустив на себя спокойный вид, он всё-таки открыл дверь. Ты была прекрасна, как никогда раньше. В платье своего любимого цвета, с кулоном в виде розы, подаренным тебе Мэттом на день рождения. Непривычным для Артура было только твоё обеспокоенное выражение лица. — Я зайду? – спросила ты. — А... Да. Да, конечно, – Артур смутился, отодвинулся, пропустив тебя внутрь, и закрыл дверь от Скотта греха подальше. Ты дождалась, когда Артур сядет на кровать, и устроилась рядом с ним. — Ты сам не свой в последнее время. — Правда? – Кёркленд нервно засмеялся. – Я и не заметил. — Артур, – ты повернулась к нему и взяла его за руку, отчего его сердце отчаянно забилось в груди. Британец волновался. – Если у тебя что-то случилось, если тебе нужно поговорить или получить помощь, у тебя всегда есть мы. У тебя есть Мэтт, есть Альфред... — О, этому ничего нельзя рассказывать, тогда он под грифом "секретно" растреплет всем всё. — Есть Франц. Да, вы не очень ладите, но я же знаю, что на самом деле вы друзья, – продолжила ты, игнорируя его комментарий. — Этот... – Артур осёкся, вспомнив, что Франциск вообще-то твой брат. – Нехороший человек будет издеваться. — У тебя есть я, Артур. Ты можешь поделиться всем, что у тебя на душе. Зеленоглазый замер. И когда он успел влюбиться в сестру проклятого лягушатника? Когда успел прикипеть душой к твоим глазам, к твоей улыбке, к твоему голосу? Когда это ты стала его приоритетом номер один? — Я пойду. Будет что-то нужно, позвони, я приеду. Ладно, Артур? – ты сжала его ладонь, встала и направилась к двери. Артур вскочил и схватил тебя за запястье. — Т/и, стой... Да, именно. Он влюбился. Оттого краснел, оттого скрывался. Боялся, что на фоне Франциска он окажется невзрачным и блеклым. Но молчать дальше было нельзя. — Ты какой-то бледный. — Я думаю, что влюбился в тебя. И это пугает меня до полусмерти. Ты смотришь в его огромные изумрудные глаза. Артур боялся не только невзаимности. Само понятие "любовь" было не в его характере вечно ворчащего и хмурого англичанина, и поэтому оно его так пугало. — Дурак ты, Кёркленд. Сказал бы сразу. Ты заставил меня ждать дольше, – и твоё лицо озарилось мягкой улыбкой. Артур нерешительно, не веря своему счастью, прижал тебя к себе, крепко обнимая.

***

— Ну расколдуй, ну пожалуйста! А я тебе за это отпуск в Провансе организую! — Чтобы от меня лавандой за километр тащило? Придумай чего получше. — Ну чего? — Для начала, не лезь к Артуру под окна подслушивать. Я задолбался тебя в пятнадцатый раз за неделю расколдовывать!