окоём

Олег падает в него, как в груду щебёнки: с неизбежными синяками и, кажется, почку левую отбило, но блять, как же весело; ни малейшего сожаления. Кинематография нервного смеха, взгляд заточкой из-за плеча летит в незащищённое горло — урон критический. Олег судорожно сглатывает: у Олега сейчас а-го-ни-я. Последний шанс протянуть руку, пока не схватило трупным окоченением; Олег при рукопожатии мог бы средним пальцем обозначить свои интересы: скользя по запястью, придавить аритмичный пульс. Чисто для справки: как вы относитесь к альтернативным методам решения вопроса? Тук-тук, Олеж. Там со дна опять стучали. В висках и уже во входную дверь — звонок не работает. Олег лупит кулаком. Подъезд захарканный и исписанный матами. Дверь обита клеёнкой. Дверь разделяет Олега и его неожиданное увлечение; дверь и вынужденная необходимость переломать пальцы. Увлечение смотрит исподлобья и пахнет чем-то табачно-сладким: перцовкой. Олег отбирает баллончик, чтоб не получить в глаза за своё вежливое предупреждение. Случайно задевает руку рукой. Невесомо, интимно. До нежного хруста. Напоминает про долги вполголоса. Должник ухмыляется: «не имеете права, это беспредел, я обращусь по двести тридцатой». Олег пожимает плечами. Деликатно приобнимает пальцами за горло. Подъезд, ещё раз, захарканный и совершенно унылый. В машине Олег протирает руки салфетками с химозной ромашкой. Олег — вышибала. Жизнь могла бы его свести с прогоревшим аферистом, богемой, бизнес-леди, но жизнь предпочитает голливуду отечественную скучную прозу: в русской рулетке Олегу выпадает обломавшийся стартапер-айтишник. Пролетарская злоба в избегающих взглядах, волосы, отчаянно рыжие посреди общей серости, в графе родителей красноречивые прочерки, — в общем и целом, дамы и господа, клише. Ростовой костюм попытки вырваться из грязи кварталов. Неудачной, а к сожалению или к счастью — о, Олег не задумывается над колоритами, просто как данность: в случае удачи они бы не встретились, а так — вот, пожалуйста: выкрученные лампочки, мрачные звонки. Как здорово, что все мы здесь (ты и я) сегодня собрались. Олег закуривает. Олегу так легче соображать. Олег знает всё и чуть меньше, чем нужно для того, чтоб проникнуться, — и всё равно импонирует. Олег зовёт его «Эс». За глаза, про себя, когда думает; Олег много думает о том, как Эс запускает ладони в волосы, когда бесится. Импульсивность, фальшивый гонор и подворотня: Олега не зовут, поэтому Олег приходит сам. Куда хочет и когда. Эс из-за этого о нём тоже думает. Много. По карманному ножику и параноидальным оборотам на сто восемьдесят в коротких пролётах лестницы с первого на пятый понятно; Эс с недавнего избегает лифт и не выносит подземку. Олег говорит ему: «бояться не нужно.» Нужно просто заплатить по счетам. Эс говорит Олегу: «пошёл вон». И облизывает губы. Олег думает: красиво. Эс намекает, что в любой момент готов захлопнуть дверь, переебав по пальцам. Олег намекает на продолжение. Робкий конверт с бычьим сердцем в почтовом ящике. Эс игнорирует. Олег не удивлён: он ведь только начал. Намёки становятся более пошлыми: сырое мясо в коробке под дверью, лаковые подтёки на коврике. Проникновение в частную собственность. Эс зажимает в кулаке маникюрные ножницы. — Я в горло тебе их всажу, — предупреждает. — Или в глаз. Олег держит руки в карманах. Это их первый раз. В первый раз Олег всегда только (только!) говорит. Во второй раз Олег, как правило, несколько прямолинейнее. Заламывает локти, окунает в ванну. Эс царапается, пока хватает сбившейся дыхалки, но Олег сильнее — Олег держит до полного осмысления; мокрые волосы липнут к щекам. Олег засматривается. Делает некрасивую долгую паузу, пока лицом к лицу держит за шкирку. Глаза в глаза. Эс не моргает. У глаз Эс, как выясняется, отложенное действие. Как у фосгена или би-зета: Олега начинает ломать много позже, топя в накопившемся за скрытый период ощущении некорректности. В поисках антидота Олег идёт на компромисс: соглашается с ублюдком в зеркале, что Эс не обязательно пиздить до кровавых соплей, и что Эс красивее ядерного взрыва, и это вне сомнений, конечно, но, всё-таки, Олег, да ёб твою мать. Эс непроизвольно вжимается в стенку. Олег пододвигает себе табуретку. Смотрит на часы. — Ждёте, когда будет время ломать колени? — ухмыляется Эс. Олег морщится. — Не мои методы. — Предпочитаете утюг? — Предпочитаю деньги, — Олег складывает руки. — Давайте честно, Сергей. Вы не в том положении, чтоб на меня гнать. — Угрожаешь, — Эс прищуривается. — Предупреждаю, — поправляет Олег. Эс смеётся. Самообнявшись за плечи, запрокидывает голову. Хохочет в голос. Олег смотрит на прыгающий кадык и слушает пульс в виске. — Как дальше будете… предупреждать? — спрашивает Эс, утирая проступившие слёзы. — По селезёнке? Или в багажнике? — А как больше нравится? — Олег достаёт из кармана сигареты. — Я закурю. — Мне нравится, когда от меня отъёбываются, — говорит Эс. — Нет. — Как скажете, — Олег прячет пачку обратно в карман. — От вас отъебутся, как только вы погасите долг. Эс снова пропускает смешок. Проводит рукой по волосам. Эс, понятное дело, истеричка. — Я уже говорил и писал, что не могу вернуть такую сумму сразу. Вы просто… — Мы просто. — Суки. — Работаем. Олег смотрит на Эс. Эс смотрит в ответ. — Сучья работа, — невыразительно плюёт Эс, на первом слове обнажая мелкие зубы. — Какая есть, — пожимает плечами Олег. В единственной незаблокированной арке во двор, прижимаясь лезвиями лопаток к жёлтой стене, Эс поднимает плечи. Выдыхает через сведённую челюсть: — Не подходи. Технически Олег слушается. Просто подаётся корпусом вперёд: похабные тридцать сантиметров, видно, как Эс закусывает губу. Осенней вспышкой солнца в лесопарке взлетает замятый в ладошке нож. Ввинчивается между рёбрами. Соскальзывает по кости, не задевая важного. По ощущениям. Олег накрывает ладонь Эс своей, прижимая к царапине. Рукоять ножа перемотана изолентой. — Не умеешь бить — лучше беги, — говорит Олег еле слышно, заглядывая Эс в глаза. И бьёт наотмашь. По уху и в солнечное: звонкая боль, Эс глухо ахает и обмякает, согнувшись. Олег не даёт упасть, вовремя подставляя локоть. По-хорошему, уже и правда — пора. Надо переходить к интернациональному языку насилия: пресловутый паяльник, двадцать четыре часа отсчёта. Олегу сверху постукивают, типа, чё ты мнёшься, давай-давай, волчара, хватку теряешь, — а Олег правда мнётся, потому что просто по-человечески жалко. Как повод для отсрочки не катит. Олег говорит: я в процессе, я разрабатываю, щас, блять, не мешайте, у меня свои ме-то-ды, вам не понять. Самому тоже не слишком понятно. Эс в сумерках с трэкером бегает по ярко освещённому парку и Олег прекрасно знает маршрут: круг по периметру, круг по тротуару у озера, разминка на спуске, завершающий опять по периметру. Ничего не стоит подловить на привычном месте. Эс, не вынимая аирподсы, ложно отступает на пару шагов; напряжённые плечики-коленки выдают готовность драться до смерти. Олег чиркает зажигалкой, предлагая короткую мировую. — Я погуглил, куда бить ножом, — предупреждает Эс. — Это хорошо, — говорит Олег. — Полезно. — Приблизишься — на практике отработаю. — Не поможет, — Олег выпускает колечко дыма. Нелепый фарс, и Эс, слава богу, не догадывается, что этот понт для него персонально. — Вместо меня придёт другой человек. И методы у него будут другие. Жёсткие и радикальные. — А ты типа хороший? — хмыкает Эс. Трёт переносицу. В жёлтом фонарном свете синяк на скуле кажется чёрным. — Не худший вариант, — кивает Олег. Он действительно не мразь номер один и местами эмпатия выедает профессионализм майскими одуванчиками сквозь асфальт; у Олега аллергия на запуганных женщин и маразматичную наивность. Эс ни под то, ни под другое не подходит, но от него фонит чем-то таким, что Олег сам не замечает, как облучается: от ног в демиксовских тайтсах к лицу поднять глаза невозможно физически. Руку на Эс поднимать тоже как-то нет: Олег для имитации деятельности исписывает дверь красным баллончиком, а сам в разговоре наводящими наталкивает на идею по-тихому съебать из города. Эс не торопится. Олег не успевает. В агентстве уже не покупаются на лепню про индивидуальный подход и для ускорения процесса отзывают, на замену шлёпнув Вадика, — блять. Вадик работает фанатично и супер-эффективно, Олег знает, что малой кровью тут уже не закончится ничё, но беспалевно удаётся только смс-ку чиркануть — как выясняется позже, для неё тоже поздно. Раздрай в квартире, разбитые часы, разбитая бровь и сорванный ноготь; по тому, как Эс смотрит, Олег понимает, что ему просто повезло на незапертую дверь. Олег хочет сказать много-много, но Эс смотрит из-под слипшихся прядей — с ненавистью и отчаянно ярко, — говорить больше не хочется. До ванны линолеум так удачно засеян осколками; Олег не имеет привычки разуваться, Эс босой сидит на полу. Поднять на руки ничего, в целом, не стоит. Эс шипит «не трожь» и хватается за спину. Олег аккуратно прижимает к себе. В ванной Эс, отфыркиваясь в раковину, спрашивает: — Теперь будет хороший-плохой коллектор? — Только плохой, — Олег подпирает косяк. — И он только начал. — Как в песне, — Эс трогает разбитые губы. — «Дальше будет только хуже». — Лучше уехать, — говорит Олег. — Кому лучше? — Эс, упираясь в раковину, выглядывает из-за плеча. — И куда? И квартиру бросать… Стрёмно. Ещё и найдёте же. Мобильник, допустим, я перепрошью, но по билетам, по паспорту отследить несложно. Я ж знаю, сам умею. — Если валить на машине, с поиском заебутся, — Олег трёт переносицу, нечаянно залипнув; ой. Голая шея, трогательные веснушки. — У меня нет машины, — напоминает Эс. — У меня есть, — говорит Олег. И помогает собирать стекло. — Где гарантия, что ты меня не наёбываешь? — спрашивает Эс, выжимая тряпку. — Что не увезёшь хер пойми куда и в канаве не закопаешь. — Её нет, — Олег честно пожимает плечами. — Но выбора у тебя тоже не особо. — Подловил, — хмыкает Эс и — «блять!» — резко отдёргивает руку. — Порезался? — спрашивает Олег. — Да осколок впился, — отмахивается Эс. — Херня. — Покажи, — говорит Олег. Эс протягивает ладонь. На пальце мелко кровит ссадина. Олег обхватывает запястье и — лижет. Собаче-человечий рефлекс, природная антисептика; Олег чуть-чуть прихватывает губами. — У меня, так-то, перекись есть, — тихо говорит Эс, когда Олег отпускает руку. — Не знал, — говорит Олег. Просто не знал, и всё. Жить, так-то, вообще очень просто. Если сам не усложняешь, да; это важное уточнение. Эс в сторону Олега косится и всем своим видом выражает недоверие. Олег курит и выражает подчёркнутый похуй. Сейчас он с Эс на равных, если не в большей жопе: спиздить экс-объект и самому исчезнуть с радаров — финиш, обрубленный канат и отрезанный палец по возвращении. Такое точно не простят. Особенно такие, как шеф, — Алтан вообще мстительный сучёныш, если честно, и то, что платил хорошо, его меньшей сукой не делает. Сука. Какое универсальное слово. Олег сплёвывает и щелчком отправляет окурок в окно. По похожей параболе на КАДовской заправке улетел в овраг мобильник с симкой. Пальцы на руле непроизвольно настукивают в такт Арии, Эс фыркает: «какой-то ты слишком стереотипный хороший злодей». Олега гасит полуулыбкой. Ладно, пойдёт. И в самом неприметном мотеле, естественно, нет номеров с раздельными кроватями. Эс говорит про половины твоя-моя и перед рассветом закидывает на Олега ногу — Олег хотел бы притвориться спящим во избежание недопониманий, но будильник на четыре утра и снова бежать-бежать-бежать. Только вперёд, назад пути нет и господи, спасибо; кофе с заправки стынет, руки случайно сталкиваются над капхолдером. Картоночка мнётся, Эс спасает ситуацию, пристраивая стакан Олега себе между ляжек; американо растягивается одиночными мелкими глотками часов на дцать. Целую вечность тянется разговор, потихоньку завязавшийся на выезде с мск под выкупленными номерами. Под лобовое улетает белая полоса разметки М-4. Олег начинает улыбаться. Эс плавно заменяется Серёжей. Серёжа гиперэмоционирующий и огненно-рыжий, как пожар в пустынях субтропиков. Олег катает на языке непривычное, комковато-мягкое: Се-рё-жа? Не знаком с таким. Познакомиться ближе помогает Воронеж. Секущий ливень и пробка на въезде, Серёжа вылезает из салона лениво потанцевать, Олег подкручивает магнитолу погромче; в придорожной гостинице кипятком разбавлять вино с минимаркета — однозначное да. Единственный выход пережить мокрую насквозь одежду; Серёжа уходит в душ, Олег утыкается в пузатый телек в углу. Потом пьют; неизбежно толкает вплотную. Серёжа в одном полотенце сидит на кровати Олега и в какой-то момент целует. Олег, схватывая за челюсть, добивает взасос. Импульсивно летит на пол и полотенце, и сырые джинсы, и к чёрту всё вообще, лишь бы здесь и сейчас стать чем-то плюс-минус цельным, быть настолько разбитым уже невозможно, — помоги мне? Счастливой необходимостью не идти до машины оказывается пачка гандонов в верхнем ящике. Серёжа обнимает за шею и жмётся в кровать. Запрокидывает голову, стонет в голос, — Олегу льстит. Олег целует в открытую шею до синяков. Серёжа царапается. Олег держит Серёжины коленки. Потому что Серёжа их сводит до боли в рёбрах, а там свежий порез — мало ли… Мало, конечно же. Ближе к Краснодару, где-то, где уже горы перерезают хребтами каштаны, навигатор едва ли не сажает на щебень посреди обводной и аккум дохнет; сидеть минимум полчаса. На заднем под бормотание радио Серёжа заводит руки за голову и прикусывает губы, Олег нежно толкается, придерживая под талию, — у Серёжи нежный впалый живот, и, когда Олег входит на всю длину, это заметно. Поглаживая шрам от аппендицита большим пальцем, Олег думает: «красиво». Серёжа красиво завязывает волосы и сидит, поджав под себя ногу, тоже красиво — Олег целует красивую Серёжину руку. Серёжа под столом гладит по лодыжке; в самом тёмном зале забегаловки на заправке они предоставлены сами себе пол но стью. От А до Б. Серёжа ведёт по голени вверх; это его обязанность. Обоюдная необходимо сделать друг другу хорошо, потому что всё плохо. Кое-что вынужденное. Секс обретает статус досуга. Одометр разменивает четвёртую сотню. В какой-то момент восприятие изламывается до плоскости. Серёжа в объятиях приморского серпантина цыкает: «кому ты нужен». Поправляется: «кому мы». Из южной бронзы Серёжу неотвратимо тянет под свинцовое одеяло Лиговского. Серёжа уже не боится, подзабыв и уповая на собственную маленькость — Олег не разделяет. Олег тоже в опасной близости к тому, чтоб самообмануться, мешает только личный опыт: накажут. Обязательно. Не отпустят, не забудут. Серёжа отмахивается. Для него это всё уже такое далёкое, нереальное; по повторно обгоревшим плечам Олег уже понял, что жизнь ничему Серёжу не учит. В зеркало заднего улетает подплавленный Дон. На дорожно-ремонтном заторе посреди сто пятнадцатой Серёжа целует Олега с ласковой придурью, стиснув щёки ладошками — как будто предыстории не было. Серёжа повторяет: «Олег-Олег-Олег», шёпотом и плаксиво на вдохе, с тысячей интонаций. Олег, прихватывая губами прижатый к ним палец, спрашивает: — Да, рыба моя? — и Серёжа улыбается. Олег думает: может, правда ничего не было? (Этот год называется Годом спокойного солнца.)