На острие

Довольно слов - без смысла и без цели! (с) Йовин

Феликс чувствует кожей острие фехтовальной рапиры, хотя прекрасно знает, что она не может его ранить. Она - в смысле, рапира. Наконечник смягчит укол, это оружие - не для того, чтобы причинить боль. Кагами же, увы, даже не задумается, если ей предоставится шанс проткнуть этого юного лондонского сноба насквозь. Возможно, даже не раз и не два. А впрочем, ярость ей чужда. Она ненавидит только ложь. Феликс сделан из лжи и знает это. Феликс закрывает глаза и усмехается. Он уязвим, но это его не заботит. Кагами уходит, презрительно фыркнув, и темнота остается с Феликсом даже тогда, когда веки уже не опущены.

***

В семье Феликса основная ценность - это вседозволенность. Адриан ему завидует, сам Габриэль ему завидует... Кажется, Грэм де Ванили просто созданы, чтобы кто-то скрежетал зубами в их сторону. Кагами другая. Честность обнажает ее и тех, кто рядом, до неприличия, до костей. Она не ошибается и не прощает ошибок. Поэтому Адриан остается за бортом ее корабля. "Он слаб. И ты слаб, знаешь?" Наверное, в этом невыносимость ее притяжения-отталкивания: она не щадит противника, она режет до самого корпуса, до сердца (которого у Феликса нет?)

***

"Ты не проигрываешь, самурай", - он опускается на одно колено и целует ее твердую, бледную руку, как руку мраморной античной богини. "Ты не привязываешься", - она вновь отражает удар более чем достойно. Губы Кагами алые, как кровь. Кровь Феликса - изначально голубая. Они не созданы друг для друга, но кто вообще создан для них, в таком случае? Вопрос повисает рассеченным в полете пером. Они на краткий миг сжимают друг друга в объятиях, как в смертельной хватке. И расстаются - теперь уже, кажется, точно окончательно и навсегда.