I paint myself in your heart

Чонгук после суточной работы возвращается домой. Заебаный, уставший, грязный, потный, голодный и замерзший. Эта гребанная, потрепанная осенняя куртка ничерта не спасает от зимних морозов. Тэхен узнал бы — сладко не обошлось бы. Когда домой приходит, то единственное, что его встречает — это стоны его матери и хер еще знает кого. Он в постоянные связи матери не вдавался. Не его жизнь — не его дело. Куда деться в таком виде? Чон не знает, остается лишь идти по ночному, холодному городу. Кто снег с морозами звал так рано? Злость такая сильная, что хочется плакать. Он надеялся прийти домой, помыться, поесть и отогреться. А в итоге мерзнет дальше, в копилку — голодно. В детстве надежда еще была. Надеялся окончить школу и на вышку. Мечтал человеком стать и выйти из того дерьма, в котором мать родила. А ведь до выпускного класса и правда верил, что есть шансы. Но в итоге он понял, что не светит ему университет. Чонгук правда старался, но не смог совместить работу с учебой, не работал бы — ни еды, ни одежды базовой бы не было. А потому и не мог позволить себе учиться так, чтобы на бюджет поступить. Повезло, что сегодня ветра нет, иначе омега бы точно не выдержал. Глядит в свой телефон, он как новый, бережет подарок, — на экране седьмой час. Четыре часа по городу прогулял, устал сильно, остановиться себе позволить не может — замерзнет. Оглядывается и губы поджимает. Знакомый район. Черт, нужно проваливать, пока не увидели, не хватало… — Чонгук? Как не завыть? Его не должны были видеть в таком виде. Сколько старался, сколько прятал, а его глупость все погубила. — Чонгук, что ты здесь делаешь так рано? Губу нижнюю прикусывает, обернуться боится, не знает, какую реакцию от Кима ждать. — …Гук, что ты… — затихает, как и замирает в пару метрах от омеги, а после звучит гневное: — Чонгук, какого черта ты здесь делаешь в такое время, в таком виде? — он резко разворачивает Чона за плечи, заглядывая в покрасневшее от мороза лицо. — Ты заболеть вздумал? Какого ты здесь делаешь, когда должен спать после суток? — и прикрывает глаза, стараясь умерить свой пыл, когда видит слезы в чужих глазах. Чонгук тихо всхлипывает, когда его аккуратно берут за руку и ведут в сторону подъезда. Какой же он дурак, последнее чего он хотел, так это ссориться с альфой. Тот вообще не должен был видеть его в таком виде. Сколько раз за этот месяц помощь свою предлагал, сколько раз предлагал другую работу. А Чонгук так не может, неправильным считает. Говорит всегда, что все в порядке, но кому он врет. Телефон ему буквально в руки впихнули под угрозы срезания зарплаты. Омеге и за него стыдно и неловко. Сейчас же его буквально запихивают в приготовленную теплую ванну, оставив стопку кимовой одежды. Как же ему стыдно. Каждый раз задается вопросом «а достоин ли я?», и каждый раз убеждают нежным взглядом, что «да», под сомнения даже не ставят. Но вот сейчас снова плачет. Как же он ненавидит то, что он не может исправить, поменять жизнь свою. Страшно, не знает чего ждать, но выходит из ванны и присаживается на диван, видя нахмуренного Кима. — Итак, мы всегда делали так, как говорил ты, а теперь поступим по-моему. Не желаю ничего слышать, твое «все в порядке» я сейчас вижу. Всегда это «мы» действует тепло глубоко внутри. Подходит совсем близко, на колени перед ним опускается, укладывая ладони на чужие горячие щеки. — Пойми, я переживаю о тебе. Я не хочу тебя «купить», «задобрить» и тому подобное, я понимаю откуда все это идет, и я знаю, что ты все это понимаешь, но… Он замолкает, поглаживая большим пальцем щеку омеги, а после продолжает: — Просто пойми, что я хочу для тебя лучшего, для нас лучшего. Я же вижу, что у тебя проблемы дома. Сейчас ты должен спать после этой гребаной работы. О, и поверь, я понимаю сколько часов ты бродил по улице. Неужели нельзя было набрать мой чертов номер, ты же знаешь, я бы в любое время поднял. Чонгук это прекрасно знает, знает, что ответил бы в любое время суток, знает, что забрал бы, где бы он ни находился. Но разве он может? — Просто прошу: говори со мной. Я сделаю все, хочешь, я заберу тебя к себе? Будешь со мной, рядом. — Но разве я могу? Дыхание задерживает. Замирает, когда Тэхен берет его за руку и кладет на свою грудь. — Можешь все.

***

Забрал ли Тэхен Чона? Он его просто не отпустил. Спрятал в своих объятиях в этот раз насовсем. Теперь окончательно. Наконец, Чонгук смог полностью открыться, принять то, что его принимают. Это так страшно, но теперь так легко. Еще тогда, когда впервые не оттолкнул чужую протянутую руку. А сам в ответ потянулся, он отпустил себя, позволил чувствовать. Было страшно, было сложно, но постепенно Чон смог окончательно в чувствах утонуть. Сложно было и в новогодние праздники, когда родители альфы заявились в гости. Те были потрясены новогодним подарком сына. Отнеслись, мягко говоря, плохо. «Куда этому до тебя, Тэхен?» звучало ядовито из уст старшего альфы, тот словно и не замечал чужого присутствия, без стестнений заявляя. А бедный Чонгук не знал куда себя деть. Вдруг тошно стало от себя, от родителей альфы. Поглощал все молча, все с той же каменной маской. А Ким все сквозь нее всегда видел. Сквозь стиснутые зубы велел проваливать из его квартиры. Не желает он видеть тех, кто боль его радости приносит. И не имеет здесь значения кто ее причиняет. — Не думаю, что ты поступил правильно, Тэхен, — сипло произносит Чонгук, когда со стола уже было убрано. — А они, по-твоему, правильно поступали, когда словами своими больно нам делали? — Но они же твои родители… — А ты мой омега, Чонгук. В этом и дело. Да, они мои родители, так какого хера они поступают так с моим самым важным выбором? Не они ли должны меня поддерживать? И если это и есть родители, то мне такое не нужно. Главное ты поддержи меня, мне этого будет хватать, за большим я не тянусь. Зачем? Оно ведь здесь. И с последним словом близко подходит. Обнимает за талию, тесно-тесно к себе притягивая. Тэхену и самому нелегко. Как-никак, но в конце концов эти люди — его родители. Чон чувствует, что тому эта поддержка сейчас как никогда нужна, а потому и сам за шею обнимает, прижимаясь всем телом плотнее так, чтобы ни миллиметра между ними не оставалось. Ведь всем бывает тяжело, и каждому нужен тот, кто поможет преодолеть эту тяжесть.  Чонгук с Тэхеном спасение друг в друге нашли. Большего им не нужно.

***

Что такое готовиться к новому году с семьей? Спросили бы об этом у Чонгука пару месяцев назад, он бы не смог ответить. Просто не знал каково это. Сейчас же он с Кимом стоит на кухне весь в муке, но такой счастливый. Смеется искренне, громко. Даже слезу на своей щеке не замечает, радости, конечно. Но вот Тэхен всегда все видит. От него не скрыть ничего. — Чонгук? Омега улыбается и поворачивается в его сторону, заглядывая в обеспокоенные глаза альфы. — Ты почему плачешь? Чон весь замирает, а улыбка с лица медленно сползает. Губу прикусывает, а после морщит лицо, всхлипывая громко. Этот кимов вопрос, словно последняя капля на поверхность кружки. Иногда так легко становится после горьких-долгих рыданий. Словно глоток чистого воздуха. — Я… Просто мне с тобой так хорошо. Скорый новый год, готовка. Все это мне так ново, это то, о чем я в детстве мечтал. Мы словно самая настоящая семья. Просто радость, прости за то, что заставил волноваться, просто я правда благодарен тебе. Под конец уже голову опустить хочет, но не дают ему это сделать теплые руки, что за щеки поймали. Они заставляют в глаза чужие смотреть. — Чонгук, мы и есть семья, мне не важно то, как мало мы знакомы, но важно то, что здесь и сейчас я счастлив рядом с тобой. И не нужно извиняться передо мной за эмоции, я счастлив, что даю тебе то, о чем ты мечтал. — Спасибо, Тэхен, спасибо. — Что же ты делаешь с моим сердцем? — Рисую себя на нем. — Ох, поверь, оно уже все изрисовано тобой.