Жидкое золото

Глаза — зеркало души. Они почти всегда отражают то, что нельзя передать никакими словами и действиями, показывают глубинную суть человека. Чифую думает, что не зря во всех прочитанных им мангах химия начинается после взгляда. Что-то такое там находится особенное, что, вот, смотришь и понимаешь — этот человек твой и ничего это уже не изменит. И, нет, Мацуно точно не романтик. Ну, может быть только совсем чуть-чуть. Он просто вполне искренне верит в то, что на свете где-то есть человек, который будет понимать тебя куда больше остальных. Своего рода соулмейт. Которого можно вычислить по глазам, да. Не то чтобы он ходит и судорожно всматривается в чужие лица, пытаясь отыскать тот самый взгляд… но к новым знакомым приглядывается достаточно внимательно, можно даже сказать цепко… …и, к сожалению, не находит ничего. Их лица одинаково серые, однообразные, а в глазах отображается лишь страшная скука и ограниченность мышления. Все они — безликая масса. Ничем не примечательная и ничем не выдающаяся. Иногда, конечно, встречаются довольно любопытные люди с интересной точкой зрения и взглядами на жизнь, но и в их глазах Чифую видит лишь вселенскую усталость и нежелание что-то менять. И от мысли о том, что его соулмейт может оказаться таким же, становится невыносимо грустно и обидно. И немного страшно. Чифую не хочет однажды слиться с толпой и потерять весь свой шарм и обаяние, доставшиеся непомерным трудом (читай — годами чтения манги и извлечения оттуда самой полезной информации). Так что его половинка несомненно должна быть яркой, запоминающейся. Сиять среди толпы. Баджи Кейске не сиял. Ну вот никак. Ни на первый взгляд, ни на второй, ни даже на украдкой брошенный третий. За мутными толстыми стеклами очков вообще сложно было разглядеть хоть что-то. Удивительно было то, что этот ботаник сам хоть что-то видел в своих окулярах. Впрочем, глядя на то, как именно Баджи выводил иероглифы, Чифую решительно в этом сомневался. «Зрячий человек такой фигни не написал бы», — со смехом исправляя ошибки, думал Мацуно. В общем, парень был странным, невзрачным, слегка нелепым и таким прямолинейно-простодушным, что Чифую даже забыл о том, что вообще-то изначально хотел до ботана (а можно ли было его так называть после всего?) со скуки доебаться. Равно как и забыл о том, что до него самого, как бы, тоже желающих доебаться вполне предостаточно. За что закономерно уже и приготовился огребать, предварительно немного побарахтавшись. Сила-силой, но один он в одиночку сразу столько народу бы в жизнь не вынес. Зато, по иронии судьбы, не иначе, их вынес тот самый нелепый подслеповатый парень, даже не особо напрягаясь. И когда Чифую, отойдя от первичного шока, поднял взгляд на невзрачного Баджи, он понял, что пропал. В тех самых глазах, что до этого прятали свой блеск под стеклами. Закатное солнце красиво отражалось в светло-карих глазах, превращая их в расплавленное золото. Красивое, обжигающее и так, сука, ярко сияющее, что аж захотелось зажмуриться до черных точек. Но вместо этого он продолжает смотреть, абсолютно не мигая, а с губ на выдохе, кажется, впервые в жизни слетает уважительное: — …Баджи-сан… Баджи-сан заливисто смеется, улыбаясь своей самой охуенной улыбкой (Чифую не видел других его улыбок, но абсолютно точно уверен, что лучше уже и не увидит), называет его другом и тащит есть лапшу. Мацуно не может отказать. А судьба, в которую Чифую теперь уже точно поверил, продолжает подбрасывать сюрпризы. Его новый друг, — слово перекатывается на языке удивительно приятно, — живет в том же доме, только на пару этажей выше, заботится о тех же котах под окнами и любит ту же лапшу. Парень мысленно чертыхается на свою невнимательность и думает, как за то количество времени, что он тут живет, он умудрился проглядеть настолько потрясающего человека. В том, что Баджи потрясающий, сомнений не возникает ни через день, ни через три, ни через год. За ним хочется следовать, ему хочется доверять, делить все напополам — лапшу, побои, даже душу. Поэтому он без возражений становится его замом в банде (в которой, к слову, тоже достаточно по-настоящему ярких и хороших людей), участвует в разборках и чувствует себя настолько счастливым и окрыленным, что забывает, что по всем канонам за белой полосой всегда неизменно следует черная. Когда Кейске уходит из Тосвы, Чифую понимает, что что-то идет совершенно не так. Когда по лицу, которое Баджи всегда помогал обрабатывать после драк, прилетают весьма сильные удары, Мацуно не сопротивляется, лишь пытаясь понять, что творится в голове у командира. Жидкое золото бурлит, в нем отражается дикая злость, а на обветренных губах нет привычного оскала. Только непривычная серьезность и твердая решимость, намерение идти до конца. Нос сломан, рот залит кровью, но Чифую упрямо продолжает смотреть. Увиденное ему совершенно не нравится. Но вместо этого он лишь тихо, едва заметно шепчет, почти булькает: — Бей так, чтобы они не сомневались. Ты можешь сильнее. Золото в глазах закипает с новой силой. Чтобы уже совсем скоро потухнуть и застыть. Чифую неверяще смотрит на лежащего в луже собственной крови Баджи и чувствует, как где-то внутри что-то с громким хрустом разбивается, крошится в мелкую пыль и оседает пеплом на умиротворенном лице самого родного в этом мире человека. Руки судорожно прижимают к себе слабеющее тело, голос отвратительно дрожит, а в голове лишь пугающая пустота. Чифую хочет умереть прямо здесь и сейчас, вместе с последним блеском золотых карих глаз.