я заболел из-за тебя

Никто и никогда в Портовой мафии, ни один из этих чёртовых мафиози не хотел болеть ханахаки. Они боялись этой пожирающей рассудок и дыхание болезни, эти цветы в крови всем казались сущим адом и отвратительнишим из чувств, как и любовь для них, ханахаки был великим страхом, заставляющим убивать каждого, кто ей заболел, безысходно, был пленен в её объятья и теперь смеялись над страхами прочих людей, для них ханахаки были лучшим из чувств, пусть и болью, но боль была сладостнее любого вина из их подвала, потому они так возвашили свои кровавые цветы. И Осаму, его холодная мерзкая натура, его слабая ухмылка ненавидели людей с ханахаки. Он презирал этих людей, поддавшихся чувствам, он сам их поддатлкивал к самоубийствам, его собственной потаённой мечте. Иных, не поддавшихся под унижающее влияние шатена, он бесчестно убивал, мучительно стреляя сначала в ноги, затем в руки и, проживгиф все стоны и крики жертвы, уходил, бескровная улыбка на его слабом, почти белоснежном лице. Его внутреннее чувство ликовало, ведь он избавился ещё от одного чахоточного эмоционального человека, не машину для убийств, как он сам себя считал. Он убил Рюноске, бесжалостно и дерзко, улыбаясь вслед уходящей жизни, наблюдая за кровью и мимозами, выплескивающимися, как вино, стекающими по бескровному подбородку и черному плащу. Ему было радостно наблюдать за этим, но Осаму никогда не кричал. Ичиё, Гин, Татихара, Кандзии... Он не успевал считать чужие проклятья и свои ухмылки, которыми сопровождались крики своих жертв и свое загадочное молчание. Исполнение ли это пригаза Огая или просто желание увидеть чужую смерть в фантике жертвы, считать последние секунды с взбешенными и возбужденными глазами и наслаждаться, умирать в море крови и цветов. И он однажды проснулся не от преданного чувства собаки к Портовой мафии, его Осаму ненавидел больше всего, что может в нем быть и быть вообще, больше мерзких людей с ханахаки, чувствительным тварям. Он проснулся от боли в груди, словно там давление и скоро его разорвёт на части это странное ощущение и бросит по разным частям комнаты с одним маленьким окошком сверху, которую так обожал шатен за свою темноту и небольшое пространство. Эта боль, подобно другим, сразу же заполнила все ещё его не трезвый мозг, пролилась в сердце и по всему телу разлилась бедственно не возвтратным пятном чего-то тёплого, похожего на масло. Сладость боли охватил его всего. Вместо привычной строгой и язвительной, как и весь он по сути, ухмылки, его рот стянула первая и неловкая улыбка, хотя от привычного она отличалась лишь своим размером и верностью чувствам. Но глаза... Огонь в глазах, переростающий во что-то большее, кроваво-красные, они словно взорвались и плёнка, до этого покрывавшая их плёнка слетела с глаз и открыла какую-то тонкую прелесть новых чувств. Резко боль в груди достигла своего предела, бья по сердцу и лёгким Осаму и почти добивая их в кровь. Жалкие и дрожащие  попытки вдохнуть полной грудью были неуместны и тщетны, с каждой секундой что-то разрасталось по всем лёгким и лучше было бы вообще не дышать, чтобы не чувствовать это мерзкое давление. Шатен не боялся ханахаки, ему даже было бы в радость, вероятно, хотелось доказать, что он не будет биться об пол, кашлять кровью постоянно и не станет таким слабым, мерзким и жалким... Ему не хотелось быть другим, слушать людей, словно верный пёс, потакая каждому приказу, он самодовольный, он гордился этими нотками свободы, сладкими и редкими, как дожди в Африке, он не мог слушаться, пленяясь только честью, выгода была ему слаще и желанее, потому он был даже рад этой внезапной ханахаки, хотя относился к другим с презрением, себя он восхвалял, думая, что эта болезнь всего лишь глупая шутка судьбы, будто не замечая цветы вокруг себя и окровавленый рот, рубашку и свои бинты на тонких, скорее от вечных перевозок, руках, он плевал, даже не осознавая, что ханахаки уже ворвалась в мозг и туманит его. К всему этому Осаму относился как к своему рабу, которого в любое время мог прирезать своими тонкими пальцами и острым ножом. Осаму медленно положил голову, наполенную мыслями о никчёмный болезни на плечо, а из его тонких покусанных и слегка розоватых губ с кашлем выплескнулись и упали на пол несколько цветков белой сирени, выпачканных в алой крови загнивающего тела с еле живой душой и тёмного деревянного пола. Любовь вызывает эту мерзотную кровавую цветочную клумбу, это шатен знал ещё с малого возраста, тогда Огай сказал, что любить нельзя, иначе умрёшь в муках и с цветами во рту, потому Осаму, назвавший себя машиной для убийств, его мафиозная чёрная кровь и черствая душа решили возненавидеть всех, этих гадких людей, мерзейших и злейших существ, любящих порочную жизнь и горько презирающих это же существование, тогда он решил истребить их, пусть жертвуя собой, отдавая себя в рабство своей мечте, единственной цели, ради которой можно было бы вообще существовать, кроме выгоды и вина. Кто был избранником, кто мог припасть к губам Осаму и разрушить его приоритеты зверски убивать, кто бы мог касаться его забинтованного тела, не боясь лишиться жизни или, хуже того, репутации, кто мог бы быть им... Шатен сжал свою ослабшую руку в крови и нескольких цветах, опороченных кровью, словно он сам своей жизнью. Он уже ненавидел этого человека, его низкий рост, два глубочайших и сладких озера страсти вместо голубых глаз, его живое лицо и розоватый нос, его рыжие копны неуложенных волос, Осаму встретил этого человека во сне прошлой ночью и точно, непременно это был рыжий коротышка, из-за него шатену ежеминутно приходилось выплевывать из себя цветы, с каждым вздохом чувствовать боль, пусть и дурманющую и даже немного пряную, влюбленную в него, вероятно, ещё с рождения, приходившую ук его телу железными прутьями, голодом и адским холодом, порезанными запястьями и шеей... Осаму ненавидел его с каждой секундой все больше, а количество прожитой жизни было все больше и сладкие муки скоро смеяться камнем смерти. Всего лишь немного подождать, больше не будет этих рыжих волос и мерзкого голоска, скоро все кончится, он умрёт, задыхаясь в сирени. Радость близкого счастья, он увидится с Одасаку... Он был увлечён всегда этим высоким парнем с медными волосами и печальным глазами, так с чего же этот призрак, так похожий на Оду, только более яркого и живого, из другого мира, из мира света и счастья, поселился в его жизни, прорвав её насквозь и потеряв золото любви, получив лишь ненависть, почему он не мог дождаться смерти Осаму, почему сон и почему сейчас... А так ли шатен ненавидет этого внезапно возникшего странного отражения Оды или все же не понимает ничего, эта бесчувственная эгоистичная и безжалостная душонка, её бы убить или порезать брешь в броне, так ли он ненавидет это маленькое солнышко, которое убило его своей любовью. Осаму не знал, тепяясь в догадках и жару, то резко плача и истощая солёные и почти незаметные слезы, из-за резкости своей, казавшиеся шатену острыми ножами, шедшими по его безжизненому лицу, то улыбаясь не своей, жёсткой и даже искренней улыбкой, из-за непривычки к которой у него болели мышцы и он снова пускал слезы не то из-за боли, не то из-за безучастия в последних минутах своей жизни, но ему было больно, действительно больно, он ощущал радости от этой боли, ребёнок... - я люблю...... Люблю тебя..... Т-тебя.... - слезы заливались в рот и разбавляли кашель, все руки были в крови и в редких цветах сирени, крошечная коморка так и переливалась в темноте кровавым пятнами и белыми, испачканными в них цветах сирени, а он, улыбаясь и плача, он был счастлив и умирал, прижимая руки к пылающей груди шепча одинми лишь губами в крови, из которых с каждым словом выливалась кровь и выпадали цветы, что-то неразличомое, но явно делающее Осаму все радостнее. Он умер с улыбкой на лице, счастливые закрытые глаза, его последние слезы были практически из крови и цветы, белесые цветы, которые можно было посчитать за его кожу, он были повсюду, шатен казался не мёртвым, он был похож на куклу, безвольную и счастливую, даже сломанной она улыбается...