бойся не диких псов, а их хозяина.

у майки пальцы в мелком треморе заходятся. такемичи и санзу друг другом увлекаются резко, одномоментно, вдруг. взглядами сцепляются намертво, на дне расширенных зрачков желанное опьянение пробуют, неосторожными шагами с бездной заигрывают, улетают чертовски стремительно. за каждым слабым движением следят едва ли осознанно, улыбками бездумными обмениваются, губы в широких ухмылках изгибают, хихикают бесцельно в унисон на грани слышимости. сознание ханагаки расплывается, плавится, дрожит. шипучка фантомными остатками под языком рассыпается, микро-взрывами на щёк внутренней стороне оседает, принимается губы пламенем нестерпимым жечь. даёт яростно в самую голову, глубоко в грудь, куда-то под рёбра. так, что горло раздирать изнутри начинает. незнакомо, настойчиво, остро. харучиё завидует. шипучка хороша, но с привычки так не уносит давно. остаётся лишь босса до деталей голодно глазами блёклыми пожирать. ловить каждый оттенок бледной эмоции, замечать движения заторможенные, пялиться неприлично долго на лицо раскрасневшееся, отсутствующе-эйфоричное. его ведёт. от противоречия на божественном лике, от чужого трипа, от доверчивой беззащитности. от безумного желания. не своего. божества. исполнить хочется тут же, не медлить ни секунды. он насмешливо фыркает, взгляд бросает злостный, ревностный. майки всегда встревает. лезет, куда не прошено, поступает, как вздумается, всё удовольствие только обламывает. никогда его искренних порывов не разделяет, на восторг лишь глаза закатывает, рукой неопределённо взмахивает, под нос тихо ебанатом называет. заносчивый, самовлюблённый, эгоистичный король. король, без колебаний готовый склонить голову пред ласковым взглядом и мягким зовом. сано, единственный в состоянии трезвом, на колени рядом с такемичи становится, пальцами за плечи хватается, встряхивает несильно, к свету лунному поближе разворачивает, чтобы повнимательнее рассмотреть. тот моргает медленно чертовски, с головой тонет в бездонном наслаждении, санзу откуда-то сзади недовольно рыкает. — слышишь меня? — голос переломленной сучьей сердцевиной в серебристом полумраке растворяется, стелется по полу иссохшимися листами, тихим шелестом на грани слуха оседает. майки вглядывается пристально в бесцельно блуждающие глаза, вздыхает, поправляет потускневший солнечный свет, рассыпавшийся пышными прядями. ханагаки унесло быстро. слишком быстро. чересчур. надо было выкинуть эти клятые таблетки сразу же, как только харучиё посмел открыть свой блядский рот в насмешливом «босс, может, вы просто хотите попробовать, но не решаетесь?». отобрать, разломать чётким движением, из окна этажа пятнадцатого выкинуть без лишних раздумий, не вслушиваясь в возмущенные возгласы. такемичи ведь слишком податливый. ему и получаса хватило, чтобы после интенсивного всплеска незнакомого удовольствия поплыть окончательно, безвольной куклой в чужих руках размякнуть, пустым взглядом в точку вне материального пространства уставиться. — санзу, обмудок ебучий, я тебя своими собственными руками придушу. — хрипит угрожающе в сторону слуги. старшего рассматривает внимательно, пульс прощупывает, пытается уловить, насколько всё хуёво. щёлкает пальцами у самого лица, проверить хочет наличие реакции, беспокоиться начинает, чуть сильнее встряхивает. харучиё хочется отпиздить прямо сейчас. — ну же. — вздыхает обречённо, попытки вновь предпринимает в чувства привести, с нарастающим бешенством силится справиться. этот сахарноволосый пидор, однозначно, заслуживает. заслуживает переломов многочисленных, головы разбитой, лёгких вырванных, бёдер разорванных. манджиро жмурится. видит их с болезненной чёткостью : они вычерчиваются на тонкой коже век, переливаются красными минералами, растекаются раскалённой лавой, вспыхивают алым пламенем. жмурится и глотает воздух глубоко, отрезвить себя пытается, самоконтроль держит, не даёт импульсу завладеть собой. не сейчас. не в такой ответственный момент. он ведь тут единственный адекватный — от санзу помощи дождешься едва ли с закидонами вечными да идеями отбитыми. преувеличивает, возможно, знает, что против короля не смеет пойти, но под наркотой туго натянутый поводок дрожит, растягивается, ослабляется, нельзя на него полагаться. и ханагаки нельзя на этого ебанутого оставлять. точно не в данной ситуации. нужно всё самообладание на кон поставить. нужно позаботиться об их божестве. сано ладонями бледными по телу обессиленному ведёт осторожно, касается эфемерно, давит чуть сильнее, пытается понять, в каком то состоянии, не сделает ли хуже ещё своими действиями. ловит расфокусированный взгляд старшего, немое восхищение его широко распахнутых глаз, угадывает желание сказать что-то по губам едва шевелящимся, с сомнением собственные свои закусывает. понимает, что такемичи на них смотрит. взглядом стекает по лицу медленно, заторможенно, едва ли осознаваемо. голову бесконтрольно набок клонит. вперёд подаётся, на исхудалое тело наваливается инерциально, дышит едва слышно. под пальцами пульс прощупывается едва-едва. руки дрожать начинают. майки приподнимается, божество своё обнимает трепетно за торс, под коленками перехватывает, от пола холодного отрывает. опускает после мягко на диван, позади них стоящий, усаживает удобно, с отчаянной нежностью щёк белоснежных касается. гладит. соображает судорожно, что в такой ситуации сделать нужно, чтобы помочь. — санзу, — подзывает коротко, касаться не перестаёт. рассмотреть пытается проблески сознания, не только удовольствия бессознательного. — нам надо сделать всё, чтобы он не откинулся от твоей ебаной шипучки. серьёзный голос. харучиё теряет собственный, горло садится резко, связки рвутся, хрип только неопределённый вырывается. под рёбра даёт глубоко восторг дикий, колени под страхом потери прогибаются. разум, потребность следовать, желание обладать — всё лишь о необходимости помочь диктуют. рассыпающаяся на языке искристым песком шипучка, нездоровая эйфория, нетрезвость сознания — исключительно о красоте момента твердят. — я не шучу. — выцветший сиреневый встречается с пронзительной тьмой. вновь. король и слуга взглядами тяжёлыми обмениваются, в самую душу проникают, всё невысказанное в воздухе оставляют, мысленно друг другу передают. — ему было слишком много для первого раза. — звучит надломленно, вздыхает обречённо, брови болезненно заламывает. неприкрыто упрекает самого себя прямо сейчас. не смог уберечь. — ...для начала стоит положить на спину и проверить дыхательные пути, — отмирает санзу. выдыхает хрипло, садится рядом, мягко давит на священные плечи, опуститься заставляет. они действуют аккуратно. не хотят терять своё божество, не хотят предавать, собственную веру, не хотят отказываться от своих убеждений. молчат, но улавливают мысли друг друга : без него не представляют себя. потому майки через себя переступает, потому харучиё себя ломает. глубокие пороки оказывается откинуть так безболезненно, стоит в дело ввязаться ему. такемичи ханагаки — их абсолютная зависимость. ничего, его сильнее, не вставляет. ничего нет сильнее страха потерять его. харучиё редко видит манджиро столь собранным, внимательным, осторожным. абсолютная сосредоточенность его действий завораживает. он поддаётся порыву искреннему, тянется к своему королю, к себе разворачивает. тот понимает. улавливает чужое желание, наклоняется сам, целует приоткрытые губы. губы майки — палитра невысказанных чувств. горькое сожаление в мягких заломах нежной кожи, затаённый страх потери в уголках губ, отчаянная злость на кончике языка, скользнувшего в мокрое тепло. губы санзу — застывшее месиво. разодранное в кровь, пахнущее наркотиками, пропитанное болью, исполосованное тонкими лезвиями. у них никогда не было просто. до сих пор нет. всё также готовы друг за друга глотки перегрызть. всё также готовы друг друга ненавидеть. сано отгораживается молчанием. его слуга — трипами. оба не знают, как любить, скрываются от своих чувств, катализируют взаимные пороки. не умели по-другому, не сумеют в будущем. не то, что бы хотели это изменить. и одержимость такемичи у них тоже взаимная — одна на двоих. привыкли делиться, мысли друг друга считывать, угадывать настроение в глазах. вот и не заметили, как органично в эту пропасть провалились. вновь вдвоём. кто из них первый пропал — неизвестно, кто второго за собой на дно потянул — не отгадать. и они бы снова через это прошли, не задумываясь. потому что ханагаки того стоит. потому что ханагаки — самое лучшее, что у них есть. и любовь к нему ощущается такой правильной. неестественно правильной. и смысл их тоже в нём. в возможности быть рядом. даже издалека. даже без ответных чувств. именно поэтому в поцелуе смазанном они чувствуют боль. свою, чужую, их общую. поэтому жмутся друг к другу ближе, шумно выдыхают в самые губы, делят один воздух на двоих. поэтому ищут поддержки друг в друге, находят тонкое сплетение противоречивых эмоций, пытаются утешить в трудный момент. — как нежно. — поэтому вздыхают облегчённо в унисон, стоит голос мягкий вновь услышать. взглядами моментально к божеству своему кидаются, осматривают внимательно, убеждаются в его адекватном состоянии. даже их сердца, казалось, слышат друг друга, стучат в унисон, бьются взаимно. — ты в порядке? — сано наклоняется тут же, всматривается пристально в побледневшее до крайности лицо, услужливо помогает приподняться и сесть. прощупывает пульс, едва сдерживает охватившую тело дрожь, силится справиться с накатывающими слезами. горло тяжёло тянет. — никогда больше в руки тебе не дам эту ебаную наркоту. — неожиданно для самого себя всхлипывает, вперёд тянется, на тело священное наваливается, тыкается слепым котёнком в чужой загривок. харучиё смотрит пристально. очаровывается тем, как тщательно подавляемые эмоции верх берут. тело его короля в истерике крупно содрогается, с губ отчаянный хрип срывается, руки такемичи обвивают крепко. он взгляд на божество своё переводит : тот посмеивается тихо, спину дрожащую поглаживает ненавязчиво, шепчет в самое ухо что-то успокаивающее. отстраняет немного, приподнимает за подбородок, стирает хладные слёзы, мягко целует. санзу всегда смотрит. внимательно, постоянно, неотрывно. ловит каждое движение, понимает эмоции, всматривается в детали. собирает, анализирует, запоминает. от других прячет глубоко свою эмпатию, возможность людей читать, острую наблюдательность. набирает информацию, делает выводы, замалчивает результат. пользуется им в нужный момент. он любит наблюдать за своими идолами. за моментами их близости, разговорами, поцелуями. испытывает тягучим теплом разливающееся восхищение, благоговейный трепет, сладкую дрожь на кончиках пальцев. ведь это ценно. открыто, сокровенно, беззащитно. от такого кружит голову, дыхание учащает, колени предвкушающе гнёт. но не в этот раз. ханагаки не тянет на того, кто от передоза чуть не откинулся. харучиё не проведёшь, не запутаешь, не обхитришь — его опыт обмануть возможным не представляется. он ловит взгляд такемичи. ясный, проницательный, игривый. видит, как тот подмигивает ему, укладывает обратно на свою грудь истощенного волнением манджиро, пропускает его волосы сквозь пальцы. наигранно неуверенно, медленно, неловко. не скрывается, откровенно показывает, отдаёт в руки все карты, позволяет себя в уязвимое положение поставить. санзу восхищённо вздыхает. и представить не мог, какое представление разыграет его божество забавы ради. «мы ему не скажем», — читает в движении нежных губ. влюбляется ещё сильнее.