Автостопом по Фазе Сна

— Ты сейчас серьезно? Ты обдумал это хорошо? — Паша конечно безумно рад такому предложению, но всё-таки лучше если Максим правда подумал, а не просто на бухую, чтобы потом пожалеть. — Я подумал. Очень хорошо. И правда хочу, — улыбнулся Максим, — у Насти в сумке есть презервативы и лубрикат. Она всегда его носит с собой, вдруг что. Без лишних слов Паша вышел из комнаты в поисках девушки. Она стояла не особо далеко от этой комнаты. — Насть, разговор есть, — Сказал Колда, отводя в сторону красноволосую, — дай презервативы и лубрикат. Максим попросил. 6 / 12 Вернувшись в комнату, Колда заметил, что Максим сидит так же, как и сидел. — Не передумал? — в ответ отрицательный кивок и игривые огоньки в глазах собеседника. Закрыв дверь на ключ, Паша подошел ближе Старший поставил на тумбочку возле кровати лубрикат и презервативы. Он сел рядом с Максимом. Сперва он целовал его нежно, давая все еще шанс закончить всё это. Максим не хотел заканчивать, тогда Паша повалил его на кровать, нависая сверху. Кофта Максима бесстыдно задралась, показывая не только мягкие бедра, но и шрамы, которые были на них. Глаза Паши быстро стали серьезней, а вместе с шумным выдохом, он уложил ладонь на ногу Фисенко чуть выше колена, медленно проведя вверх по приятной мягкости кожи, даже не заметив, как младший вздрогнул и замерл от неожиданности, наблюдая за действиями своего любимого почти не дыша. Натертые мозолями пальцы Паши ласково погладили резинку трусов и забрались внутрь, пуская табун мурашек по телу Максима, а в животе сладко скрутился комочек удовольствия и нетерпения, после срывая неосторожный вздох, когда погладив вновь, ладонь легла на голое бедро, поднимаясь выше, к талии, где так и замерла. Паша в шоке осознал, что делает, словно очнувшись от наваждения и одернув руку от младшего, почти в ужасе поднимая взгляд к твоему лицу и прижимая правую руку к своей талии. Да, ему было точно также страшно, как и Максиму. — не передумал? — В ответ опять отрицательный кивок, Паша удивленно вздохнул, растерянно смотря на ногу, которой Максим молча забрался на его ноги, медленно поглаживая тело все выше, осторожно приближаясь к тазу. — Максим, блять — Тяжело задышав, Колда откинул голову к потолку, смотря на действия потемневшим взглядом, сильно вздрогнув, когда пальчики коснулись кожи ровно в том месте, где начинается пах. Недовольно промычав, Максим садишься, придвигаясь вплотную к старшему, перекидывая ноги через его бедра и уложив ладонь на его щеку, вовлекая в медленный поцелуй, который Колда быстро углубляет, несдержанно урча и цепляясь за твои плечи, поглаживая горячую кожу от шеи и ниже, скидывая с одного плеча кофту и, отстранившись от губ, осторожно прикусывает его, тихо рыкнув под судорожный выдох и писк неожиданности. Потемневший взгляд поднимается к безумно красивым глазам Фисенко, когда теплые руки неуверенно цепляются за кофту, медленно стягивая ее вниз, под шумный выдох владельца прямо в губы, на которых он оставляет легкий поцелуй сразу после того, как остается в одних лишь широких штанах, и они оба замирают тяжело дыша и неотрывно смотря друг другу в глаза. Паши — сильно блестящие в желании и отражающие огни гирлянды, Максима — расплывшиеся почти на половину глазниц игривые огоньки, искрящиеся не только удовольствием, но и испугом, что отдается сомнением в дрожащем комочке волнения, что клубится в его душе, стоило зайти так далеко. Дойти до грани, переступив которую, кажется, уже нельзя будет остановиться. И они оба неловко отводите взгляд, отступая от нее, медленно отстраняясь. Спустя пару мгновений Максим был уже полностью голый. Паша целовал все тело Фисенко, постоянно говоря о том, что он любит в его до безумия, что кружит ему голову похлеще алкоголя. Липкие противные мысли одолевают Максима, стоит только рукам задрожать, а поцелуям стать едва ощутимыми и неуверенными, пока кожа покрылась мурашками, словно от холода… Рука Максима скользит похолодевшими пальчиками по тазовым костям, неуверенно потянувшись после к резинке шорт, Паша ловит его за запястье, вздыхая напополам со стоном обиды и отводит взгляд, когда младший ошарашенно и недоумевающе смотришь его глаза. — Ты знаешь, ты не должен делать этого. Я боюсь утром опять повторяться эти качели или тв пожалеешь, — Шумно сглотнув, Паша хмурится, словно от боли, а его состояние выдает голос, срываясь, словно в призыве о помощи. — Если ты… передумал. — Непонятливо моргает пару раз, осмысливая только что сказанные слова, что отдаются уколом обиды в груди. — Ты о чем, Паш, почему я должен передумать? Я на все сто процентов согласен, хватит спрашивать. неуверенно укладывая руку Максиму под спину, чуть надавливая на позвонки, от чего младший теряется, когда в животе снова теплеет и тяжелеет щекочущий комочек, едва ощутимый от растерянности. — Я хочу, чтобы ты показал мне все, что тебе нравится делать, каким бы странным или постыдным ты это ни считал — Ухмыльнулся Фисенко — Малыш, ты не понимаешь, о чем просишь, — Смеется Колда, понимая, что он действительно может сделать все что захочет Теплые руки ложатся на мягкую грудь, тут же находя напряженные бусины сосков, и обведя каждую из них пальцем, Паша чуть царапает одну, отчего младший вздрагивает и тихо стонет, вызывая тихое урчание возлюбленного. Колда довольно жмурится, сжимая пальцами и оттягивая нежные соски, заставляя Максима гнуться в спине и тяжело дышать, иногда тихонько постанывая и хныча двинуть бедрами, тут же замерев, когда сам того не ожидая касается горячего стоявшего члена. Паша припадает к груди ртом, лаская твердую бусинку обжигающе-горячим языком, отчего в животе горит огонь желания, прогоняя стыд, разгоняя кровь и сбивая дыхание. Максим скулит, когда парень прикусывает сосок, тут же целуя его, словно извиняясь. Но цепочка поцелуев, сменяющихся осторожными укусами и небольшими засосами, оставляющими красноватые следы, спускается вниз, к животу. В ушах шумит разгоряченная кровь, разнося по телу удовольствие и жар, от которого руки Паши кажутся приятно прохладными, а язык, ловко ласкающий взбудораженную кожу, безумно горячим. Горячее всего твоего тела, дрожащего словно от разрядов тока, который, кажется, действительно пробивает каждый нерв, заставляя пальцы неметь, а тебя тяжело и сбито дышать, глотая ртом воздух между несдержанными стонами, пока удовольствие кроет быстрыми волнами, топя стыд, рождаемый в груди юлящимся вихрем, покалывающим душу каждый раз, когда через собственные стоны ты слышишь пошлые стоны паши, от которы кожа покрывается ощутимыми мурашками. Выдавив немного смазки на пальцы, Паша вышел сперва одним. Медленно междоменное двигаясь, потом в ход пошел второй, а спустя некоторое время и третий. Максиму никогда так хорошо не было, ни при трипах, никогда в жизни. Это безумное чувство заполнености, граничащее с чувством боли. С Пашей было легко, с Пашей было пошло и безумно нравилось. Все такое правильное, врем такое идеальное, прям как Максим и представлял себе на протяжении нескольких лет. — входить? — грубым голосом спросил Паша, натягивая презерватив на член. По его ощущениям, Максим был уже достаточно растянут, сейчас надо было узнать прошла ли у него легкая боль — Да, входи. Паша отвлекал поцелуями и поглаживаниями от боли. Он даже представить не мог, как наверное сейчас больно его мальчику, поэтому он старался не двигаться, хотя очень хотелось. Максим думал в первый раз будет больнее, но он не чувствовал прям какую-то адскую боль, наверное колда и правда очень хорошо растянул его. Толчки и стоны по всей комнаты. Казалось, что даже за стенами их маленького Мирка все люди в коттедже слышали эти блядские стоны Максима. Они очень нравились Паше. Он хотел бы слушать их всю жизнь. Паша излился внутрь Максима, а младший себе на живот. Взяв свою футболку, колда вытер живот Фисенко, параллельно выкидывая использованный презерватив. Сейчас им надо отоспаться, а утром они обязательно поговорят обо всем, и Паша узнает понравилось ли вообще младшему. Глаза просто закрывались сами по себе, появилась какая-то боль в голове. Закончив все свои дела, по типу проверки соц сетей и ответив матери на сообщения, Паша заметил, что Максим уже спал, обнимая его во сне