Sweet Insomnia

***

      в тёмной комнатке за столом сидела сгорбленная фигура мужчины, что в полумраке дописывал отчет. бледные руки в местах бордовых бинтах осторожно перебирали бумагу, а скорее медовые, а не шоколадные как все говорили, — глаза быстро бегали по написанному тексту. после перепроверки текста мужчина отложил бумаги на край рабочего стола, и допив уже холодные остатки черного кофе, Осаму выключил настольную лампу и встал из-за стола, на котором была куча чайных и кофейных следов от кружек. в квартире царил хаос, если не больше. на столе стояла куча кружек из-под самых различных напитков, в раковине была гора грязной и жирной посуды, в холодильнике есть разве что засохшая корочка хлеба, что пора бы уже давно выкинуть, да все руки не дойдут, вещи же тоже разбросаны. ужас, да и только. если сюда придет Ацуши и начнет отчитывать Дазая за сей балаган, то старший лишь закатит свои омуты, что на свету волшебно переливают в золото. в последнее время бумажной работы было слишком много, а зарплаты наоборот — мало. Дазай уже устал каждый день чувствовать словно его сейчас наизнанку вывернет. он уже не помнил когда в последний раз питался чем-то кроме кофеиновых напитков, но точно знал что это было очень давно, раз его желудок сводило голодной судорогой. можно подумать что он пожирает самого себя. каждый день желчь из желудка мужчины так старательно просится выйти наружу, что порой все идет по ее правилам. Осаму постоянно блюет и при этом совсем не питается, из-за чего его итак болезненно бледная кожа стала словно мраморной, а синяки из-за бессонницы и в принципе плохого образа жизни стали слишком сильно выделяться на фоне фарфоровой кожи. казалось, что при малейшем неправильном прикосновении Дазай мог разбиться, но никто не знал что он уже был разбит. губы выглядели не лучше, на них вообще живого места не было, мужчина постоянно не то чтобы кусает, а скорее терзает, а все из-за расшатанной нервной системы. сам же Осаму стал очень рассеянным, невнимательным, уставшим и сонным, — словно он зомби из фильма ужасов во плоти. бинты же были обмотаны не так аккуратно как обычно, мужчина, по правде говоря, очень хотел их по просту перестать постоянно наматывать на себя, уж слишком много энергии и сил это занимает, которых и так уже нет, но каждый раз он себя одергивал от подобных мыслей и переосиливая самого себя, заматывался от щиколоток до шеи. а его кудрявые, без того непослушные волосы стали на постоянной основе смахивать на гнездо. у Осаму не было сил даже выдавить такую привычную, для кого-то обворожительную, а для кого бесячую до белого каления — улыбку. не было сил опять выплюнуть очередную дурацкую шутку, какую-нибудь чушь собачью, как он делал обычно для отвлечения внимания. не было сил предложить первой встречной даме двойной суицид, да и к тому же, не в том сейчас он виде чтобы выделываться перед дамами. у Осаму не было сил поддерживать свой глупый образ, который он создал чтобы все его окружение привыкло к бесконечным попыткам суицида, и чтобы он смог таким образом уйти в мир иной, при этом не заставив кого-либо сильно переживать по этому поводу. и ох, какое открытие! но парный суицид он предлагает девушкам тоже для поддержки столь важного для него образа. но сейчас у Дазая не было никаких моральных ресурсов, чтобы сделать хоть что-то для поддержки образа. у него была слишком сильная апатия, чтобы он смог надеть маску беззаботного клоуна. никто из его коллег не осуждал его внешний вид, в целом им было все равно на Дазая. дел слишком много было у всех. Сам же Дазай не осуждал их, он их понимал. да и к тому же разве он не для этого так старался сделать свой образ? разве не для того, что им было все равно? он наконец-то добился безразличия с их стороны, но казалось что радоваться было нечему. и это абсолютная правда. уже в спальне шатен начал потихоньку раздеваться; придя с работы он не переодевшись сразу же сел за бумажную работу. дрожащие руки лениво расстегивали пуговицы голубой рубашки. полы рубахи открыли вид на перебинтованный торс, где местами просвечивалась кожа, на которой располагались уродливые и белоснежные рубцы, они были похожи на омерзительных личинок что появлялись в гниющих трупах. вроде марлевая ткань не закрывала лишь маленькие участки плоти, но шрамов все равно было бесчисленное количество, как и прожорливых паразитов в трупах. в принципе его душа была так же гнила как и годовалые трупы Дазай ненавидел их. он ненавидел абсолютно каждый шрам и каждый миллиметр своего тела. шрамы напоминали ему о прошлом, о прошлом Дазае который все еще существует на задворках его сознания, который постоянно шепчет ему ужасные вещи. Дазай ненавидит себя за то, что отталкивает близких, которых итак можно пересчитать по пальцам одной руки, но по другому нельзя. Дазай ненавидит себя за то, что хочет открыться людям, жалко надеясь что его поймут и простят, примут его таким каким он есть (жаль Дазай совсем не знает себя), но как только выпадает заветный шанс — он сразу же отталкивает этот шанс словно он обжегся, из-за чего он ненавидит себя еще больше. хотя куда уж больше он не хочет чтобы Мори снова нашел тот самый «рычаг», как было с Одой. Осаму не хочет снова потерять близкого человека, поэтому он не может открыто проявлять привязанность или ту же самую заботу. но, допустим что Мори не делал ничего подобного — стал бы тогда Дазай вести себя как нормальные люди? ответ прост и даже слишком очевиден, я бы даже сказала, до тошноты очевиден. верно, ответ нет. ну кто полит Дазая Осаму настоящим? если он конечно вообще может быть настоящим. настоящий Дазай (в этом случае слово «настоящий» теряет свой смысл) вовсе другой, он как мертвец. (хотя, в данном случае «как» несколько лишнее слово, но мы опустим этот момент.:)) глаза безжизненные и темные, любой кто захочет в них покопаться чуть глубже дозволенного — утонет и не всплывет, омрачнеет холодным ужасом с липким страхом и сойдет с ума. искренняя улыбка не появлялась кажется больше нескольких лет, ни у кого не получалось заставить его почувствовать что-то, что могло бы вызвать искреннюю улыбку. да, бывали случаи с Ацуши или тем же Чуей, и с остальными тоже, но больше такого не было. ни разу. из-за депрессивно-тревожного расстройства личности настоящий Осаму был как кукла. безжизненная фарфоровая кукла. единственное что мужчина ощущает, так это липкий, противный страх, что медленно растекается по телу. оглушающую пустоту и усталость. усталость от жизни. сняв до конца рубашку Осаму принялся снимать штаны, стянув с себя бежевые брюки и кинув их на стул — мужчина наконец улегся в холодную постель. после чего тот пытаясь согреться закутался в меховое одеяло. одеяло было теплым и толстым, постель нехотя, но все же согревалась. мужчину знобило, ему было невероятно холодно, все конечности были ледяными, словно он как фарфоровая кукла побыл немного на холодном воздухе и теперь будет слишком долго греть свой фарфор. только вот Осаму надо было вместо фарфора греть свою прогнившую насквозь душу с не менее гнилым и безжизненным сердцем. вроде бы глаза слипались, а веки были неимоверно тяжелы, но Дазай все равно не мог заснуть. он и сам-то особо не хотел засыпать. ну как не особо, вернее сказать, что он до холодных истерик и резких панических атак не хотел засыпать. ему было страшно. как только мужчина засыпал, он видел отвратительно ужасающие кошмары связанные с его травмами, а потом после четырехчасового сна он просыпался в холодном поту и судорожно глотал воздух. когда ему не снились кошмары он видел сонные параличи. но ничего не поделаешь, даже с кошмарами и параличами нужно спать, чтобы хоть какие-то, но все же силы присутствовали. хотя, знаете, звучит это глупо… какие же силы можно получить от одной нервотрепки? никакие. шатену оставалось только смотреть в непроглядную, и такую же как и его душа — пожирающую тьму. вроде все такое привычно обыденное, но все же что-то было не так, что-то явно не на своем месте. как бы его мысли не услышал лес за окном. ах да, еще мужчина решил съехать с общежития. в нем он чувствовал себя жутко некомфортно; один раз он чихнул и услышал за стенкой от Ацуши «будьте здоровы», ощущалось это так, словно Накаджима стоял за спиной своего наставника. мужчина с медовыми омутами решил купить домик (казалось бы, откуда у него деньги?) на окраине города, рядом с лесом. правда он не учел что у леса острый слух. пока Дазай уже в который раз зевал, он даже не заметил как на его талию опустилось что-то тяжелое, а над ухом было слышно размеренное и холодное дыхание. было ощущение словно сама смерть пришла своими костлявыми руками забрать его мертвую душу. из-за усталости Осаму сначала не понял кто это, но почувствовав запах табака, книг и черного чая он сразу понял кто это был. — зачем ты пришел, Федор? — сонно, хриплым голосом пробурчал детектив. — мм, — что-то невнятно пробурчал брюнет в одеяло в районе затылка Осаму. но потом, отстранившись от детектива тот продолжил своими низким, тихими и не менее хриплым голосом, — у меня, как и у тебя — бессоница, поэтому я подумал что может вместе мы все же сможем уснуть. — уже под конец шепотом хрипя проговорил на ухо детектива Достоевский. Дазай обожал его голос, а уши шатена были эрогенной зоной, Федор, конечно же, нагло этим пользовался. — звучит как чушь собачья, но пропустим. лапать меня за талию то зачем? — ха, — над ухом Осаму раздался хриплый смех, из-за чего к щекам и ушам детектива прилила кровь. в комнате было темно, но в лунном свете ночи Федор все равно смог все разглядеть. луна начала светить так ярко относительно недавно, словно специально сговорилась с Достоевским. — обязательно, — чуть ли не промурлыкал мужчина. на что другой лишь фыркнул. на самом деле осаму никогда не понимал чем Достоевский заинтерисовался в нем. да, они похожи. да, Осаму не глупее Федора. а может, именно это его и привлекло? безграничный ум и лисья хитрость, скорее даже крысиная. «Бинго» — словно лампочка загорелась над головой Осаму. он попал в яблочко. всю эту жизнь Достоевский искал того, кто понимает его. да, Дазай не глупее Федора, но его мировоззрение хоть и немного, но все же отличалось. вроде они такие одинаковые, но одновременно и разные. эти двое… они как Инь и Янь. один добро с капелькой зла, а второй зло с капелькой добра. Дазай и Достоевский. Достоевский и Дазай. вроде бы все идеально и гармонично, а вроде бы все отвратительно и разрушительно. да, именно такими они и были. Осаму Дазай и Федор Достоевский. тем временем рука брюнета начала соскальзывать с талии на бедро…