Солнце, которого нет

Тогда облака на небе были похожи на стекло его очков, запотевшее от горячего, терпкого чая в картонном стаканчике. Он любил крепкий, несильно сладкий — тот, что всегда брал в любимой кофейне на углу его дома. Он грел замерзшие руки в теплых варежках о горячий стакан, пока напиток не остынет, и только затем пил, боясь ошпарить язык. Варежки на руках он всегда носил одни и те же — белые и пушистые, как синтепух. На голове — шапка-ушанка. Никогда он не выходил с неприкрытой головой, сколько его знал. А гулять ему нравилось поздним вечером. В такое время стоял несильный мороз, и снег крупными хлопьями падал. Гирлянды на лысых деревьях светили ярко, придавая нашим встречам праздничную атмосферу. Мы были только вдвоем в такие вечера, с самого момента нашей встречи. А встречу нашу я помню, как сейчас. Это было неожиданно и спонтанно, как снежинки в мае. Было тогда утро, холод стоял, и снег летел с облаков. Я завернул в один из переулков окраины города. Вперед меня выбежал пес — бездомный, и явно смесь хаски с кем-то вторым. Не чувствуя мороза, скакал он так весело, что мне стало завидно его праздничному настрою, которого у меня не было. Но пес остановился, пробежав десять метров. К нему потянул руки он — Тэхен в огромной бежевой куртке, делающей его похожим на большой пузырь. За спиной висел черный кофр для саксофона с беспорядочно разбросанными по нему наклейками. Что-то ласково говоря собаке, он чесал ей бок, перед этим сняв свои белоснежные варежки. Они всегда были белоснежными, он никогда их не пачкал. А когда он с псом наигрался, расторопно пошел вперед — торопился на учебу, как я узнал потом. Но новый мохнатый друг отпускать его не хотел и полез под ноги, заставив Тэхена споткнуться. Он сделал две неуклюжих попытки не упасть, пытаясь поставить ноги нормально, а потом его занесло в сторону, с которой он кофр держал. А я уже подходил. И, упав вверх тормашками в большой сугроб, он опрокинул на мой зеленый шарф тот самый чай. Но на свежее пятно на одежде я и внимания не обратил, ведь бросился поднимать Тэ. А как он встал на ноги и поднял на меня свои карие глаза, так сразу широко улыбнулся. По лицу его было можно прочесть, что неуклюжесть — его второе "я". И я даже растерялся. Он после настаивал на разрешении оплатить стирку моего шарфа, чтобы загладить вину. Нехотя, я согласился. Иначе бы он не отстал, поверьте. Тэхен очень навязчив и всегда стоял на своем — только таким его и помню. А после того, как мы тогда постирали шарф, мы прогулялись вместе. Он показался мне таким легким и будто бы отчужденным от мира, как, наверное, самая далекая от этой земли звезда. Я ощущал с ним странный комфорт, но странный в хорошем смысле. Знаете, что чувствуется, когда внезапно находишь очень близкий к настроению пейзаж, будь то персиковый закат, открытые степи с легким ветром, или вид с балкона на родной город после долгого отсутствия в нем? Или когда идешь по улице и вдруг чувствуешь странный, но до жути знакомый запах — явно что-то из детства? Вот. Это именно тот своеобразный комфорт, что заставляет тебя ощутить тепло. Это тепло отдавала и его искренняя, широкая улыбка с квадратными уголками — она до сих пор стоит у меня перед глазами каждое тихое, холодное утро. Но даже когда он тогда закрыл рот шарфом, я не перестал чувствовать его настроение, ведь улыбались и его карие глаза, выглядывающие из-под свисающих на брови темных кудрей. И это заставляло меня щуриться в улыбке как от яркого солнечного света. Так он и прогулял пары впервые за два года обучения. Но я настолько в тот день увлекся им, что даже забыл спросить номер, социальную сеть или почту. Я пожалел об этом, но лишь потому, что больше не смогу прогуляться с кем-то в компании — я совсем не волновался за общение именно с ним. На следующий день я снова вышел на улицу — вечером, снега в этот раз не падало с неба. И знаете, что случилось? Я умилился, когда увидел, что Тэ на том же месте кормит того самого пса. Он снова широко улыбался, сидя на корточках и заботливо теребя собаку за ухом. Смотря на это, я и сам улыбнулся. Мне будто снова тепло стало, даже несмотря на то, что я вышел на прогулку без свитера под своим черным пальто. А пес залаял тем временем, посмотрев в мою сторону. Тэхен повернулся, так энергично прокричал "Чимин" и побежал ко мне. Мы оба были рады видеть друг друга. В тот вечер он тоже вышел на прогулку. Мы оба хотели тогда прогуляться в одиночестве, я с собой даже наушники взял, но мы были совсем не против компании друг друга. Оставив пса наслаждаться дорогой колбасой, что купил для него Тэхен, мы ушли. Да, колбасу он ему действительно дорогую отдал. Тэхен всегда был щедрым, сколько его знал, даже когда помогал животным, а не людям. Уверен, даже По́ко чувствовал тепло Тэ. А, я забыл сказать: Покой мы назвали того пса. Он очень радовался тому, что получил кличку. Почти так же, как дорогой колбасе, но колбасе все же больше. Но я снова забыл взять его номер. О-ох, я тогда взбесился от своей же глупости, как мать злилась, когда я мясо из морозилки не вытаскивал, чтобы разморозилось, когда она просила. Ну вы знаете. Ладно, первый раз забыл, но второй! Вы же представляете, каким можно быть для такого? В общем, как ясно, настроения у меня после осознания своей забывчивости не было. Но я тогда подумал, что, может, мы снова сможем встретиться на том месте, в котором встречались в предыдущие, только что пересказанные дни? Я подумал, что это самое верное решение. И стал ждать. Я так теперь каждое морозное утро и каждый пустой вечер ходил именно в тот переулок. Но там был только Поко. Мы ждали Тэхена вместе с ним, я даже картонку нам принес, чтобы было, на чем сидеть. Один раз мне только мелочь дали, потому что подумали, что я бездомный, но это не суть. Главное то, что ждали мы его целую неделю. Он вообще не появлялся. В силу того, что знакомы мы с этим "солнечным" человеком были лишь два дня, я смирился, когда на шестой день мне его ждать надоело. Тогда я и устроился в кофейню. С прошлой совершенно нелюбимой мной работы администратором в ресторане меня уволили. А я и против как-то не был. Захотелось чего-то проще, поэтому я выбрал должность бариста. Я начал работать в уютной кофейне "Thursday coffee" с пятницы второго, и тут же понял, что с прошлой работы уволили меня не зря. В меню среди всех капучино, зеленого чая, латте и прочего я увидел "Чай для Тэхена". А как спросил, так узнал, что это потому, что он всегда берет чай с особыми требованиями: очень горячий, терпкий, с бергамотом и минимальным количеством сахара. С нетерпением я тогда стал ждать его, и он явился утром же. И снова я увидел ту самую улыбку. Видели бы вы ее, да похоже, не в этой жизни. Он спросил у меня про график и выходные, взял номер. И вечером, когда я уже закончил с работой и собирался уходить, он встретил меня. И ведь предупредил бы, я бы сделал нам чай на прогулку в ту ночь. Он отказался. Навязчив, щедр, но скромен. Очень неординарной личностью он мне казался. Прямо в ту ночь я и узнал, что помимо игры на саксофоне, он еще и танцует, рисует, фотографирует, занимается спортом, любит животных, обожает стиль. Очень неординарен. Еще узнал я тогда, что Тэхен не любит кофе и острую еду, кабачки и фасоль. Он очень любит мясо и плохо спит, не имея подушек под головой, ногами и в своих объятиях. Три подушки для нормального сна человеку нужно, какой ужас. С тех пор мы с ним смогли спокойно договариваться о встречах, прогулках и просто созваниваться. В каждом звонке он говорил мне про день своего рождения. И я прекрасно помню все жуткие мороки, связанные с ним. Мы к тому времени были знакомы уже месяц. Какие у него были сверкающие звездами нетерпения глаза, когда в разговоре мы упоминали приближение его дня! Он радовался, как ребенок, а за неделю до праздника каждые полсуток напоминал мне: "Скоро мой день, Чимин! Ты же помнишь? Помнишь?". А я, конечно же, помнил. Как тут забыть? Я пытался придумать, что подарить ему, целый месяц, что знал о празднике. Пока искал весь список, чуть ноги не отвалились. Я проанализировал абсолютно все, что он говорил мне на протяжении всего нашего долгого и приятного общения: что его пышные кудри мешают ему умываться, что он не любит долгие разлуки с близкими людьми, что любит свободный стиль и бежевые тона и даже то, что у него две недели назад перестал нормально заряжаться телефон. Я тогда думал о том, что ему можно подарить косметическую повязку, чтобы волосы не мешали во время водных процедур, что-нибудь парное, например, браслеты, или подвески, чтобы мы меньше скучали друг по другу, или, может, одежду — большое худи, возможно, брюки в клетку бежевых и коричневых тонов, берет на голову. Или зарядку для телефона. Я долго не мог определиться, и все, что я видел, было каким-то не тем. А мне очень хотелось выбрать подарок удачно, ведь видеть его улыбку — это как картина вашего любимого художника с самой приятной для вас атмосферой. Представили? И я чувствовал то же самое каждый раз, как только его уголки губ подскакивали к его изящным скулам — умиротворение и желание остаться рядом подольше, наедине с произведением искусства. Но мысли об этом все чаще становились тревожными, ибо подарок я тогда совсем не мог найти. Не было чего-то особенного из предложенных в магазинах товарах, а для Тэхена день рождения, а тем более подарки — это ужасно особенное дело. Мне не нравилось такое несоответствие. Я тогда даже решил обратиться за помощью к его хорошему другу, Чонгуку. Я нашел его тогда по парному с Тэхеном статусу в инстаграмме. И он сказал мне, что Тэ давно не находил времени на то, чтобы нормально отдохнуть. Целыми днями он тогда учился, потому что предстояла ему в те дни сессия за первую половину года. Что мне делать с такой полученной информацией, я не знал. Вообще. Ну вот каким образом это могло повлиять на подарок на день рождения? Мне было предельно ясно, что Тэхен явно хотел освободить себе время и отдохнуть от всей обыденности и однотонности его учебных дней, но я совсем не знал, как на это могу повлиять я. И тогда я решил, что раз не могу сократить время его трудного пребывания в универе, то я сделаю эти дни легче и веселее для него. И выбор мой пал на саксофон. Идеальной для Тэхена, как я уверен был в этом, формы, с качественным лаковым золотистым покрытием с черными вставками, с идеальным высоким звуком саксофон сопрано из ограниченной коллекции фирмы "B. Dodlen", известной высоким качеством своей продукции, а также любимой Тэхеном. Я знал, что Тэ играл на саксофоне уже с малых лет, и для него это больше, чем просто хобби, навыки его высоки, а играл он на саксофонах легче. И уже давно хотел планку выше. Также, он рассказывал, как однажды взял в руки сопрано. Пока рассказывал, он снова светился "солнцем". И я решил тогда, что выбранный мной саксофон — лучший вариант для него. Но была одна проблема. Он стоил за пятьдесят тысяч, а я обычный бариста. Тогда до праздника оставалась одна неделя, как я уже говорил. И за всю эту неделю надо было успеть накопить. Первым делом я, от сердца отрывая, разбил копилку. Таким образом у меня появилось двадцать шесть тысяч. Но нужно было еще столько же. Скоро должна была прилететь зарплата, но это было бы позже дня Тэхена, если бы не произошло чудо. Однако, я давно уже в него не верил. И я стал раздавать листовки целыми днями вне моей рабочей смены в кофейне. Без отдыха. Мне нужны были деньги. Но если бы я только знал, чем это все обернется... Мы с Тэхеном встречались лишь тогда, когда он заходил за своим крепким чаем. А больше никогда. Всю неделю перед днем его днем рождения, я даже на сообщения ему отвечать стал чуть ли не раз в сутки, что уж там говорить про прогулки по улицам, которые уже во всю к праздникам готовились! И я быстро заметил то, что ему это не нравилось. Очень не нравилось. Сначала Тэхен сказал мне об этом напрямую. Потом, когда ничего не переменилось, стал улыбаться слабее. А следом и вовсе устал улыбаться. И меня это очень печалило, хоть я и понимал, что это временно. Но стоило мне тогда лишь немного подождать. Как и ему. Но наконец, я дождался нужной суммы в сбережениях. Сразу же рванул в специальный магазин, где и приглядел музыкальный инструмент. Деньги даже не пришлось отрывать от сердца, в отличие от разбивания копилки, которую мне, между прочим, бабуля подарила, пока жива была. И на следующий день я уже бежал к нему на всех парах так, что пятки сверкали, с новеньким саксофоном в новом твердом чехле для него. Когда я подошел к нему и протянул что-то завернутое в подарочную бумагу, его глаза так и зацвели интересом, а руки разорвали эту обертку как столовые салфетки, из которых все вырезают красивые снежинки на зимние праздники и вешают на стекла. Он открыл. Я бы сейчас снова привел какое-нибудь яркое сравнение его завораживающим, счастливым и удивленным глазам, сверкающей, солнечной и теплой улыбке, но поймите, что это не описать обычными словами. Видеть это выражение лица было лучше, чем раз за разом пересматривать любимое аниме, чем глубоко вдохнуть ароматы дорогой ванильной свечи, чем слушать любимую музыку в наушниках на вечерней прогулке, когда стоит атмосфера одинокого, но приятного позднего вечера. И именно тогда я понял, что это лицо теперь является всем для меня. Оно заменило солнце, и именно тогда я понял, что влюбился в кудрявого саксофониста-второкурсника в большой бежевой куртке. Как только, не хотя, он отнес саксофон домой, мы пошли в комнату страха. Нужно сказать, что это было лишь однажды за все наше общение. Почему однажды? Потому что я больше не захотел ходить туда. И не потому, что боюсь этого аттракциона, а потому, что Тэхен боялся так, что у меня барабанные перепонки лопались, восстанавливались и снова лопались, но в два раза больнее. Тэхен не любил призраков, манекены которых там выпрыгивали из-за каждого угла, пугая. Тэхен также не любит, когда его пугают. А после этого дня я постоянно этим пользовался. Всегда пугал его при каждой возможности: то из щели какой-нибудь выскачу, то сзади подкрадусь, то выкрикну что-нибудь громкое и неожиданное. Он пугался и бил меня по правому плечу, говоря, что я придурок, но после мы вместе смеялись. Он и высоты боялся помимо призраков. После этой долгой трепки его нервов и моего смеха, а после — получения от него по шеям за смех над ним, Тэхен заявил, что дальше все места будет выбирать он. И выбор его пал на каток. Я не умел тогда кататься на коньках, совсем. Но меня это не пугало, ведь я думал лишь о его лице, когда ему будет весело на льду. Тем временем дни, бегущие вслед за секундной стрелкой часов на моей стене, прошли так же стремительно, как пролетали все в каждой жизни выходные. И я начал готовить елку. Красные шары, белые, зеленые. Серебристый дождик и эстетичная гирлянда на пальчиковых батарейках. Все было почти готово, и осталось мне тогда только определиться, с кем встречать, как и где. К счастью, у меня был Тэхен. А этот парень никогда не являлся тем, кто не любит публичные места, и он позвал меня в квартиру с одним из его друзей и прочей студенческой толпой. Явились мы туда тогда часам к семи вечера, и вначале все было мирно. Звучала танцевальная музыка, в углу стояла яркая, украшенная серебристо-голубыми украшениями елка, на столе некоторое разнообразие еды и закусок. Это все было прекрасно. Но счастье всегда недолгое, особенно, если в таком обилии. Среди ребят завязалась драка. А мы оба с Тэ не любили такое, поэтому быстро убежали, прихватив с собой и Чонгука. Он тоже с нами был. Но после побега из квартиры друга Тэхена, быстро ушел домой, оправдываясь тем, что уже поздно. И ведь действительно было поздно, десять ночи. А до новогодних курантов, которые мы все тогда ждали, оставалось еще два часа. И провести эти два часа я предложил Тэхену с пользой: поддержать пока что наше праздничное настроение, чтобы не остыть до двенадцати ночи. Улицы в ту ночь были заполнены суетой людей, их звонким и низким, настолько разным смехом. Фонари светились по-особенному, бросая теплый свет на падающие с высоты ледяные, но пушистые хлопья, которые летели тогда уже четвертый день подряд. Может, они тоже решили подкрепить людскую праздничную суматоху своими небольшими вихрями в воздухе. И я точно помню тот момент, когда одна из снежинок упала Тэхену на нос. Он так забавно скосил на нее свои глаза и приоткрыл губы, что улыбка на моем лице появилась сама собой, когда я не смог более отвернуться от него. Он попытался ее сдуть, но, не сумев, встряхнул головой, сбросив случайно ушанку со своей косматой головы. Он рассмеялся. Со своей улыбкой задорным, громким смехом. Не знаю, каким был мой взгляд тогда, но поймав его, он перестал смеяться, и посмотрел на меня так странно, будто о чем-то задумавшись, заставив меня вернуться в сознание и отвлечься от его красоты. Я почувствовал тогда неловкость и, по-моему, уши мои даже покраснели, когда я понял, что вряд ли смотрел на него не так, как смотрит человек, которому он безразличен. Следом он улыбнулся словно с утешением для меня, как будто что-то понял, и махнул головой в сторону, чтобы пойти дальше. Я сразу с облегчением выдохнул. Но если бы я понял, что Тэхен тогда все узнал, то так легко я бы не вздыхал. После этой неловкой ситуации мы пошли по занесенной снегом набережной. Этот снег еще не успели расчистить, и в некоторых местах, а особенно по краям вдоль дороги, он лежал сугробами до колена, когда в центре некоторый снег был уже растоптан. Мы с Тэхеном взяли в одном ларьке с едой горячие корн-доги, подслушав совет об этом одного прохожего другому. Они, как тот незнакомец говорил, действительно оказались вкусными и даже очень, гораздо вкуснее каких-либо других. И нет, они были приготовлены из того же и так же, как и другие какие-либо корн-доги в каких-либо других ларьках или кафешках, но эти я ел именно в компании Тэхена. В его корн-доге был сыр. Было забавно наблюдать за тем, как он откусывает вафлю с сосиской, а потом, широко раскрывая веки, тянет и тянет этот сыр, от которого исходил теплый пар на том морозе. Он тянул его так далеко, что ему приходилось наклоняться назад сильнее и сильнее, пока, снова потянув сыр, он не наклонился настолько, что поскользнулся, навернулся на льду и, случайно поставив мне подножку, упал в сугроб, потащив и меня за собой. Он нырнул в сугроб лицом, а я сверху накрест ему, ударившись ногой о ближайшую лавочку, что стояла совсем близко. Я сразу скатился «колбаской» вниз, на дорогу, держась за ушибленную ногу, а Тэхен поднял голову, посмотрел на свой корн-дог, что был полностью в снегу, и, раскрыв широко глаза произнес: «Вот черт, моя сосиска! Надо скорее ее доедать, пока не промокла насквозь!» — Я тогда думал, что он не станет ее есть, как разумный человек, на самом-то деле, она ведь в сснегу. Но я ошибся. Тэхен, как я раньше говорил, щедр. Но не по отношению к самому себе. Я бы с удовольствием купил ему второй, нормальный корн-дог, но он громко отказался, говоря, что нечего зря деньги тратить. Он продолжал лежать в снегу, смотря вверх, в темное, синее небо. Я лег рядом. Одобрив мою поддержку, Тэхен показал вверх, на одну из звезд — ту, что была дальше всех от нас, но светила ярче остальных. И сказал тогда, что она напоминает ему меня. Такой же далекий от окружающих, одинокий, но очень комфортный. Но вот мне та звезда, наоборот, напоминала его. По тем же причинам. И я совсем не понял, как это получается, ведь мы с Тэхеном были совершенно разные. Он был открыт для каждого, дружелюбен и, как я уже говорил ранее, неординарен, но вместе со всем этим был отдален от окружающего его, обыденного мира, постоянно витая где-то в облаках. А я не социален и более приземлен, чем он. Можно даже сказать, я валяюсь где-то под плинтусом — каменным и тяжелым. Мы разные, но считали друг друга одинаковыми. Что на слуху, что на деле, это довольно парадоксально, ведь правда? Это и до сих пор, если честно, не дает мне покоя. И тогда, когда мы лежали в снегу и продолжали рассматривать небесные светила, я совсем не подозревал, что эти его слова останутся в моей голове до сих пор. А он тогда встал на ноги, отряхнулся и пошел дальше по набережной, доедая мокрые остатки корн-дога с чуть сморщенным лицом. Совершив за оставшееся время кругов пять по всем местам, по которым прошлись, Тэхен решил подняться на крышу девятиэтажки. Я говорил ему, что это опасно, и что это может окончиться чем-нибудь грустным и трагичным для нас обоих, но он не переставал умолять меня, ведь он «не желал смотреть на эту красоту ночного города и наслаждаться его эстетикой в одиночку» — как он тогда сказал. Слышали бы вы мой вздох тогда. Но я не мог ничего поделать, ведь если бы я не согласился с ним пойти, то вряд ли смог бы развидеть его кислую от обиды мину в ближайшее время. Тем более, куранты были совсем близко, и мы бы вряд ли успели устроиться где-нибудь в другом месте до них. Я согласился, и он, схватив меня за запястье, потащил по лестнице на торце дома вверх — ближе к крыше и звездам. У него тогда была очень мягкая и горячая кожа рук, и сейчас, когда смотрю на свое запястье, до сих пор ощущаю на нем его аккуратные и грациозные пальцы с ухоженными ногтями. А он завел меня на самый верх и остановился, устремив свой взгляд в даль города. Медленно, шаг за шагом он с зачарованными глазами двинулся вперед, к краю крыши, осторожно отпустив мою руку. Я с ожиданием стал наблюдать за ним, любуясь очертаниями профиля. Видели бы вы, да только жалко, нет. А я оторваться не мог. Он встал на самый край и продолжил смотреть в горизонт, перенеся вес на левую ногу. Я подошел к нему и встал с этой стороны полубоком, обводя очертания его лица глазами, которое было столь же прекрасно, как красно-золотой фейерверк, распускающийся в высоте огромным, огненным цветком, затем мгновенно потухая с тихим шипением искорок. «Посмотри,» — произнес тогда тихим шепотом он, совсем чуть-чуть разомкнув свои губы. Я повернул голову влево. Отсюда был виден весь город, его многочисленные и разные огни, куча прочих многоэтажек, баннеры с рекламой розовых духов, где-то там — моя любимая булочная, в другом месте и наша с Тэхеном кофейня, а во-он там сидел тогда Поко. Это все было крошечным и, казалось, лежало прямо на ладони, настолько оно было знакомым и родным. Еще более родным оно стало после знакомства с Тэхеном. Теперь с каждым, что видел я тогда с той крыши, у меня ассоциировалось лишь одно — солнце, что сейчас стояло сбоку меня — очарованное и довольное этой атмосферной праздничной ночью. «Минута до двенадцати,» — озвучил я время, светящееся огромными цифрами впереди на каком-то высоком здании. Краем глаза я заметил, как Тэхен улыбнулся. Я повернулся к нему и уставился на немного замерзшие за сегодня губы, расплывшиеся с широкой радости. Улыбка была во все зубы, но потом уста сомкнулись и повернулись на меня. Прильнули к моим — так решительно и нежно, совсем не предупреждая и не намекая. Я не был к такому готов, но принял это действие сразу, без единой прочей мысли. Было чувство, будто я даже не сразу понял, что произошло — как я не мог отвести глаз от его губ в красивой улыбке, так теперь и оторваться от этих губ не могу. Теперь они не просто цвета пыльной розы, матовые и милые, теперь они мягкие и вкусные. Отклонившись от меня, он посмотрел в глаза. И улыбнулся. Он засмеялся, увидев мое лицо, которое все еще не догнало ситуацию и продолжало смотреть на улыбку. Я моргнул и поднял брови, а он продолжал смеяться. Я тогда понял наконец и, взяв его за руку, притянул обратно, снова поцеловав, чтобы теперь уже мы оба твердо поняли, что наша история началась. Он обнял меня за талию, и в этот момент над городом раскрылся огромный цветок яркого фейерверка всех цветов радуги, а за ним и другой, третий, четвертый. Это означало куранты. Начало следующего, нового года. Начало «нас».

***

Через некоторое время мы с ним съехались, Тэхен переехал ко мне. Еще через некоторое время мы взяли к себе Поко, и он стал жить у нас. Тэхен возился с ним как с собственным ребенком, кормил только качественными кормами, дрессировал. Но вот гулял с ним я — утром, в обед и вечером, после работы. Тэхен почти целыми днями пропадал в университете, и уходил утром рано, при этом постоянно опаздывая, а всю вторую половину дня занимался дома, сам. Он никогда не отдыхал, когда солнце виднелось на небе. А я помогал ему всеми возможными способами, делая его работу как можно комфортнее, чтобы было это не так трудно и муторно. А поздним вечером, когда у него раскалывалась голова, болели пальцы и сводило губы от долгой игры на инструменте, он падал на диван и нырял лицом в подушку. Следом за этим я приоткрывал форточку, ставил на журнальный столик перед диваном два стакана молока и песочное печенье, давал Тэхену таблетку от головы, укрывал клетчатым пледом, садился рядом и притягивал к себе. Он ложился головой на колени, поворачиваясь на бок, и обнимал подушку с кисточками на уголках, поджимая к животу ноги. «Как прошел твой день?» — и после этого Тэхен начинал, поджав губы, рассказывать мне лекцию о том, что сегодня было, как он устал, что сегодня ел, как скучал и прочее, что я слушал, гладя его по плечу. После его высказываний, мы включали фильм, который лишь играл фоном для дальнейших разговоров, а затем и для его сна. Он всегда засыпал в зале, у меня на коленях, и только потом я уносил его на кровать в спальню, давая в руки подушку, которую он обнимал, чтобы спать крепче, а я же ложился рядом и обнимал Тэхена. Где-то у наших ног ложился Поко. И так каждый вечер. Я очень ценил это. Больше всего, что было у меня тогда. Спустя год мы с Тэхеном наряжали елку, ведь до Нового года оставались всего сутки. Наша елка была искусственной, но Тэхен побрызгал на нее освежителем с запахом «Зимнего леса», что был точь-в-точь как аромат натуральной ели, только-только купленной и привезенной в дом. Украшали мы ее золотистыми шишками, красными стеклянными шарами и желтыми фигурками собак на прозрачных веревочках. На стекла мы тогда повесили разные снежинки, которые я изо всех сил старался не испортить, потому что не умел их вырезать, когда Тэхен тогда надо мной смеялся. По углам дома была развешена мишура, а на столе уже стоял приготовленный нами шоколад, над которым мы корпели всю ночь друг для друга. Я приготовил для него маленькие конфеты в форме мишек с миндалем и вафельной крошкой. А он для меня — того же размера квадратики шоколада с нарисованными на них розовым сердцами. Но одного шоколада для всего новогоднего стола, конечно же, мало, и поэтому мы собрались в магазин за продуктами, взяв с собой Поко. Тэхен взял с собой тако-ой огромный список продуктов, что, если было приложить, то он не вмещался во все мое предплечье! Пока ходили, набрали кучу пакетов. Мясо, овощи, фрукты, какие-то чипсы с крабом и с зеленью, сама зелень, много хлеба, газированные напитки, молоко, сладости. Очень много всего, и я даже не понимал, для чего он столько набирает, если нас всего двое. Но пока мы ходили туда-сюда, настало одиннадцать часов, и двенадцатый час уже стремительно наступал нам на пятки, которые уже в мозолях были от столь долгой ходьбы. Он поторопил меня, но потом резко остановился, вспомнив, что мы забыли купить шампанское. Совсем рядышком здесь был нужный магазин, и Тэхен, сказав о том, что в алкоголе совсем не смыслит, послал внутрь меня, а сам остался снаружи с пакетами и Поко, ждать. И не мог сопротивляться. Он же сел на лестницу у крыльца. Пока меня не было, Поко скакал вокруг Тэхена. Мы не ходили с ним на поводке, потому что он всегда держался рядом и был послушным и добрым. Он не кидался на людей. Тэхен достал свой телефон и засел в социальную сеть. Из-за угла вышли трое парней, как мы узнали позже. Тэхен был один, и те подумали, что Поко не с ним, так как он без поводка, а цвет его ошейника сливался с окрасом его шерсти. Появившиеся только что парни спросили у Тэхена о телефоне. Знаете, тот вопрос, который спрашивают перед тем, как отнять. Тот благополучно отказал. А парни оказались не из скромных и, на самом деле, очень навязчивыми. Им не понравился отказ. Один из них на Тэхена наехал, и на него залаял Поко. Когда же грубиян не понял, Поко пустил в ход зубы, за что получил ногой по ребрам и отлетел на довольно неплохое расстояние. Тэхен за собаку вступился, вскочив с лестницы и хорошенько толкнув обидчика Поко. Тому, ясно, не понравилось, и он толкнул в ответ, а Тэхен его сильно ударил в нос кулаком. После этого на него тогда разозлились остальные два парня. Когда я вышел с тремя бутылками недешевого шампанского, ведь Тэхен довольно трепетно относится к алкоголю, он лежал на земле, поджав ноги и прикрывая голову руками под больные стоны, и сквозь дикую боль во всем теле кряхтел. Сверху, вокруг, стояли три парня, один из которых вытирал кровь из-под носа, и пинали его в спину, голову, по ногам, по рукам. Поко на них лаял, пытался укусить за ноги, одежду и сделать что угодно, чтобы как-то остановить этот ужас. Мои глаза наполнились страхом за Тэхена. Я схватил телефон и позвонил в полицию, сразу начав кричать об этом, и только тогда бандиты разбежались. Обычно, я бы побежал за ними, и плевать, что их больше, но как только я рванул за ними, увидел, что Тэхен не поднимается. Я посмотрел на него. Он продолжал лежать на земле, прикрывая голову. Я в ожидании худшего его окликнул, и он отозвался тихо и еле слышно, сказав, что все нормально. Я сел рядом, развернув его на себя, он посмотрел мне в глаза и широко улыбнулся, положив руки себе на живот. Я улыбнулся в ответ, чтобы его успокоить. «Не ври, что все нормально, Тэ. У тебя ведь все лицо в синяках,» — сказал тогда ему я, убрав прядь его волос за ухо. Он продолжил отнекиваться. И тогда я посмотрел на его живот, который он так старательно закрывал руками. Там была кровь. Мое сердце забилось в бешеном темпе, и глаза стали слезиться, что контролировать я не мог. Я схватился за телефон и позвонил в скорую, а Тэхен подергал меня за мой зеленый шарф. Я нагнулся к его лицу, чтобы ему было легче говорить. Он попросил меня подтянуть его ко мне на колени. Я так и сделал. Я снял свой шарф, обмотал его на талии Тэхена, чтобы кровь не текла, пусть это не так уж и сильно помогло. Слегка приобнял его за плечи, другой рукой держа его рану, и стал говорить ему, что скоро приедет скорая, что она успеет, и все будет хорошо, и Тэхену нужно только чуть-чуть потерпеть. Он положил свою руку сверху на мою и улыбнулся, глядя мне в глаза и игнорируя слезу, которую я не смог проконтролировать. «Поко сильно отпинали, — сказал он из остающихся сил, и после мои слезы потекли ручьем, коих я намеренно игнорировал. — Сегодня же отведи его к ветеринару. И не забывай, что скоро двенадцать, — я сказал, что не забуду, и попросил его не говорить больше, ведь ему трудно это дается, и он, помотав головой и стиснув зубы от боли, перебил меня: — Нет, Чимин. Не з-затыкай. Пожалуйста. Я люблю тебя». Я сказал, что нельзя говорить это так, как обычно говорят последние слова, но когда он замолчал, то стал говорить, что не нужно, и начал просить не делать этого и подождать еще чуть-чуть, а не закрывать глаза. Уголки его улыбающихся губ медленно опустились вниз. Но глаза так и не закрылись. Он сделал то, что я просил. Мое лицо скосило, я стиснул зубы и заскулил, пока не стал безудержно плакать навзрыд. Я приподнял и обнял его, положив руки на спину, и прижал к себе, положив его подбородок к себе на плечо. Не жалея горла, а закричал изо всех сил. Поко душераздирающе завыл. В этот момент в небе появились синие искры новогоднего фейерверка. Это означало конец этого года. Это означало конец нашей истории.