all mine.

Чонин слышит в запахе эти чистые нотки идиллии, пропитанные присутствием Сынмина, чей образ, чье имя и голос выгравированы в его мозгах. Он нагло пялится на него с их мягкого дивана, сидя в пол-обороте, пока старший ставит свежие цветы в новую вазу, которую им подарили вчера на новоселье. А, да, Чонин и Сынмин решили съехаться. Этому было немного причин, но все же они веские и элементарные. Во-первых, погрузившись в работу, они практически не находят времени встретиться. Сынмин получил стажировку в школе, теперь он учит маленьких, по его словам «ангелочков», как можно создавать бомбы в домашних условиях (за эту шутку Чонин получает локтем в бок). А Чонин работает над своей первой дебютной выставкой фотографий, что очень волнительно для него. И для Сынмина. И для всех его друзей. Во-вторых, они все равно мало находились в собственных жильях, приходили туда только ночевать или мыться, поэтому решили, что было бы классно проводить хотя бы это время друг с другом. И, третья причина, – они голодные. Просто загвоздка в том, что голодают они исключительно по друг другу. В любом плане: тактильном, сексуальном, интеллектуальном и тому подобное. И сейчас, Чонин не может оторвать взгляда от Сынмина, который стоит у стола в коротких удобных муслиновых шортах и широкой футболке Чонина, держа в руках тюльпаны розового цвета(Сынмин кажется краше всех цветов), его волосы взъерошены и чуть отросли. Сердце Чонина тает в грудной клетке, возможно оно растопилось полностью, иначе ему не понять, почему он чувствует неимоверное спокойствие и тишину в своей душе. Сынмин наконец-то разобрался с установкой цветов в вазу, не забыв полить их какой-то специальной водой для растений, Чонин вдруг чувствует ностальгию о детском желании получить внимание. Его плечи напряглись, он осел на подушку и наблюдал за старшим, как хищник за жертвой. Иногда ему было страшно за Сынмина, ведь последний даже представить не может сколько всего Чонин хочет с ним сделать. От секса в публичном месте, до детей. Как раз в этот момент Сынмин поднимает взгляд на младшего, улыбается ему сдалека так сладко, что ресницы формируют дугообразные месяца. И Чонин не может просто проигнорировать эту улыбку, она словно пуля стреляет ему в грудь, что кажется будто сердце вновь ожило, что у него действительно симптомы аритмии, а не любовь к Сынмину. Потому что он ни в какой поэме, он ни в каком фильме не видел того, что у них с Сынмином, он никогда в истории не слыхал о такой любви, которая сравнится с их-ней. И он медленно поворачивается назад, растягиваясь на диване, потому что ему нужно хотя бы на пару секунд вывести силуэт Сынмина из собственного виденья, иначе его сердце взорвется. ___ Они оба сидят на их мягком диване молочного цвета. Сынмин в своих мягких шортах и свитшоте Чонина (он устает делать вид, что его раздражает как Сынмин вечно носит его одежду, потому что он наоборот готов подсовывать свои футболки в шкаф старшего), в своей тонкой оправе очков, опирающихся на его элегантной горбинке носа, а в его утонченных пальцах рук держится толстая книга. Чонин, по сути, не должен пялиться на него, когда перед носом ноутбук с его кипящей работой, но влюбленный пубертатный мальчик внутри него, со средней школы мечтавший иметь близость с Сынмином, подобной их нынешним отношениям, стреляет сердечками из глаз. Ему кажется, что он никогда не устанет от него. Никогда не насытится им. Однажды Банчан сказал: «Чонин ненавидит всех. Ну почти всех. Сынмина он любит». И это, черт возьми, правда. Все эти годы, которые он скрывал свои чувства, пытаясь показать ненависть по отношению к Сынмину, казались ему неимоверно трудными. Он встречался с девушками, создавал скандалы, лишь бы не попасться во взор Сынмина, иначе его маска бы треском щелкнулась, и спрятанный за ней влюбленный девятиклассник Чонин, со слабым сердцем и проблемами с доверием, появился бы наружу. И вот теперь Чонин здесь, рядом с любимым Сынмином, который тихо сидит в другом конце дивана, иногда моргая, бубня что-то под нос, когда развитие сюжета книги вынуждает. Он под каким-то заклинанием, очарованный своим парнем, убирает ноутбук и складывает руки в замок на животе. Работа может подождать, а пока, он только и грезит нагло пялиться на то, что принадлежит ему. Чонин никогда не хотел собственичать, он знает, что это грубо, ведь Сынмин не какой-то предмет, который можно иметь. Просто его мышление с повадками «богатенького сынишки», повадки голубой крови, текущей в нем, будят в нем это жадное чувство. Этот сумасшедший фаворитизм, который он имеет только по отношению к Сынмину, исключая все драгоценности его жизни, все дорогие тачки и бриллианты, все джакузи и кашемировые костюмы. Любовь Сынмина к нему бесценна, и каждый день Чонин размышляет, как ему повезло быть тем, ради кого старший готов на всё, ведь тот в его глазах как восьмое чудо света. И кажется, что так же думают все, кроме самого Сынмина. Было множество раз, когда Киму подсовывали номера или его раздражающие бывшие, всё никак не принявшие расставание. Пиздецки бесят, Чонин думает. И Чонин ему благодарен, он его балует всем. Рукодельные аппликации на 14ое февраля, конфеты с их детства, пленочные камеры, поездки на праздниках, дорогие бриллиантовые часы; любая вещь, которую Сынмин захочет – и Чонин без задних мыслей вручает ему её. Чонин сканирует своего парня с головы до пят, жадно и смакующе поглощая картинку перед глазами. Длинные стройные ноги Сынмина, с белыми короткими носками. О боги, белые носки. Они просто всегда вызывают это горячее чувство внутри него, щемящее низ живота. Чонин сглатывает, пытаясь убежать от собственных мыслей. Сынмин растерянно поднимает глаза на Чонина, почувствовав это гигантское напряжение в воздухе. Кажется, словно Чонин излучает плотные томные волны чего-то в воздухе, что дышать становится труднее. Его темные глаза, чуть скрытые под челкой волос, сверлят насквозь. Щеки Сынмина вспыхивает того же розового цвета, как и тюльпаны на соседнем столе. Чонин любит его. Его растерянный взгляд, добрые глаза и любопытство. Он знает, что не нужно долго ждать, как Ким задаст вопрос, потом узнав ответ, не колеблясь сделает что нужно, с пунцовыми щеками на лице. Чонин любит эту преданность, доверие, словно слово Чонина ему закон. И это же доверие вспышкой показала ему чонинову страсть, когда Чанбин посадил их на тридцать минут в одну комнату, четыре месяца назад. – Я бы хотел, чтоб эти очки слетели с тебя, пока я вытрахиваю тебя до потери сознания. – В будничном тоне заявляет Ян, делая вздох и продолжая наблюдать за Сынмином на том конце дивана. Тот поперхнулся собственной слюной. Чонин держал в себе эти потайные чувства больше четырех лет, и в один вечер они взорвались, так что ему нужно справляться с ними любым образом. Ему ни капельки не стыдно разговаривать о своих желаниях с Сынмином. «Я бы хотел, чтоб ты родил нам ребенка»(он знает что это невозможно, но желание иметь мини-Сынмина заставляет голову кружить). «Мы собираемся жениться летом следующего года»(сказал он как-то матери Кима, причем они давно его знали). «Мне не нравится, что ты общаешься с Марком»(Он буквально просто здоровался со своим коллегой). «Я хочу проглотить твою сперму»(Сынмин не знал, что в нем есть подобное количество семяни). Сынмин ещё привыкает. Тем не менее, Ким закрывает книгу, надеясь что номер последней прочитанной страницы не вылетит из головы, пока Чонин будет вытрахивать его до потери сознания. Он ползет к нему на четвереньках, широкий свитшот под силами гравитации опадает, охватывая фигуру Кима и дает обзор изнутри через горловину. Чонин сидит со скрещенными руками на груди, его глаза практически не моргают, пытаясь поймать каждый миг, каждое движение старшего. Вид собственного парня перед ним,заставляет Сынмина сглотнуть, а Чонин вздыхает от плавного движения кадыка напротив. Сынмин сам по себе не особо маленький( однако он меньше Яна точно), ему не составит труда прийти с одного конца дивана к другому. Но движется он плавно, его тело грациозно, словно кошка надвигается на Чонина. Тот делает это неумышленно, Чонин уверен, потому что Сынмин невинен как ангел, он божественен, к нему пиздецки страшно прикасаться, он словно запретный плод Эдема. Ведь попробовав однажды, не сможешь утолить мандраж получить ещё больше. А каждый укус, на вкус чувствуется одинаково великолепно : каждый раз, как в первый. Ян пытается сохранить спокойствие, его крепкая грудь медленно вздымается и опускается с каждым настигающим шагом. Сынмин останавливается в полуметре от него. Он смотрит в глаза Чонину, так же спокойно, но томно, дышит. Чонин не смеет двигаться. Его крупные руки плотно держатся на груди, лицо не в способности показать никакую эмоцию. – От тебя приятно пахнет. – Говорит Сынмин, пододвигая колени ближе, садясь на свои пятки. Но Чонин пахнет собой. Пахнет, как и пахнул всегда: бергамот с древесными нотами. Они оба знают. Сынмин протягивает руку к волосам напротив, мягко гладя, медленными движениями. Младший наслаждается подобным вниманием, ему хочется растаять на ладонях своего парня, закрыть глаза. Но пламя, пылающее в нем, не позволяет оторвать тяжелый взгляд от лица напротив. От красивейшего лица, облика его возлюбленного, его соулмейта, его друга, его будущего мужа, его вселенной. Сынмин вздыхает от тепла под своей ладонью, она медленно скользит вниз к щеке Чонина. И вся статная поза младшего распадается, его руки держатся за протянутую сынминову, он тянется к прикосновению и трет щеку об его ладонь, не разрывая зрительного контакта. Вторая рука Чонина тянет на себя парня, зубы прикусывают большой сынминов палец и старший завороженно вздыхает. Ким впадает губами к уголку губ Чонина, сначала чмокая, медленно и кратко. А потом Чонин не сдерживается и сокрушает губы напротив своими, более страстным темпом, но таким же медленным, словно Сынмин - мед дорожайшего сорта. Сынмин, чьи локти держались на груди Чонина, спустил руки, чтоб обнять его и прижаться крепче. Они целуются, целуются медленно и нежно, целуются влажно, целуются с любовью. Когда Сынмин мычит в наслаждении, то Чонин не сдерживается и переворачивает того на спину. Сынмин горячий. Он утверждается в своем же мнении, когда старший стонет под прикосновениями его рук. К слову, его руки соскользнули под злосчастный свитшот, массируя бока Сынмина, потому что не мог отказаться от возможности потрогать нежнейшую кожу. – Блять…твоя талия, Минни..— Горячим шепотом Чонин опаляет ухо Сынмина, тот выгибает спину. Чонин чмокает его в челюсть, потихоньку спускаясь дорогой поцелуев по шее. – Красивый…самый красивый… – шепчет он себе под нос как мантру. Его слова пульсируют волнами жара в Сынмине, заставляя краснеть. Он знает как Сынмин реагирует на его руки. Потому что Сынмин обожает его руки. Обожает его пальцы, особенно. Жилистые толстые пальцы, на которых идеально сидят любые кольца; в чьих большие вещи кажутся не такими уж и большими; в чьих Сынмин всегда желает раствориться. Чонин знает это, он это видит и свидетельствует. Потому что таз Сынмина начинается вертеться под ним, ерзая, в поисках любого трения к его паху. И Чонин нагло улыбается в мягком поцелуе их сплоченных губ, проходясь руками под одеждой старшего, изучая территорию, принадлежащей ему, которую он знает как свои пять пальцев, как то, ради чего он появился на этот свет. И вот творение бога, восьмое чудо света, оставшееся в существовании после пирамид Хеопса, дрожит под ним, в его же руках, багровея на глазах, раскрасневшими пухлыми губами ища спасения в чониновых. И эта мысль властвует им, пылая любовью насквозь, нежно передвигая Сынмина на диване, дабы уложить его поудобнее, чтоб его шея не была напряжена. Сынмин скулит и целует его, чуть ли не плача. Чонин всегда шутил над тем, каким чувствительным тот становится во время секса. Но он обожает это, обожает до чертей. Обожает Сынмина. – Такой умный..- Чонин продолжает омывать своего парня в комплиментах, абсолютно правдивых и искренних, оставляя поцелуи по всей шее. Он медленно снимает с него свитшот, а потом футболку с себя. И это, как принято, его самый любимый момент. Чонин все лето ходил с парнями на пляж. В плане, он ни разу не отказывал, к их удивлению. Потому что Чонин ни капли не являлся летним пляжным мальчиком, любящем покупаться в море, а после загорать на солнце. Это больше было любимом делом Сынмина. К слову, он и был причиной его появлений на пляжных вечеринках. Потому что загорелому Сынмину шли ракушки на теле, потому что его кожа медом и золотом блестела под солнцем, потому что его торс такой красивый и подтянутый, а талия кажется нереальной. Он никогда не знал, что под мешковатой одеждой Кима тело зрелого мальчика-подростка. Он худой и хрупкий. В отличии от Чонина, в нем меньше мышечной массы, он просто стройный. Но у Яна спирает дыхание каждый раз когда он снимает со старшего верх. Потому что никак не может налюбоваться розовыми сосками, плоским животом, изгибами его тела. Не может налюбоваться вечно смущающимся под его взглядом Сынмина, потому что тот уже знает, о чем он думает. Он думает о том, насколько Ким красив, насколько он желает его, насколько он благодарен ему, насколько тот волшебен, насколько он его любит. А Сынмин смотрит на него тем же взглядом. Его щеки пылают не просто пунцовым, а уже карминово-алым, его руки медленно тянутся с крепких плеч Чонина до его кубиков пресса. Он всегда удивлялся строению тела младшего, как тот построил свое тело, и как он выглядит на уровне божества. Он находит Чонина краше Аполлона, его кожа влажная от жара обоих тел, кажется испариной на точенном мраморе. Сынмин неровно вздыхает, облизывая губы. Чонин, не теряя секунды, крадет очередной нежный поцелуй, его руки тянутся к резинкам сынминовых трусов. Это трусы с комплекта, который ему Чонин недавно подарил. Это вызывает большую напористость Чонина в поцелуе. Его руки не сдвигаются ни на сантиметр ниже. А потом Ян лижет сосок Сынмина. Он знает, что делает. Иначе Ким не выгибал бы спину, не хныкал бы отчаянно, не тянул бы волосы Чонина. Чувствуя, как пах старшего трется об его колено, он хмыкает в очередном поцелуе на его грудь. – Нехороший мальчик. Я разве разрешал? – задает Чонин роковым голосом, поднимая голову над Сынмином. И, блять, Сынмин действительно выглядит как нехороший мальчик. Губы раскусаны, горят под тусклой лампой алым цветом, его глаза отражают Чонина в накапливавшихся слезах, челка чуть прилипла ко лбу, щеки украшал карминовый дымок, и, блять, его очки съехали. Он выглядит таким трахабельным, думает Ян, и хочет зацеловать Сынмина снова, с головы до пят, целиком, его хочется обнимать и ласкать, действительно, до потери сознания, потому что как он смеет выглядеть таким порочным и милым одновременно? – Я тебя съем.– Сынмин в ответ на это хихикает и тянется за поцелуем, протирая пахом по мощному бедру Чонина в очередной раз. Это заставляет Яна поглотить нежнейший стон, и он тянет талией его ближе. Он знает, Сынмину нравится, когда он так делает. Когда держит его тело в своих руках, и двигает как ему захочется. Обе руки на сынминовом тазе спускаются судорожно, в лихорадке избавляясь от двух слоев одежды. Это может прозвучать абсурдно, но Чонин находит член Сынмина неимоверно милыми. Вот он, стоит, весь в блестящем слое преякулята, злобно красного цвета, и весь пылающий. Резкое отсутствие верхней одежды на нем, заставило почувствовать контраст, и от холодного воздуха неприятно, Сынмин тихо шипит, жалобно стоная. – Чонин-а.– Он стесняется. Потому что Чонин опять на него пялится. Он снова завис над ним. Этим темным взглядом осматривает его кругами. А потом Чонин спускает голову чуть выше колень. – У тебя самые красивые ноги,– Он вздыхает ему прямиком в кожу, руками нежно переминая плоть, его хищничество проявляет себя в виде покусывания, от которого старший чуть ли не кричит под ним. Он было хочет себя тронуть, но Ян ловит его руку в воздухе и качает головой.– Руки. И голос его такой строгий, что Сынмину стыдно от своей попытки. Он хочет извиниться перед младшим, что показал неуважение, нетерпеливость, но у него нет сил думать, он даже толком не сможет составить связное предложение. Сильная рука тянет его ладонь к себе на затылок, теряясь пальцами в волнистых жестких локонах Яна. И тот продолжает оставлять засосы, укусы по всему атласу сынминовой золотой кожи бедер. – Т-ты когда-нибудь…спал с парнями?– вдруг выдает со стоном Сынмин, его стопы сталкиваются за спиной Чонина. Последний поднимает голову. – Нет. – Чонин. Ты не гей? – Я не гей. – Он оставляет очередной укус, и гладит поверх него языком, якобы извиняясь. Не отрывая взгляда от смущающегося лица Сынмина. – З-зачем ты тогда..- Сынмин, ну реально, очень сильно старался закончить вопрос. Просто Чонин не позволяет. – Потому что я тебя люблю,– он чмокает поверх каждого укуса на бедре, его горячий рот вновь поднимается ближе к сынминовому паху. Тот выгибает спину, его мышцы содрогаются.– Будь-ка послушным мальчиком, Сынмин-а..– Чонин берет того за бедро и ставит его ногу себе на плечо. И лицо опускается глубже. Громкий писк Сынмина раздается по квартире, его мышцы бьются в маленьких конвульсиях наслаждения, когда он чувствует пылкий язык Чонина на кольце мышц своего отверстия. – Т-ты сумасшедший, Ян Чони- – Очередной стон не дает договорить ему. Сынмин словно хочет отодвинуть его, но он забывает, что Чонин сильнее, да даже если Сынмин и был бы крупнее, он все равно не смог бы отдалить младшего от него. Потому что его не остановить, когда он голоден. И он вылизывает его отверстие, создавая грязные мокрые чмокающие звуки, которые Сынмин находит максимально постыдными, но ему сейчас все равно, потому что он даже мечтать о таком не смел. Когда чониновы пальцы проникают в него, покрытые в холодной смазке, он шипит и ищет чужие губы. И вот Ян перед ним, уже встречает своими манящими губами, спасает юрким языком. Однако, младшему приходится остановиться: – Почему в тебя легко входит? – Очередной откровенный вопрос, вводящий в ступор. Чонин чмокает его в плечо, уже мысленно предсказывая ответ. – Ты играл с собой? Сынмин закусывает губу, пряча лицо за ладонями. Чонин сейчас растает. – Почему без меня? – Его тон лукавый, шепот такой горячий напротив его уха. – Т-ты был занят. – Сынмин пытается не заплакать здесь и сейчас от наслаждения, пока в него свободно уже входят три пальца. А когда они задевают тот самый кусочек мышц, из его глаз чуть звезды не вылетают. Чонин утешительно целует его. – Не стесняйся просить, когда я тебе нужен,– Он опять задевает ту самую точку. Сынмин уже его не слышит, издавая мокрый скулеж, он просто знает, что голос его успокаивает.– Я иногда боюсь, что слишком напорист с тобой. Боюсь, меня занесет, и я затрахаю тебя до смерти. Сынмин смеется и целует Чонина, его руки крадутся по широкой спине младшего. – Хорошо, Ин-и. И блять. Эта картина, где они решают секс вопросы посередине того, как пальцы Чонина крушат простату Сынмина под ним, заставляет его чувствовать что-то неземное, что-то, что заставляет его рычать и рывками двигать рукой. – Чонин-а, пожалуйста..– С криком стонет старший под ним, его тело красиво извивается. Чонин не думал, что способен возбуждаться больше нынешнего, но ошибался. – Пожалуйста что, Минни?– это его самое любимое. Дразнить Сынмина, пока тот в конвульсиях не начнет просить о том, что хочет его. Он самый очаровательный когда так делает. Самый милый и красивый. – Х-хочу чтоб очки слетели.– Чонин в ответ на это резко выдыхает и сразу понимает чего хочет Сынмин, а особенно каким образом. – Я люблю тебя,– Чонин снимает свой низ, и у Сынмина чуть челюсть не отвалилась. К его размерам до сих пор трудно привыкать, он сглатывает. Младший медленно заходит, целуя Сынмина везде, куда возможно. Потому что хочет его отвлечь, хочет сделать приятно, и вообще все тело парня словно принадлежит ему, словно чониново тело было сотворено для Кима, а иначе быть не может.– Самый красивый, самый умный, самый добрый. Мой. Сынмин уже плачет, ему неистово приятно, ему больно от того, что к его стояку не притрагивались, но до звездочек над головой приятно от заполняющегося чувства. Он целует Чонина в ответ, практически мимо, у него дезориентация от шокового наслаждения и жара внутри тела, а ноги упрямо давят на торс Чонина сзади, чтоб тот поспешнее вошел. Но тот шипит: – Мин-а, поверь, ты этого не хочешь.– Чонин шепчет осторожно тому в ухо, целуя по всей площади шеи, он начинает потихоньку двигаться. Но двигается он так же безжалостно медленно. Ему страшно сокрушить Сынмина, сделать хоть чуть-чуть больно, страшно стать причиной его слез боли, а не наслаждения. – Ин-и..Быстрее. П-пожалуйста.– Ким шепчет растерянно. Практически невинно. Он гладит младшего по затылку, словно прочитав его мысли, пытаясь утешить его и сказать «я готов». И Чонину сносит голову. Вся эта ласка, это желание и любовь, концентрирующаяся плотным осадком в воздухе между ними. Это всё так волшебно, что Ян не может не дать резкий толчок внутрь, руками сжимаясь за любимые бедра старшего. Блять, такие мягкие, что ему кажется, что он сейчас порвет его кожу. Последующим утром он найдет на них синяки размера его больших ладоней, сфоткает на память, и будет расцеловывать по площади фиолетовых отметин, принося свои извинения. За рывком с пухлых губ Сынмина слетает максимально непристойный звук, и это заставляет Чонина двигаться ещё резче, ещё жаднее. Комнату заполняет звонкий звук шлепающихся друг о друга тел, плачи и мольбы Сынмина, похвала Чонина. Чонин особенно любит хвалить Кима. Он не знает как так случилось, что старшему ежедневно нужна его доза поддержки, возможно, потому что они все эти годы делали вид, что ненавидят друг друга. Но он теперь не знает как прекратить этот поток слов, выскакивающих у него со рта. Он называет его молодцом и умничкой после любого дела, даже элементарного, например, Сынмин убрал постель – «молодец». Сынмин приготовил им завтрак – «лучший повар». Сынмин кончил, не прикасаясь к себе – «умница». – Такой х-хороший. Весь, для меня.– Сынмин стонет его имя нежно, от боготворящих слов Чонина его член спускает пару капель белой жидкости. Сынмин откидывает голову назад от конвульсий мышц и наслаждения, пользуясь этим, Чонин набрасывается на его шею по-хищнически. – Т-только для тебя, Чонин. – шепчет Ким неосознанно, и он даже понятия не имеет, какое влияние его слова держат. Чонин срывается будто с цепи, бедра начинают зверски двигаться, и блять, очки реально слетают с красивого носа Сынмина. Это чувство Сынмина вокруг него, что он обрамляет его снаружи, встречает его внутри себя, что его губы неряшливо сталкиваются с его губами,– это всё невыносимо. Ему кажется, что этого недостаточно, что он хочет утонуть в нём, хочет жить в нём и молиться только на него. Он стал бы впервые в жизни религиозным, он бы каждый день читал молитвы, приносил в жертву, но ни за что бы не стал проповедовать, потому что Сынмин – только его божество. И пусть эта жадность и чревоугодие будут его погибелью, он не против, пока его любовь тут под ним, с чониновым именем слетающего с губ. Сынмин такой теплый и тугой для него, его талия красиво извивается и одно изображение с ним заставляет одновременно кончать и заново возбуждаться. Чонин смеется с мыслью в голове, называя подобное «сынминов парадокс», уже видит красное лицо старшего перед ним, если тот хоть раз о подобном услышит. – Ч-чонин. Я скоро к- – Быстрые толчки не дают Сынмину завершить, он начинает дрожать от наслаждения. Слезы, слюни, багровый румянец на лице – как же пошло, но невинно он выглядит. Его пятка, в белых коротких ебаных носках, трется о спину Чонина, член такой розовый, что Сынмина становится жаль. Чонин с рычанием делает очередной рывок, его руки злостно теребят чужие соски до покраснения и старший под ним не может прекратить плакать, костяшки белеют в чониновых прядях. – К-кончи в меня, – Сынмин скулит ему, целуя небрежно в губы, мокро и с причмокиванием. – Хочу, ч-чтоб ты заполнил меня. Пожалуйста. Кажется, что это было последней ниткой, держащей Чонина на грани разумности и адекватности, пока не была порвана словами Сынмина. Его руки безжалостно давят на тончайшую талию (блять, как у парня может быть такая фигура, шипит в мыслях Чонин), и он резко выходит-заходит во всю длину. Заполнить его своим семенем, заполнить его своим семенем, вот о чем он думает. В такие моменты действительно хочется детей от Сынмина. От подобной мысли темп ужесточается. Фонтан белой густой жидкости осыпается на живот старшего и он в судорогах ногами тянет к себе Чонина, который одним рывком, глубоко входя, кончает внутрь Сынмина. Оба стонут друг другу в губы, повторяя имена друг друга, словно мольба. – Ин-и, люблю. Люблю. Люблю тебя.– Чонин расплывается в широчайшей улыбке, оставляя поцелуи вдоль челюсти Сынмина. – Ты такой умница, Сынмин-а. – Говорит он ему в ответ и не может отстать от бедного изношенного тела старшего, не хочет ни на секунду отрываться, но ему приходится медленно вытаскивать себя. – Блять. – шипит Чонин под нос себе, когда видит перед собой картину: Сынмин с мутным взглядом, слюнями и слезами по всему лицу, с каплями спермы на животе, с широко расставленными ногами, а с его анала медленно вытекает густое чониново семя. Ян глотает, его кадык судорожно ныряет и выплывает, потому что Сынмина хочется неистово съесть. Он такой милый, черт возьми, и такой сексуальный, и самое очаровывающее так это то, что Сынмин в таком положении смотрит на него своими глазами-пуговками, в незнании какой зверский голод он побуждает в Чонине. Он решает просто тихонько сфоткать, чтоб потом распечатать себе в рамку, держать эту фотографию у себя под подушкой, молиться на нее.