ВеселА

Чан сидит на корточках, сильно раздвинув колени. Всем своим видом, всем своим существом словно говорит: «Раздевайся». Но куда уже. Ты напряженно сглатываешь, смотря, как он выпускает струйку сигаретного дыма из своего господи-помилуй-срочно-горит-поцеловать рта. — Обычно я не курю, — замечает Чан и на секунду выглядит… мило? Если можно выглядеть мило с таким ярким макияжем, в черных футболке в сетку, облегающих джинсах и тяжелый ботинках. Ты киваешь, не спуская с него взгляда. Хочешь спросить, курит ли он потому, что день выдался тяжелым, или специально для тебя, поддерживая образ, но это потом. Сейчас — только смотреть. Смотреть, как он докуривает сигарету и тушит ее в отельной пепельнице, черной с серебристыми вкраплениями, так идеально вписавшуюся в руки в черных митенках с заклепками. Ты чуть слюной не давишься от изящества его движений, его руки — произведение искусства само по себе, а он сам… Для него нет, пожалуй, подходящего слова в человеческом лексиконе. Он — за пределами человеческого понимания. Чан немного сдвигает колени — и ты почти что чувствуешь физически, как они стискивают твое тело — о, как легко представить себя между его ног. Потом встает, ставит пепельницу на комод с широкой плазмой и подходит ближе, крадучись, словно дикая кошка. Запускает пальцы в свои идеально уложенные волосы, слегка портит прическу, что, впрочем, совершенно не портит его. Улыбается тебе — только тебе — самой соблазнительной из всех возможных улыбок. Ты не можешь улыбнуться, ты замерла в сладком томлении, но развязка уже близка. Ты ждала, кажется, целую вечность, и еще немного подождать можешь, тем более, что так приятно на него просто смотреть. Смотреть, как он снимает футболку, которая все равно ничего не скрывала. Как роняет ее себе под ноги, переступая и кладя руки на пояс, чтобы звякнуть пряжкой и вытащить его из шлевок. Он складывает пояс пополам и ребром сгиба проводит от твоей ключицы — ниже: по обнаженной груди, по животу, межу ног. Потом он отшвыривает его и расстегивает ширинку. Ты проклинаешь весь чертов мир, когда обнаруживаешь, что белья под джинсами нет. Еще несколько мучительно-долгих, но все же приятных, секунд — и джинсы приспускаются на несколько сантиметров, частично открывая взору член. Ты прикрываешь глаза от переполнения эмоциями, а когда открываешь — джинсы спущены еще ниже, так что на ногах можно рассмотреть нарисованные черным завитки, разлетающиеся к внешним сторонам и становящиеся плотнее и мельче у самого паха. Ты не хочешь знать, совсем не хочешь, кто так скрупулезно рисовал эти завитки и что было в это время на Чане надето. Или все-таки хочешь? Такие мысли отчего-то возбуждают, и ты, пожалуй, спросишь позднее. Чан разувается, чтобы стянуть джинсы окончательно, а ты сгибаешь ногу в колене, слегка приоткрываясь перед ним. Он на миг замирает, и тебе передается его волнение. У него не такой уж богатый опыт, хотя он старается, заметно старается, чтобы тебе понравилось. И, о, тебе определенно нравится! Ты ободряюще киваешь ему, и он наконец подходит вплотную, садится рядом на кровать и легко проводит кончиками пальцев по твоей ладони. Потом поддевает ленту, которой запястье привязано к изголовью кровати, словно проверяя ее надежность, и выглядит при этом завороженным. Подобное для него впервые, до тебя он никого вот так не привязывал, и это будоражит. — Развязать? — спрашивает он в сомнении. Ты мотаешь головой. — Может, убрать кляп? Снова мотаешь. Ничего ведь нет плохого в небольшом эксперименте. Будет весело. Ладно, «весело» — не то слово. — Тогда… приступим? — спрашивает он трогательно-неуверенно, так что мигом забывается его сексуальный образ и видится только очаровательный, славный юноша. Но для того, чтобы вспомнить, каким он может быть, достаточно посмотреть на рисунок возле его паха и подумать, в каких обстоятельствах и кем он рисовался. Эти мысли чуть ли не наизнанку выворачивают, и ты раздвигаешь ноги, ощущая прокатывающееся по телу возбуждение. Запоздало ты понимаешь, что забыла кивнуть на его вопрос, — и наконец киваешь. — Приступим, — словно подытоживает Чан и выключает лампу на прикроватной тумбочке.