Не тормози

Ему завязывают руки за спиной так плотно, что в глазах темнеет. Верёвки трут неприятно, а когда за них тянут, то с губ срывается крик. — Нет, пожалуйста.. — бессвязно бормочет, пытаясь вырваться из цепкой хватки. Плечи затекли, в горле сухо и ноги онемели, слегка потрясываясь от неудобной позы. Серёжа стоит на ногах и одновременно лежит всем корпусом на столе, не в силах скрыться и убежать. Да только если на чистоту, он и не хочет вовсе. Над ним возвышается тёмная из-за освещения фигура, которую Разумовский замечает только краем глаза, еле обернув голову через плечо. Парень улыбается с садистским удовольствием и любуется проделанной работой. Голая спина в красных царапинах, подкашивающиеся ноги, длинные волосы, которые отливают янтарём в лучах закатного солнца из окна, так красиво рассыпаются по столу. И нежные руки с длинными музыкальными пальцами, что крепко связанны тугой верёвкой походящей на канат. Птица нагибается, упираясь одной рукой в стол прямо рядом с его головой, задевая рыжие пряди и притирается пахом к его ягодицам. За этим действием следует вымученный скулёж и шумный выдох. — Умоляю, хватит, — по щекам стекают слёзы, рыжие волоски прилипают к лицу и даже так он безбожно прекрасен. Его голову поворачивают чуть в сторону, чтобы заправить за ухо мешающие пряди. Горячий воздух проходится мурашками по шее, а следом чуть хриплый бархатный шёпот. — Ты помнишь стоп-слово? — звучит скорее как утверждение, чем вопрос. Парень мелко кивает несколько раз и дышит прерывисто. Птица чувствует сумасшедший ритм сердца даже грудью прижавшись к его спине. — Скажи, я хочу быть уверен. — Я помню и обязательно скажу если ты сделаешь мне больно. Не ломай атмосферу, чёрт возьми, — Серёжа путается в словах, измученно поскуливает от приятных-неприятных ощущений в руках, как бы намекая, что пора перестать тормозить. Птица усмехается, ладонью проводя между лопаток и заставляя его прогнуться ещё сильнее, слышит тихий стон. Он давно запомнил, что спина - его слабое место. — Я сейчас. От Разумовского отходят и тот возмущается, елозя на месте и вопросительно мыча. Какого чёрта? Но Птица быстро возвращается и за спиной что-то щёлкает. Серёжа сразу узнает знакомый звук, внутри всё переворачивается, но в голове всплывает "ошибка". — Diamine*, Птиц, где ты видел, чтобы насиловали со смазкой? — противоречия начинают слегка подбешивать. — Мы же обсуждали и ты сказал, что всё понял. Я начинаю сомневаться. В чём дело? Серёжа оборачивается назад, будто совсем не стеснённый своим положением. Смотрит слегка обидчиво и непонимающе. Птица тоже не с первого раза понимает в чём претензия. — Наверное я просто не хочу тебя порвать? — начинает с лёгким напором. — И хочу удостовериться, что ты не потерял сознание. Мне не доставит никакого удовольствия если наша игра перерастёт в настоящее изнасилование. Разумовский обречённо вздыхает и падает головой, едва ударяясь о стол. — Я понял, — делает глубокий вдох-выдох, восстанавливая дыхание. — Можешь больше не беспокоиться. Я среагирую раньше вероятной потери сознания. И ты меня не порвёшь, я адекватно расчитываю свои-- Серёжа вскрикивает и чуть дёргается, ногами ударяясь о стол. Чужие зубы неожиданно больно и внезапно впиваются в шею (слишком высоко, чёрт, потом будут вопросы, ну кто так делает), пытаясь, кажется, откусить кусок кожи если не мяса. Отстраняясь под болезненное шипение Разумовского, Птица низко шепчет. — Не жалуйся потом, птенчик. В двусекундной тишине звякает бряжка ремня.