Ненависть.

Резкий приступ ненависти к себе накрыл Феликса во время завтрака на кухне. Солнышко только проглядывалось через плотно задернутые шторы, а в квартире было тихо. Ли испек блинчики, навел две кружки кофе и тихо сидел, стараясь бесшумно отхлебывать свой напиток. Феликс страдал от ненависти к себе. Казалось, что молодой парень был уверен в себе, но почти каждый день Енбок оседал на пол в попытках дышать. Любая деталь, будь-то даже удар об угол, заставляла его снова начать ненавидеть свое тело. И даже сейчас в кружку упала капля слезы. Феликс не мог сдерживаться. Он всегда осознавал то, что плачет, лишь когда уже чувствовал холодные капли. Ли рассматривал жидкость в кружке, не находя в себе сил успокоиться. — Доброе утро, Феликс. Хенджин. Солнышко в окне, которое все еще хриплым от сна голосом желает доброго утра. Феликс и не глядя знает, что тот улыбается и потягивается, а сейчас сядет напротив, подхватив кружку с уже остывшим кофе. — Феликс? Хенджин опустился перед Феликсом на колени, приподнимая его подбородок, чтобы заглянуть в глаза. — Что случилось, милый? Енбок шмыгнул носом и улыбнулся. — Ты же знаешь, Джинни. Это пройдет, надо подождать. Феликс тряхнул головой, чтобы выпутаться из хватки пальцев Хенджина и встал убрать кружку в раковину. — Идем за мной. Хенджин протянул руку, потащив Ли в спальню, и уложил на белоснежную простынь. — Сейчас ты должен перечислить все, что не любишь в себе. Все до единого, Феликс. — Проще уж то, что я люблю. — Я слушаю, солнце. — Шрамы на спине. Шёпот Енбока звучал едва уловимо, все еще перемешанный со вздохами и слабыми всхлипами. Хенджин легко пробежался губами по его лицу, оставляя лишь короткие поцелуи, собирая слезы с щек. Потребовалось всего одно движение для того, чтобы Феликс перевернулся на спину и замер, топя лицо в подушке. Хенджин бежал губами по волосам и шее, гораздо настойчивее целуя каждый сантиметр. Рука скользнула под мешающую футболку, пальцы бегали по ребрам и легким изгибам кожи, едва заметным рубцам. — Против? — Никогда. Хенджин уже оглядывал бледные полосы взглядом и приблизился губами. — Запомни наконец, ты — совершенство, со всеми проявлениями. Твои шрамы — это твоя неотъемлемая часть. Они идеальны в тебе, они идеальны на тебе. Ты весь состоишь из таких прекрасных деталей, которые вместе создают космос, малыш. Феликс едва ли понимал половину слов, путая пальцы в своих волосах, и дрожа от губ Хенджина. Хван всегда был многословен, всегда мог найти нужные слова, чтобы успокоить, но губами творил чудеса. И даже сейчас казалось, что он прожжет его, настолько горячим он казался. — Дальше, Феликс. — Бока и живот, мне кажется, что я стал набирать вес в последние пару месяцев. Хенджин замер на секунду растерявшись. — Ты… что? Боже мой, Ликс, ты никогда не был в такой прекрасной форме, как сейчас. Тебе нужно ощупать себя моими руками, ты самый восхитительный и только мой. Хенджин слегка прикусывает его за бок, когда вновь слышит сдавленный всхлип Феликса. Чтобы починить надо сломать, он со всем справится. Енбок никогда не чувствовал такой прекрасной и правильной ласки. Когда ты принадлежишь на сто процентов и с тобой обращаются так, будто ты самая драгоценная вещь. Так держать и целовать умел лишь Хенджин. Он без слов приподнялся и заглянул в глаза, прочитав там обо всем, что нужно, и запечатлел поцелуй на его губах. Сладость, но не та отвратительно приторная. Такая близкая и родная. Хван вновь оставил поцелуй на животе, скользнув рукой. — Волшебный, Ликси. Ты такой чертовски волшебный. Продолжай. — Веснушки и бедра. Джинни, я молю, пожалуйста. — Ли Феликс, ты сошел с ума, честное слово. Ты вообще видел свой очаровательный нос с веснушками? Тебе стоит чаще смотреть на себя в профиль, милый. Хенджин обвел языком контур носа Ли, от чего тот смешно съёжился, но соленые тропинки не давали повода для улыбки. — Щекотно, Хенджин… — Феликс, я клянусь, я хочу, чтобы ты удушил меня своими бёдрами. Я думать не могу ни о чем кроме них, Ликс, твою мать. Ты творишь ими такие чудеса, что тебе не снится такое. И Хенджин вновь целует, но уже не так. Уже со всей страстью, легкой злостью на того за то, что тот так глупо ведет себя. Хван оставляет следы любви, когда слышит сдавленные стоны Феликса. Его фантазии не оставляют ни одного миллиметра без укуса, но Хенджин не может позволить себе такого. Причинять боль Енбоку равняется самоубийству. — Я надеюсь, что ты закончил, милый? Глаза Феликса все еще блестели, он лишь притянул за шею Хвана к себе, чтобы захватить руками и ногами. — Ты действительно настолько любишь меня? — Я люблю тебя так, как невозможно любить. Я люблю любить тебя, Ликс. Я не позволю тебе говорить о себе плохо. Ты — это ты, в котором никогда не существовало и не будет существовать изъянов. Ли глушит всхлипы в шее Хвана, снова дрожа всем телом. — Я буду делать так всегда, когда ты снова впадешь не туда. Контроль в твоих руках, Ликс. — Контроль надо мной в твоих руках, Хенджин.