День, отмеченный в календаре

  Опустевшие коридоры означали только одно — уроки уже давно в самом разгаре. Даже самые заядлые двоечники и прогульщики вынуждены были присутствовать в кабинетах, ведь совсем недавно, в школе по требованию администрации появился дежурный, чья задача состояла в вылавливании всех, кто находился за пределами класса, ссылая их к директору, для последующего выговора и возможно даже, вызова родителей. Как оказалось, в таких проблемах мало кто нуждался, особенно в первом учебном полугодии. Поэтому, после появления дежурного, уровень прогулов резко сократился, о чём неустанно твердил директор, радуясь своему хитрому плану. Но все эти суровые правила не пугали худощавого паренька, стоявшего между кабинетами биологии и химии с совершенно растерянным видом. Казалось что новые правила не имели на него совершенно никакой силы, а это могло говорить только о двух вещах: либо его переполняют глупое безрассудство, поэтому он всё таки решился сбежать с уроков, либо он новенький, которого никто не удосужился проводить. И скорее всего верным был второй вариант, ведь в руках он сжимал изрядно помятый клочок бумаги с расписанием уроков, где в каждой графе довольно понятно значилось время проведения, предмет и кабинет. Однако серо-васильковые глаза всё равно внимательно осматривали каждый метр школы, а лицо его выражало абсолютное непонимание. Кригман даже забыл о том, что сам уже как десять минут должен был сидеть в кабинете математики, выстраивая в тетради графики функций или аккуратно переписывая формулы. Всё его внимание было приковано к новичку, при взгляде на которого сложно было сдержать улыбку. Ну никак его жалостливое выражение лица, требующее чтобы его взяли за руку и отвели к нужному кабинету, попутно всё разъясняя, желательно максимально доступным языком, не вязалось с его внешним видом, всё-таки выдававшем внутреннего бунтаря. Белоснежная гладко выглаженная рубашка, была надета на чёрную безразмерную футболку с принтом какой-то известной немецкой рок-группы. На худых ногах не сидели, а именно болтались тёмно-синие джинсы, настолько потрёпанные временем, что в некоторых местах образовались дыры и потёртости, и если бы не ремень с массивной железной цепью, надёжно державший это великолепие на узких бёдрах, они бы непременно свалились с него во время ходьбы. Довершали образ грубые военные ботинки на массивной подошве, и судя по тому, насколько они блистали своей чистотой, видимо являлись настоящей ценностью для обладателя. В ту минуту Андре переполняли два желания, оба из которых имели достаточно весомые последствия, и перед тем, как окончательно принять одно из них, ему пришлось всё основательно обдумать. С одной стороны, если он задержится ещё хоть на минуту ему точно несдобровать и вечером его ждут новые разборки с родителями из-за опоздания на урок который проводил классный руководитель. С другой стороны, бросать новенького было бы просто по-свински, он выглядел абсолютно как наивное дитя, и если такого оставить один на один с трудностями, он ни за что не выберется. Ну для начала, его как минимум отчитают, и кажется это самая неприятная участь для того, кто в стенах этой школы находился менее часа. Теперь уже Андре был уверен в том, что новоприбывшего нужно выручать, пусть и ценой своего опоздания. С родителями он уж как-нибудь потом разберётся. Поэтому, чтобы не потерять всю решимость, он крепко схватил под локоть мальчишку, всё ещё стоявшего напротив, и поволок в сторону нужного кабинета. Аккуратно приоткрыв дверь, чтобы не привлекать лишнего внимания, Кригман сначала впихнул Кэлвина в класс, после чего вошёл сам, встав за его спиной. Это выглядело так же, как если бы ребёнок принёс с улицы котёнка, и чтобы родители не начали ругаться, сразу бы продемонстрировал его и начал бы нахваливать. Было очень неловко, когда все ученики подняли головы, внимательно рассматривая вошедших, но главной белой вороной ощущал себя Габриэль. Несколько десятков лиц смотревших на него, заставили остро ощутить желание провалиться под землю, желательно прямо из класса. Некоторые пытались скрыть усмешки, но у них это не особо выходило. Они уже представляли как преподавательница начнёт отчитывать опоздавших и этот факт очень веселил некоторых личностей. Наконец молчание прервала учительница, которая внося в журнал инициалы новоприбывшего, умудрилась совершить две ошибки, произнося вслух его имя, от чего весь класс почти одновременно залился противным хохотом. Было гадко и мерзко, но Кэлвин стойко вытерпел сложившуюся ситуацию. Он лишь закусил до крови нижнюю губу, чтобы не выдать своё волнение. И все, с кем он встречался взглядом, пока проходил мимо рядов к парте Андре, могли остро ощутить всю ледяную ненависть, которую излучали его глаза, от ярости приобрётшие тёмно-графитовый цвет. Конечно, в первый учебный день полагается быть порядочным учеником. Нужно внимательно слушать преподавателя и прилежно оформлять конспект, но поскольку годы начальной школы давно остались позади, больше в этом не было необходимости. Поэтому Кэлвин расслабленно сидел за последней партой, рядом с новым знакомым, слегка покачиваясь на стуле и постоянно вращая в руках карандаш. Все его радужные мечты, о тёплом приёме со стороны одноклассников разбились о жестокую реальность. А ведь он каждый вечер представлял, как познакомившись с ними, попадёт в весёлую шумную компанию и его до этого однотипные школьные будни, непременно станут ярче. Только вот теперь, всю компанию ему заменил один единственный мальчишка, который кажется сам был не в почёте у одноклассников. Правда непонятно почему именно. Внешним видом он особо не выделялся, и казалось что в нём вообще не было совершенно ничего особенного. Разве что тетрадные обложки, разрисованные всевозможным оружейным арсеналом. Но после этого, Кэлвин открыл свою тетрадь, на полях которой были изображены гробы и кресты. Как-то так вышло, что раньше он даже не замечал, как они появлялись на новых чистых страницах. Просто когда он обычно о чём-то задумывался, то непроизвольно заполнял все пустые места довольно странными картинками. Зато теперь он знал, у них с Андре точно есть что-то общее. Они оба странные и их это устраивало. Продолжая поочерёдно жонглировать содержимым своего пенала, Габриэль упустил тот факт, что рукав его рубашки поднялся к локтю, от чего его бледное запястье обнажилось, при первом взгляде на которое, могло показаться будто кожа почти прозрачная, так сильно через неё просвечивались голубовато-фиолетовые вены. Чуть выше, виднелся огромный синяк, видимо кто-то с такой силы ухватил Кэлвина за руку, что можно было даже рассмотреть следы от огромных пальцев. —Погоди, это я тебя так схватил когда вёл к кабинету? — еле слышно спросил Кригман, который всё ещё продолжал внимательно изучать своего соседа по парте. Кэлвин грустно улыбнулся, быстро опуская рукав, после чего застегнул пуговицы, ещё раз всё проверив, чтобы таких недоразумений больше не было. –Нет, ты вообще меня за другую руку держал. Это так, от отца осталось, не обращай внимания. От того, как спокойно он это сказал, Андре стало не по себе. Раз он относился к этому так равнодушно, то вполне возможно, что это уже не первый случай, что для самого Андре было просто невообразимо. Конечно, он как и все подростки регулярно ссорился с родителями и его частенько наказывали, даже лишая карманных денег, но до рукоприкладства никогда не доходило, как бы сильно он не провинился. А теперь, прямо рядом с ним сидел четырнадцатилетний мальчишка, который возможно каждый день терпел побои. И он определённо нуждался в помощи. После продолжительного молчания, Андре решился спросить первое, что пришло ему в голову. —Что с твоей матерью? Разве она не видит твоих синяков? Почему она не может поговорить с отцом и прекратить это? После этих вопросов, Кэл побледнел ещё сильнее. Эта тема была действительно болезненной для него. И без того расстроенный тем, что не сумел достойно влиться в коллектив, он поник ещё больше. Сердце болезненно сжимало его грудную клетку. Глаза затуманились от резко подступивших горячих слёз. —...У неё был рак последней стадии, в больнице отказались её лечить, заявив что нужно было приходить раньше, тогда они уже не могли ей ничем помочь. Она осталась дома и медленно умирала у нас с отцом на руках. — Голос предательски дрожал. Кэлу было очень тяжело и больно вспоминать об этом. Но ещё тяжелее для него было довериться кому-то, и показать свои эмоции. Самым верным решением в этой ситуации было просто выйти из кабинета, чтобы где-то скрыться, что он и сделал. Всё произошло так быстро, что учительница даже не успела ничего возразить. Андре остался один, за резко опустевшей партой, проклиная себя за излишнюю болтливость. Кэлвин вернулся в класс лишь со звонком на перемену, когда все остальные уже начали расходиться. Собирая в рюкзак свои конспекты, он сохранял неприступное молчание, старательно скрывая от Кригмана свои покрасневшие от слёз глаза. Первый урок в новой школе принёс ему только разочарование. Вернее сказать даже не урок, а те полчаса, которые он провёл в школьном туалете, пытаясь скрыться от всех проблем в своей жизни. Сидя на холодном подоконнике мальчишка остался один на один с удушающим чувством безвыходности, ведь сознание постоянно возвращало его к самым безрадостным воспоминаниям, как бы насмехаясь над ним. За все последующие уроки парни не обменялись ни словом. Андре всё пытался подобрать слова для извинений, а Кэлвин просто не считал нужным, что либо говорить, он опасался снова сказать что-то личное, о чём опять придётся жалеть. С трудом дождавшись окончания последнего урока, Андре быстро закинул свои вещи в рюкзак и первым вышел из кабинета. Больше он не собирался упускать возможности поговорить с Кэлвином, поэтому решил дождаться его в коридоре. Как только в конце потока учеников показалась светлая макушка, Кригман решил подойти, чтобы не терять времени. В голове назойливо крутилась мысль, что если они не поговорят сегодня, и не замнут всю неловкость произошедшего, может быть они так больше и не продолжат общаться. Действовать нужно было быстро. —Ты сильно торопишься? Я извиниться вообще то хотел.— на одном дыхании выпалил Андре, надеясь, что блондин не ускорит шаг, пройдя мимо, а просто даст пару минут и выслушает его. —Ну так говори, кто тебе запрещает? Андре виновато отвёл глаза, не решаясь сказать. Он и так отнял достаточно времени у этого мальчишки, но нужно было выкроить ещё пару минут.—Прямо сейчас у меня не получится. Я совершенно забыл о том, что сегодня последний день пересдачи моей заваленной контрольной по французскому, и если я не явлюсь, мистер Робертсон, не допустит меня до итогового экзамена в конце года. Просто подожди меня ещё буквально минут пятнадцать, ну может двадцать, я сделаю всё, чтобы освободиться быстрее. Кэлвин промолчал, лишь утвердительно кивнул и снова растворился в толпе. Уложиться в обещанные пятнадцать-двадцать минут у Андре никак не получилось, и закончил с пересдачей он только спустя добрых полчаса. Зато теперь на душе было чуть легче. На одну проблему стало меньше. Осталось решить всего одну. —Чёрт, Кэлвин…—Андре только сейчас вспомнил, как просил неприменно дождаться его, а сам так долго возился над заданием, что совершенно обо всём забыл. Даже думать об этом нечего, конечно Кэлвин ушёл и давно уже дома. Кто в здравом уме, действительно захочет оставаться после уроков без стоящей причины, да ещё так надолго? Какого же было его удивление, когда выйдя из школы, Кригман всё-таки застал нового знакомого в школьном дворе, который преспокойно сидел на старой деревянной скамейке недалеко от крыльца. Было видно как он увлечённо что-то писал на клетчатом листе, старательно выводя буквы большим размашистым почерком. Он был настолько погружён в своё занятие, что даже не заметил как подошёл Андре. Решив пока что не отвлекать Кэлвина, он просто стоял поодаль, наблюдая как персиковые лучи заходящего солнца играются с золотистыми кудрями. Через несколько минут Кэлвин наконец отложил в сторону свой ежедневник, предварительно вложив между страниц ручку, чтобы потом было удобнее найти нужные записи. Когда он наконец поднял глаза на Андре, то на его лице отражалось лишь спокойствие, ничто не выдавало того факта, что ещё несколько часов назад он готов был утонуть в пучине отчаяния. Однако Андре всё ещё считал нужным извиниться, за то что затронул столь личную тему, но его едва начавшуюся пылкую речь перебили отрицательным жестом, давая понять, что больше в этом не было необходимости. —Лучше скажи, тебе нужно идти домой? Лично мне пока ещё совершенно не хочется возвращаться и мы могли бы зависнуть в каком-нибудь кафе. —сразу же перевёл тему Кэлвин, он терпеть не мог когда возникали неловкие паузы, и сразу же старался как либо скрасить их. —В целом, пара часов у нас ещё есть, к тому же, ближайшее кафе всего через два квартала, так что можем хоть познакомиться по-человечески. Дорога до кафе действительно была короткой и парни совершенно не заметили как прошли её. Они очень быстро нашли общий язык. Кэлвин шёл то спиной вперёд, то прыгая по бордюрам, активно жестикулируя руками что-то рассказывая, от чего Андре постоянно смеялся. Время было только семь часов вечера, но в маленьком заведении куда они пришли, почти все места оказались пустыми, так что ничто не помешало им выбрать небольшой столик, стоявший между огромным аквариумом и окном. После долгого перелистывания меню, пестрившего всевозможными картинками, они наконец сделали заказ и болтая под столом ногами осматривали интерьер. Помещение которое снаружи выглядело небольшим, внутри оказалось довольно просторным, вмещая в себя два этажа с одинаковыми залами. По всему периметру стояли штук тридцать бордовых диванчиков отделанных материалом очень походившим на кожу, а между ними ютились столики молочного цвета. На стенах в больших количествах висели неоновые вывески, чередовавшиеся с ретро-постерами. Под потолком висели круглые лампы, с приятным желтоватым светом. Рядом с барной стойкой стояли стеклянные витрины заставленные только что приготовленными пирогами с различными начинками. Если в Америке и было что-то постоянное, не меняющееся из года в год, то это несомненно привычка обустраивать ресторанчики в таком стиле. Настоящая классика жанра. Пока Кэлвин увлечённо поливал свою картошку кетчупом, Андре с таким интересом рассказывал о тонкостях немецкой военной авиации, что даже за своими мыслями не всегда поспевал и речь его выходила быстрая и скомканная. Изредка он останавливался на миг, дыхание восстановить и поворачивался в сторону Кэлвина, как бы спрашивая, «‎ну как, всё тебе понятно?» ‎И Кэлвин только с умным видом кивал мол «понятно разумеется, такие элементарные вещи разве что дурак не поймёт»‎. А сам между тем ничего не понимал, но очень пытался вникнуть в суть. Как оказалось, оба парня были ярыми ценителями немецкой культуры. Каждый из них слушал популярные индастриал-группы, знал ключевые моменты в истории ФРГ и конечно же, вторым дополнительным языком для изучения в школе выбрали именно немецкий, показывая блестящие успехи на каждом уроке. На иссиня-чёрном небе уже вовсю мерцали звёзды, вдоль переулков один за другим загорались старомодные фонари, освещая окружающие участки всего на какой-то метр, образуя причудливые островки света. Именно по этим островкам и перемещался Кэлвин, перепрыгивая с одного на другой, Андре же просто шёл рядом, от чего иногда терялся во тьме, пока не доходил до следующего фонаря. Так они продвигались по улице, стараясь как можно больше петлять между чужими участками чтобы растянуть момент и ещё немного поговорить. Первым показался дом Кэлвина, у него они и решили разойтись. Оставив позади себя большой двухэтажный дом, который выделялся на фоне соседских своим светлым сайдингом и аккуратными кустами пурпурной сирени рассаженных по участку, Андре шёл по пустой дороге, на лице его сияла улыбка, выдавшая не просто хорошее, а действительно прекрасное настроение. Он был уверен, что в этот знаменательный вечер началась история крепкой дружбы, которая непременно продлится всю жизнь, ведь он наконец сумел найти человека с похожими интересами, которому по-настоящему можно было довериться и открыться.