Детоксикация

      С этим дерьмом сложно справляться в одиночку. Мысли заедают в петле, в теле бьется практически агония: его кости целы, мышцы в порядке, если не считать не прекращающейся трясучки в руках, связки на месте, кожные покровы практически в норме. Но его прошибает насквозь чем-то еще, чудовищными иглами, мигрирующими от клетки к клетке, и от этого не было возможности спрятаться. У него осталось едва ли на несколько вдохов, в маленьком, скомканном пакете, который был в подкладке куртки, и это вряд ли перекроет его острую нужду и потребность. Мысли зацикливались. Ничего вокруг не прояснялось из бесконечного тумана, все ускользало из-под пальцев. Сколько чертовых раз он уже пытается открыть этот гребаный чайный пакетик, а тот предательски выскальзывает из липких холодных рук. В голове каша из кошмаров: расчлененные тела в черных мешках, труп ребенка на кровати в углу комнаты, гроб отца, голос его дилера. Ричарда нет рядом. Ричарда он попросил съездить к кошке, чтобы выиграть время и хоть немного передохнуть от нарастающей ломки. Ричарда не будет здесь, чтобы подхватить. Никого не будет — потому что он никого не попросит. Бороться с желанием разом затянуть все, что осталось не так уж просто: нужно напоминать себе, что ему еще здесь доживать несколько дней. Элайджа был прав, чертовски прав. Он не то, что не контролирует ситуацию, нет, теперь ситуация контролирует его, дергает за ниточки в разные стороны. Гэвин чувствует себя насекомым, насаженным на булавку. От этого тянет блевать. Пол уплывает из-под ног; сползает на паркет, оседая около кухонного гарнитура, закрывая голову руками и пытаясь из осколков в голове собрать что-то похожее на единую картинку. Или на хотя бы урывок здравой мысли: дыхание глубокое, учащенное. Поверхностное, с перерывами на кашель. Давно так не было хреново. Холодный пот прошибает насквозь, он закрывает глаза, не зная, что хуже — образы в собственном разуме или давящая, серая, ледяная и пустая кухня. Чувство ненависти к себе затерялось на подкорке, уступая синдрому отмены. Голос доносится, как будто из-за толщи воды. — Гэвин? — Рид поворачивает голову и концентрируется на силуэте в дверном проходе. — Хэнк? Ты мне глючишься, или ты правда тут? — детектив криво усмехается и отворачивается, чтобы не видеть чужого взгляда. Ему кажется, что его разглядывают с презрением, если не с ненавистью. Хэнк ведь ненавидел красный лед, а сильнее всего тех, кто его принимает. — Не трави душу. — Хреново тебе, да? — Спасибо, кэп. Шаги у мужчины тяжелые, грузные. Медленные. Он встает перед Гэвином, застилая пробивавшийся сквозь окно свет. И присаживается на одно колено. Чужая ладонь ощущается холодной, когда ложится на лоб. — Да ты горишь. — Что тебе нужно? Поиздеваться? Выбери для этого другой момент. Или ты мне мстишь? — Помолчал бы - за умного сошел. — А где твоя банка? — Коннор дома. — Пальцы сползают по щетине вниз. Приподнимает за подбородок, чтобы смотреть глаза в глаза. Сил сопротивляться особо нет, а прочитать, что у лейтенанта в голове не получается. Но это не так и похоже на отвращение. — Знатно тебя помотало за все это время. Я как-то даже не заметил. — Слышь, Андерсон, я понимаю все. Но если ты не видение — сгинь. Без тебя тошно. Я… Я не могу. Мне хреново. — Знаю. Ты мне только одно скажи, как? Как тебя, придурошного, угораздило? Не совсем же идиот. Сам видел, что с людьми бывает. — Ты свою печень лучше заботой окружи, а меня не трогай. — Рид перехватывает чужую руку. Слабо ее сжимает, сглатывая вязкую слюну. Он выглядит, как лихорадящий больной, и старому копу кажется, что в этом взгляде больше животного. Загнанный зверь с лапой в капкане, девиант в допросной, но не человек, которого он знал. — Хэнк. Хэнк. Тебе не нужно это видеть. — Да что ты. Разумеется не нужно. Поэтому я здесь. Дальше все как в замедленной съемке. Вот лейтенант отстраняется. Шарится во внутреннем кармане куртки. Замирает на пару мгновений, пристально рассматривает лицо Рида, сощурившегося в подозрении. И достает пакет с порошком из красных кристаллов. Глаза Гэва распахиваются, рот приоткрывается в судорожном вдохе, его тело пробивает мелкой дрожью. — Ты так не дотянешь до конца недели. И выкинешь какую-нибудь хрень в ломке. — Хэнк… Хэ-э-э-энк. Боже мой… Блять. Зачем? Как? — Он шепчет сбивчиво, скорее сам себе. Тянется к собственному искушению, как Ева к яблоку. Неверяще касается пластика упаковки. Берет. Нервно смеется, отчего Андерсон кривится, чуть отвернувшись, но ничего не сказав. Унимая тремор в руках, Гэвин открывает зип-замок. Расплывается в блаженной, почти безумной улыбке, его лицо обезображивается в полумраке, глаза нездорово поблескивают. Высыпает немного на центр ладони. И почти всем корпусом отворачивается от Хэнка, как будто это поможет скрыться. И делает такой желанный вдох. Еще один. И еще. Время окончательно застывает. Мир сворачивается до размеров его черепной коробки, и больше ничего Гэвин не ощущает, кроме отпускающих оков, будто в легкие залили немного живительной влаги, расползающейся в каждый дальний уголок. Это не было блаженством, это было облегчением, уколом анестетика в переломанную конечность. Восприятие начинает сшиваться из лоскутков, когда он находит себя оперившимся макушкой в дверцы шкафчиков за спиной. Дыхание все еще сбивчивое, но по крайней мере к нему возвращается способность мыслить. — Спасибо. Хэнк… Я, правда спасибо и.. — Заткнись, Гэв. — Как скажешь. — Повисает молчание, длящееся долгие пару минут. — Сколько я так сижу? — Минут 20. — Андерсон встает и отряхивается. — Ни слова. — Я не самоубийца. — Детектив осторожничает перед тем как встать. Шевелит затекшими ногами, выпрямляет спину с хрустом. Кашляет. Начинает подниматься — его подхватывают. Доводят до стула, опуская на него. Отложенный пакет поднимают и кладут на столешницу рядом. — Хэнк. Пожалуйста, не уходи. — Ишь, как заговорил. Что, прояснилось в тупой башке? — Пожалуйста. Не уходи. Поговори со мной. — А я думал, ты не хочешь разговаривать. — Мне… Очень это нужно сейчас. Я не понимаю. Я просто не понимаю, почему. Я благодарен, пусть тебе и отвратительно это слышать, но я не знаю, что происходит сейчас. Я был уверен, что ты потянешься за пистолетом. Лейтенант хмурится. Нависает, как угроза, и Рид чувствует себя крошечным перед ним. Он не дергается, когда к нему тянутся, даже ожидая удара, но вместо этого ощущает, как тот запускает пальцы в его отросшие волосы. — Придурошный. Неисправимый. Безответственный и совершенно не отдающий себе отчета. — Это ты меня так подбадриваешь? — Мне жаль. — Гэвин почти давится воздухом. Хэнк берет стул, двигает не отрывая от пола, ставит напротив и садится, опираясь локтями о спинку. — Давай поговорим. — Мне тоже. Молчание снова зависает в помещении, как туман. Стелется по ногам. Наверное, стоило бы обсудить произошедшее. Случившееся за полчаса до, или то, что осталось там, пару лет назад. Воспоминания блуждают по нейронам в голове, Рид всматривается в лицо лейтенанта. Он давно не видел его так близко перед собой, в участке было не до этого. Волосы теперь собирает в чуб. Кожа будто не такая дряблая. Куртка новая, чистая. Рубашка та же дурацкая под ней, но глаженная. Кажется, за то время, что он активно скатывался, Андерсон начал выбираться. — Как ты догадался, что это была она? — Чего? — Как будто нажали кнопку включения, одергивая. — Все выглядело просто в том деле. — Хэнк лезет в карман, за пачкой сигарет. Закуривает. Протягивает Гэвину, и тот принимает, закуривая следом. — А. Ты про… — Да. Все лежало на поверхности. Девиантный андроид принимает решение избавится от семьи, начиная с ребенка. — Хэнк морщится. — В одну из ночей травит его, введя лошадиную дозу тириума внутривенно. Мать просыпается, с ее слов от бессонницы, которая ее мучает последний год, слышит какие-то посторонние шумы. Ей кажется, что в доме посторонний. Она берет, на всякий случай конечно же, кольт покойного муженька из сейфа. Заходит в детскую. Бэм! И сносит голову пластиковому уроду несколькими выстрелами. Вызывает скорую. Полицию. По факту, тебе нужно было просто заполнить документы для галочки и закрыть дело, только его открыв. — Слушай, я знаю тот район. Это не мои зажопья, там средний уровень достатка, приличные дома. А тут, мы заходим — мебели почти нет, техники тоже, холодильник, считай, пустой. Коридор, первый этаж с гостинной и кухней, лестница наверх, где спальня и детская. — Гэвин старается максимально размеренно говорить, вспоминая детали. — Уже странновато. Муж покойный, да. При допросе она сказала, что он застрелился, когда его сократили на работе. Она без образования, была домохозяйкой, тут пошла на подработки… Андроид у них был. Да. Стандартная модель, не разбираюсь, но не суть. В кладовке тириума было немного, оставалось буквально пара пакетов, что ли. Зачем андроиду травить семью тем, что логичнее после убийства взять с собой, верно? — Девиантный андроид. Они же непредсказуемые. Импульсивные. Кто знает, что им там в голову придет? Мебели мало — так продала, чтобы тянуть семью. — Ну да, тут логично, я тоже так подумал. Но все же. Неэкономный расход зазря. Но допустим это что-то на неадекватном. Она решила взять с собой кольт. У нее бессонница. Она тревожная и возбужденная. Худая. Логично, стресс после потери мужа, хреновая работа. — Об этом я и говорю. Все довольно складно. В голову андроида не заглянуть — она в щепки. — Не знаю. Считай, чуйка. Мне показалось это… Странным. Сли-и-и-ишком гладким. Способ убийства — инъекция. По сути. Почему? Вот, давай мы все же не будем это списывать на “он был ебанутым”. Это больше такое, аккуратное, отравление. Ни крови. — Гэвин загибает палец. — Ни лишних следов. — Еще один. — Криков. — И еще. — Отпечатков. Ни какое-то синтезированное вещество, которое можно было просто подмешать, раз у нас такой психопатически-скрытный девиант. Такой импульсивный поступок и такой странный способ убийства? Плюс, голова андроида в щепки. Ты ее видел вообще? Думаешь, она бы прицельно попала ему в голову? — Тоже верно. — пепел оба стряхивают в почти полную окурками банку энергетика. — Никто же не вскрывает “труп” андроида. Ты не можешь по косвенным причинам узнать, был тот включен или выключен в момент своего убийства, был он девиантом или не был. Голова в щепки — никакую экспертизу не сделаешь. К тому же, ребенок был застрахован. — Насколько я помню, застраховал его муж еще до самоубийства. Это удивительно? — Не совсем. Но галочку мы ставим. Плюс… Я заметил кучу пластырей. Она много чесалась. Да и выглядела скорее возбужденной. А еще у нее шелушилось лицо. Особенно носогубка. Я… — Он хотел что-то добавить, но вместо этого почесал свой нос. — Все, что у нас было — это только ее слова. Ни свидетелей. Ничего. — Ты же не можешь написать “очко чесалось” в протоколе. — Не могу, конечно. Поэтому мне нужно было что-то посерьезнее, чем это. Так что мы с Риком пособирали немного информации. Ну и я поспрашивал. Кое-кого. Из своих знакомых. Дело оставалось за малым: я уломал Фаулера дать ордер на обыск, уже по подозрению в хранении. Нашел пакеты в вентиляции в ванне, почти классика. Этого было достаточно для ареста. А дальше обаяшка Ричард на допросе и его блестящее умение вести диалог. — Запугал ее? — Не то слово. Ну и потом уже показания. В чем эта банка хороша, так это в разводе на эмоции. Знает, сучонок, человеческие болевые точки и давит, куда нужно. — Отребье. Собственного ребенка ради денег. И на что? Хэнк потерянно смотрит перед собой, пока Гэв притягивает к себе пачку, лежащую на краю стола, и снова закуривает. Лейтенант встречается с ним глазами - тот только хмыкает, вскинув бровь. — А че ты на меня смотришь? — Ничего. Слезай с этого. Оно превращает тебя во что-то… Другое. — Не совсем. То есть, наверное, да, тело подводит, разум мутнится, но все всплывает на поверхность. Искажения. Не знаю. Мне кажется, что это просто оправдание. — Ты можешь быть обиженным подростком. Редкостным говнюком и задирой. Но ты, по крайней мере, оставался собой. А сейчас от тебя будто личность отрезают, по кускам. Ты рассудок теряешь от этой дряни. Не знаю, с чего ты взял, что тебя хотят двинуть с работы. Если ты с отравой в мозге распутываешь это, то и без нее справишься. — Я скучал. — Не начинай сыпать соль на рану. — Почему, Хэнк? — Рид смотрит на то, как уже лейтенант достает вторую сигарету. — Почему? — Проглядел. Не могу отделаться от этого чувства. Я думал, что хуже, чем то, что после того случая ты стал себя вести, как скотина, ничего не будет. Но видеть, как ты разваливаешься на куски куда страшнее. — Я был уверен, что ты меня ненавидишь. А когда у тебя появился напарник в лице андроида, то только убедился в этом. Меня заменили, как работника. Меня заменили, как друга. — Мы перестали быть друзьями на тот момент. — Я так не думал. То есть, да, конечно, вел себя, как еблан, я это понимаю. Но все же. Это так меня задело. Я был в таком отчаянии. — Зато теперь в отчаянии я. Пауза. — Андерсон? — Чего еще? — Заглядывай почаще. И впервые за этот бесконечно долгий вечер Хэнк улыбается.