Последний танец

— Мама? — я прохрипела сорвавшимся голосом, — ты не звонила два года! — Юна, как ты там, как у тебя дела? — она сдавленно всхлипнула. — Я так же как и всегда, мама! — Я сжала смартфон с такой силой, что, казалось, он вот-вот даст трещину. — У тебя что-то стряслось? Почему ты звонишь в такую рань? — Это у тебя что-то стряслось, дочь. Она говорила так тихо, что я еле могла разобрать слова. По правде сказать, её голос был таким всегда: болезненно-умоляющим, ослабленным, будто она вот-вот отойдёт в мир иной, и это её прощальная речь. Виной тому служили постоянные простуды, которыми она страдала буквально каждый месяц, либо же последствия бурных алкогольных ночей с ухажёрами, бросающими её, как правило, через неделю-другую. Я любила мать. Но ненавидела её паранояльно-ипохондрическую натуру, склонную к зависимостям и так рьяно норовившую вызвать у всех, включая родную дочь, чувство жалости. Я знала, что стоит только вернуться в Россию — она сядет мне на шею, не переставая при этом канючить и корить меня за то, что здесь я не справилась, и не успокоится, пока не высосет всю мою кровь. — Мама, какого хрена, я спрашиваю тебя? — Я бы сорвалась на крик, если бы не ком в горле. — Скажи прямо, что с тобой? Ты опять в больнице? Тебе нужны деньги? Тебя обнёс какой-нибудь хахаль-алкоголик? Что произошло такого, что ты звонишь мне в пять грёбанных утра после двухгодового молчания? Откуда ты вообще достала мой номер? — Почему ты ругаешься, Юна? — Она тяжело вздохнула. — Мы так давно не разговаривали… В конце-концов, я не могу просто позвонить дочери и узнать, как у неё дела? — В том-то и дело, что ты не можешь! — Я всплеснула руками и стиснула зубы изо всех сил, безуспешно стараясь сдержать рыдания, так настойчиво вырывающиеся из моей груди. «Какая ты мне дочь после такого? Да тебя не то, чтобы дочерью, тебя человеком-то назвать нельзя!» «Я рожала наследницу, а не продажную шлюху! Не собираюсь иметь дело с тем, у кого хватает мозгов лишь на демонстрацию своего голого тела незнакомым мужикам!» «Тебя больше не существует в моей жизни…» Это далеко не все высказывания, что я слышала несколько лет назад в таком же телефонном разговоре. И сейчас они острыми осколками прорезались в моей памяти, усиливая душевную и физическую боль, заставляя вновь ощутить себя виноватой. И так же, как в тот раз, я молчала, даже не пытаясь подобрать подходящие слова, а лишь то и дело глотала жгучий комок, снующий вверх-вниз по моему горлу. Я любила мать. После того, как она узнала, где и кем я работаю, она обещала больше не связываться со мной никогда в своей жизни. И, клянусь, лучше бы так оно и было. Первый телефонный звонок раздался примерно месяцев через восемь-девять, может, чуть больше. Поначалу я обрадовалась, но, сняв трубку, поняла, что по ту сторону была не мама: женщина с маминым голосом, лишь называющая себя ею когда-то. В невнятной её речи невозможно было разобрать ни слова, а на фоне раздавался лязг стеклянных бутылок и озлобленный голос какого-то мужлана, так похожий на те, что сотнями звучат каждую смену у меня на работе. «Рада была слышать тебя, мам», — лишь смогла выдавить я тогда, что не являлось ни правдой, ни ложью, и повесила трубку. — Юна, милая… Скажи, у тебя что-то случилось? — Одно слово окатило меня ледяной водой. — Что? — Я замерла и даже задержала дыхание, старательно вслушиваясь, дабы сложить её фразу целиком из зыбких кусочков. — Мама, говори громче, ты же знаешь, какая тут поганая связь! — У тебя что-то случилось, я чувствую. — Что ты имеешь в виду? Тебе кто-то угрожал? Мама, просто скажи скорее! К чему эти сопли? Ты сейчас потратишь на звонок все деньги! Я злилась: мама начинала говорить какими-то загадками именно тогда, когда это было совершенно не кстати. — Угрожал? Мне? Юна, боги, неужели ты нажила себе такие проблемы, из-за которых до меня могут дойти угрозы? — Голос её, и без того разбитый, окончательно поник. — Мама, забей… Забудь! — Я стукнула себя ладонью по лбу. — Лучше скажи, что у тебя там за «предчувствия»? — «Только бы не белочка», — молилась я. — Ну, я же твоя мама, — она громко всхлипнула, — я всё чувствую. Мне приснился ужасный сон, Юна. Будто ты в беде. Будто ты… Она зарыдала. Я положила телефон рядом с собой на крыльцо и обхватила голову руками, запуская пальцы в спутанные намокшие волосы. Я не плакала — лишь смиренно разрешала крупным жемчужинам слёз свободно падать из моих глаз на сырую землю, словно хотела запечатлеть в ней часть себя. Каждый рваный вдох мамы, доносившийся из динамика, тянул меня в промозглую бездну, обвивая колючей проволокой лодыжки и запястья, исключая возможность освободиться. Дождь становился всё настойчивее. В какой-то момент во мне словно щёлкнул переключатель: я схватила телефон крепко, но бережно, смахнула с экрана лужицы воды и трясущейся рукой вновь поднесла к уху. — Мама… Ты тут? — Мой голос, дрожащий как загнанный в угол зверь, будто совсем не слушался меня, жил отдельной жизнью: слова не успевали за мыслями, а интонации вместо ожидаемо уверенных получались неуместно растерянными и какими-то испуганными. — Мама, скажи что-нибудь! - Да, Юна, что такое? — Она снова перешла на шёпот. Я отбросила все мысли и судорожно пыталась вспомнить цифры номера, который до этого момента знала наизусть. — Мама, ты же немного помнишь корейский? — Ох, Юна, я не говорила на нем лет двадцать уж точно… — Вспомнишь, когда понадобится! Есть куда записать телефон? — Чем дольше я говорила, тем сильнее дрожали мои руки. — Какой телефон? Зачем? Юна, я не понимаю… — Номер телефона, мама. Если с тобой или со мной что-нибудь случится… — А что должно случиться, Юна? — встревоженно ахнула она. Я замотала головой. — Мама, просто запиши цифры, пожалуйста, ради меня. Пусть будет. Это номер моей подруги. Её зовут Джи-Су. — У тебя есть подруга… — По голосу мамы было слышно, что она улыбается. — Слушай, — продолжила я после того, как продиктовала ей десять цифр телефонного номера, — я сейчас испытываю некоторые трудности с деньгами, но в целом со мной всё в порядке… — На последних словах я сморщилась: мне стало противно от собственного вранья. — Мам, тебе точно не нужна никакая помощь? Как твоё здоровье? — Ох, Юна, только не начинай… — Да что значит «не начинай»? — возмутилась я, — вообще-то, я тоже за тебя переживаю! Мама опять захныкала, и я, не зная, куда себя деть, поднялась с крыльца и принялась ходить кругами. Мигрень не переставала напоминать о себе прыгающими перед глазами разноцветными вспышками, а мама не переставала причитать из динамика моего смартфона. И это разрывало мне сердце. — Мам? — я окликнула её, поскольку в трубке усиливались помехи, — ты тут? Звук становился всё менее разборчив, однако, вызов не прерывался. Я зажмурилась. — Мама… Прости меня. В ответ раздались лишь короткие гудки. «Да чтоб тебя!» Я швырнула телефон о землю как диск для ддакжи. Задняя панель его отвалилась и отскочила за обочину тротуара. Экран был вдребезги. Я схватилась одной рукой за лоб и громко зарыдала. Дождь обернулся, казалось, нескончаемым ливнем: он угрожающе шумел, вороша кроны деревьев и хлестая крыши домов, но не мог заглушить звонкое эхо моего голоса, аукающее на всю улицу. Мной овладела истерика. Я металась из стороны в сторону, топала прямо по глубоким лужам, с шумом расплёскивая вокруг себя воду, и боксировала воздух настолько крепко сжатыми кулаками, что изнутри ладоней остались вмятины от ногтей. В кроссовках хлюпало — они были мокрые насквозь. В один момент я подбежала к своему разбитому смартфону, с силой вдавила его ногой в размякшую от влаги землю и, наконец, ринулась ко входу в дом. Пальцы мои безбожно дрожали — ключ никак не попадал в замочную скважину, чуть было не вынудив меня вынести дверь с плеча. Перед глазами плясало, рябило, кружилось похуже, чем во время самого динамичного танца, а в ушах стоял писк как на сломанном телеканале. Из-за этого я не сразу заметила воткнутую в расщелину двери визитку. Она буквально упала мне в руки. Ворвавшись в помещение, я ощутила спёртый запах, отчего меня снова затошнило. Дома всегда было чересчур жарко и душно. Всё ещё находясь в состоянии аффекта, я с силой хлопнула дверью, чуть не сорвав тем самым её с петель, затем скомкала визитку и швырнула её на пол. «Чтоб вы все сдохли с вашими вонючими играми! И вашими грёбанными кровавыми деньгами! Сдохните, сдохните! Уроды! Ненавижу! Как же я всё это ненавижу!» — я ругалась на родном языке, периодически всхлипывала, хватала воздух ртом словно выброшенная на берег рыба и топтала ковролин кроссовками, в которых до сих пор чавкала вода. В какой-то момент под удар попали мои вещи: сначала об стену полетел рюкзак, затем куртка, а после — стул, до того одиноко стоящий возле кровати и служивший вешалкой для одежды. Отрикошетив, он угодил прямиком в зеркало, отчего оно разлетелось по полу множеством мелких осколков. Звук бьющегося стекла отрезвил меня: я замолчала и опустилась на колени, закрыв лицо ладонями. После холодных дождевых капель слёзы ощущались непривычно горячими. Они согревали озябшие пальцы, сквозь которые я с отчаянием глядела на лежащую перед собой смятую визитку, не решаясь дотронуться до неё, словно от этого произойдёт что-то ужасное. «Теперь мне даже не с чего позвонить», — я задумалась. В комнате было мертвецки тихо. Даже часы не тикали — наверное, села батарейка. Я вытерла глаза кулаками и по привычке посмотрела в сторону зеркала, но на его месте остался лишь небольшой уцелевший фрагмент, из отражения которого на меня уставилось собственное заплаканное лицо — отёкшее и раскрасневшееся. Мама говорила, что нельзя глядеть в разбитое зеркало. Она была суеверной, в отличие от меня. Тем не менее, я поспешила отвернуться и, наконец, нервным рывком схватила визитку. Вместо телефонного номера — дата и время. «Будто приглашение на праздник… Издевательство», — пробурчала я себе под нос, педантично расправляя вмятины, оставленные мною же на кусочке картона.

***

В эту ночь я не спала ни минуты. Даже не закрывала глаза. Только лежала и смотрела в потолок, на котором как по волшебству диафильмом возникали картинки с первой игры: пурпурные костюмы охранников, кукла-убийца с её хаотично движущимися радужками, выслеживающими сжульничавших игроков, и горы трупов. Меня кидало то в жар, то в холод, а тело ныло каждой мышцей, отчего я даже посчитала, что схватила грипп, коим последний раз болела аж в далёком детстве. Топтаться по лужам, в которых воды по щиколотку, было явно лишним. Однако, сейчас, будучи как всегда легко одетой, стоя на улице в ожидании авто, физически я чувствовала себя даже лучше, чем обычно. По крайней мере, меня отпустила мигрень. Воздух был на удивление тёплым, да и в целом погода стояла ясная, чего не скажешь о моих мыслях. В голове творился полнейший сумбур. Я думала одновременно и обо всём, и ни о чём; старалась отвлечься, но попытки с треском проваливались и возвращали мысли об играх в мою черепную коробку. Казалось, ещё чуть-чуть — и я окончательно тронусь умом и снова забьюсь в истерике, на этот раз фатальной для моей психики. Я села на лавочку и от безделья принялась болтать короткими ногами. Наверное, со стороны меня можно было принять за ребёнка, сбежавшего из дома. По сути, им я и являлась в каком-то смысле. Достав недетский атрибут в виде свежей пачки сигарет, я задумчиво повертела её в руках и тотчас убрала обратно в карман. Курить не хотелось. Даже странно. Вообще ничего не хотелось. Взглянув под ноги я обнаружила, что, сама того не заметив, начертила носком кроссовка фигуры на земле: треугольник, круг, квадрат. Меня передёрнуло. Я обвела фигуры, заключив их в рамку, и только занесла ногу, дабы затереть, как вдруг передумала. «Пусть остаётся. Всё равно их смоет дождём».

***

Я вновь на танцполе в подвешенном состоянии — вниз головой, держусь за пилон бёдрами, руки — в свободном плавании. Причём, в буквальном смысле: стоит забыться и увеличить амплитуду движений, как кончики пальцев погружаются в тёплую, слегка густую жидкость. И это совсем не вода. Кровь… Почему-то единственное, что меня волнует — как бы не намочить волосы. Запах металла стоит настолько интенсивный, что кружит голову и вызывает приступ тошноты. Ориентируюсь в пространстве с большим трудом: прожекторы и стробоскопы сегодня не нанимались мне в помощники, поэтому я танцую практически в темноте. Только угрожающе-красный тусклый свет исходит неизвестно откуда, чем лишь нагнетает. Зрителей также нет. Ни одного. Либо я их не вижу и не слышу. Как и музыки. Вокруг практически абсолютная тишина, не считая, разве что, единичные всплески то тут, то там. Напрягаюсь, поднимаю корпус, перехватываю пилон вспотевшими ладонями и… Срываюсь. Стремительно лечу вниз с высоты более двух метров, не успеваю сделать вдох, погружаюсь с головой. Солёная жидкость вмиг заполняет мои уши, рот и дыхательные пути. Я отчаянно тянусь руками вверх, барахтаюсь. Поверхность кажется так близко, но почему-то мне не всплыть. Собственное тело не слушается, паника дезориентирует, а неведомая сила несёт на дно, как если бы к моим ногам привязали кирпичи. Во рту — отвратительный вкус соли и железа, в груди — ужасающее жжение, коего я не испытывала никогда ранее. Время замедляется, увеличивая длительность моих страданий, либо же это попросту мой мозг в агонии искажает восприятие реальности. Сил на попытки выбраться становится всё меньше, к тому же, мешает адская боль, охватывающая грудную клетку и горло. «Почему я так долго не умираю?» — стоит мне подумать, как тело моё резко расслабляется, становится невесомым и будто бесформенным, воспаряет вверх. Так легко… И спокойно. Ещё не открыв глаза, я услышала уже знакомую музыку. Она будто бы была громче, чем в прошлый раз. Я осторожно пошевелила пальцами рук, чтобы осознать себя в пространстве, а затем медленно подняла веки. Над головой потолок и камера видеонаблюдения. «Меня закинули на верхний ярус? Какая прелесть. Отсюда всё как на ладони». Я любила высоту и никогда её не боялась. Когда ты на высоте — у тебя куча преимуществ. Главное — не упасть. Я уселась на кровати и оглядела зал. На табло 187 игроков. «А было?» С каким-то нездоровым трепетом я вспомнила голосование за продолжение игр: 100 голосов «за», 101 «против»… Получается вернулось гораздо больше половины? Впечатляет. Вдруг моё внимание привлёк один из игроков, значительно выделяющийся на фоне остальных загорелым цветом кожи. Али! Я поспешила спуститься вниз и, дабы не потерять его из виду, совершенно не смотрела под ноги, отчего оступилась на лестнице и буквально налетела на мужчину в очках. — Эй! — Он уставился на меня недоверчиво и даже как-то подозрительно испуганно. — Можно аккуратнее? — Прошу прощения, господин. — Я опустила глаза. — Просто я споткнулась. Бережно поправив очки, он лишь покачал головой с осуждением, а затем уселся на своей койке, которая оказалась прямо под моей. «Странный тип. Откуда он шёл?» Я обернулась, отметив про себя номер на его форме «111», после чего сразу же помчалась дальше. Толпа из 187 человек не навевала столько суеты, как в первый день, когда число игроков было в два с половиной раза больше. Действительно, сейчас казалось, что мы — родственники, собравшиеся на каком-то семейном празднике с нетривиальным дресс-кодом. Люди кучковались, общались так, словно не виделись много лет, некоторые даже шутили и смеялись. Жуткое зрелище, учитывая то, какие нас объединяли обстоятельства. Найдя, наконец, Али, я подскочила к нему и лишь состроила глуповатую улыбку. — Мисс! Юна, вы здесь! — Он тоже улыбнулся белоснежными на фоне смуглого лица зубами. — Привет. — Я пожала плечами. — А где же мне ещё быть? — Дома, с семьёй. У вас есть семья? Последнее слово он произнёс еле слышно, заметив, по всей видимости, как в моменте помрачнело моё лицо. — Моя мама, — я сглотнула, — она не в Корее. А так я живу одна. Давай не будем об этом. И не обращайся ко мне на «вы» — это дико. Мне всего двадцать пять, — я улыбнулась. — Как скажешь…те, — запнулся Али, на что мне было непросто сдерживать смех. — Знаешь, я бы не вернулась сюда, будь у меня хоть малейшая поддержка в виде семьи или чего-то там ещё, — подмигнула я, — так что вот так. Мне попросту нечего терять. К тому же, я азартная. И молодая. — Я расплылась в улыбке. — Разве какие-то детские игры могут оказаться мне не по плечу? А что насчёт тебя? Помнится мне, что ты голосовал против продолжения. — Очень нужны деньги, мисс… — Он виновато потупил взгляд. — Начальник не отдаёт мне зарплату, совсем. Вот уже полгода. Я что, не человек по его мнению? Али вопросительно посмотрел на меня, чем заставил почувствовать вину, будто это я нечестна с ним. Не дождавшись ответа, он продолжил: — Я приехал сюда, чтобы заработать. А в итоге только подорвал здоровье на этой стройке и остался ни с чем. Попробую выиграть здесь, и, если получится, поеду домой в Пакистан. — Тут всем нужны деньги. — Я хмыкнула и покосилась на толпу. — А тебя я не виню, не думай. Сама в похожей ситуации. — Я похлопала его по плечу. Поймав мой взгляд, он поклонился, а затем кивнул куда-то за мою спину. — Эти господа, они тоже вернулись! — радостно воскликнул Али. — Юна, может, всё-таки присоединитесь к нам? Я обернулась и увидела игрока 456 — бестолочь из Ссангмун-дона, интеллигента 218 и дедулю под номером 001, который, собственно, своим решающим голосом отправил нас по домам после первой игры. Последний сидел на своей койке, а остальные двое заботливо расположились рядом, словно пришли навестить его в приюте для престарелых. Отвратительная шутка. И удивительная компания. — Я пока сама по себе, Али. Рада была повидаться, — произнесла я совершенно искренне. Он снова поклонился и направился к своим товарищам, оставив меня стоять в одиночку. Я заложила руки в карманы и начала бездумно рассматривать остальных игроков. Все такие разные… И, кажется, я здесь самая молодая. Мне стало неуютно. В Корее принято быть вежливыми со старшими, даже если разница в возрасте всего год. А мне нужно будет кооперироваться с ними в играх и, в то же время, бороться за жизнь? Я повернула голову, ощутив на себе чей-то взгляд, и столкнулась глазами с кучерявой 212-й. Она надменно прищурилась и сжала в ниточку и без того тонкие губы. «Узнала». Я могла бы накидать ей немногозначительных жестов в ответ, но посчитала это лишним. Пожалуй, не стоит наживать себе ненужные проблемы. Поднявшись на свою койку, я улеглась на жёстком матрасе и с тоской задумалась над тем, что делать дальше. Просто ждать начала новой игры? Но ведь неизвестно, сколько времени это может занять. Мне было безмерно скучно. Попав сюда впервые, я пообещала себе ни с кем не знакомиться, но сейчас это казалось не такой уж плохой идеей. Вдруг и вправду следующие игры предполагают собираться в команды? Почти все объединились в какие-никакие группы, мне же, походу, придётся бороться за жизнь в одиночку, либо с какими-нибудь умалишёнными по типу 212-й. «Вот уж действительно, голодные игры», — вздохнула я. Тотчас из динамиков под потолком раздался голос: «Внимание! Время обеда! Просим игроков построиться в шеренги в центре зала». «А вот и нет, не такие уж и голодные», — я мечтательно улыбнулась в предвкушении трапезы. На обед дали холодный пресный рис с пережаренным яйцом и небольшим количеством овощей и бутылку воды. Было невкусно. Но я съела всё до крошки, лишь воду приберегла на потом. Ковыряя несчастный рис, я поглядывала, то и дело, на недотрогу 067-ю, сидевшую по левую руку от меня на одном из нижних ярусов и так же задумчиво возившуюся со своей порцией. Не сомневалась, что она вернётся сюда. По непонятным причинам мне очень хотелось с ней заговорить. Буквально тянуло, словно магнитом. В один момент она поймала мой взор и посмотрела в ответ так злобно, что меня обдало холодом. «Понятно, в следующий раз», — я перекатилась на другой бок. С правой стороны от меня, почти в самом низу на ступеньках расположился 101-й. Док-су. Я заметила его краем глаза ещё когда просачивалась сквозь толпу дабы поздороваться с Али, но понадеялась на то, что мне померещилось. Хотя, кого я обманываю? Эти кровавые игры были буквально созданы для него. Но вот что странно: если ему тоже так нужны деньги, почему он не попробовал достать их привычным для себя путём? Обыграть богатенького дружка в казино или набить морду какому-нибудь наивному бедолаге из Ссангмун-дона, например, и бесцеремонно выпотрошить его карманы? Походу, привычные способы заработка ему наскучили. Или здесь ключевую роль сыграла сумма выигрыша? Я искоса взглянула на Док-Су. Он очень противно ел: рис сыпался изо рта, неуклюже и жадно собирался руками и ими же отправлялся обратно. Мне было абсолютно в диковинку видеть его таким. Неопрятным, беспричинно озлобленным, с замасленными пальцами и прилипшим к губам рисом. Такой Док-Су не вызывал ничего, кроме отвращения. В то время как того Док-Су, который приходил вечерами к нам в вип-ложу, я иногда, не скрою, сама хотела «съесть». Парфюм с нотой кедра, чистые волосы и шелковая рубашка были ему к лицу куда больше, нежели мешковатая форма и застывшая во взгляде жажда денег и чужой крови. Господин под номером 111, которого я чуть не сбила с ног сегодня, откровенно говоря, меня доконал: он безостановочно возился на своей койке (которая, повторюсь, находилась прямо подо мной), раздражающе покашливал и время от времени выходил в туалет. Я свесилась через ограждение кровати, дождавшись, пока он в очередной раз уйдёт — его бутылка с водой, как и моя, была целая. «Куда он бегает?» Я недоверчиво осмотрела висящую надо мной камеру, а затем, кряхтя, опустила ноги на пол и принялась натягивать пока ещё белые слипоны. «Тоже что ли пройтись?» Уборная — единственное место, судя по всему, которое нам разрешалось свободно посещать без надзора пурпурных комбинезонов. Опять-таки, относительно: охрана в лице нескольких солдат-«треугольников» всё же караулила под дверью, будто из этих хлипких кабинок мы собираемся улизнуть по канализации или вентиляционной шахте испуганными крысами. Странно, что туалет вообще разделили на мужской и женский. Парадокс: они заставляют нас играть на смерть, при этом заботятся о нашем комфорте… Склонившись над мойкой, я ополаскивала щёки и лоб ледяной водой, усердно тёрла разболевшиеся к концу дня глаза и слегка смочила засаленную чёлку. В очередной раз закрыв лицо ладонями, я не заметила, как в помещение зашёл кто-то ещё и встал рядом. Открыв глаза, я увидела 067-ю. Она повернула рукоять крана, опёрлась о край раковины и, будто выжидая, долго смотрела на воду, прежде чем умыться. Вблизи она казалась куда более неприступной и хладнокровной. Удивительно высокая, на голову выше меня, изящным силуэтом похожая на лебедя; черты её лица — правильные, с острыми скулами — в свете газоразрядных ламп чётко выделялись, словно написанные пером. Длинную тонкую шею украшал значительных размеров шрам, а костяшки пальцев были разбиты. — Что? — зазвенел льдинкой голос девушки, когда я покосилась на неё. — Ничего... — Я растерялась, поспешно вытирая лоб. — Я Юна. «Вернее было сказать — дура». — Рада за тебя, — усмехнулась она, — что-нибудь ещё? Я смутилась. Обычно в общении с незнакомыми у меня без проблем получалось отвечать смело и даже дерзко, если ситуация того требовала. Но эта девушка… У неё был слишком тяжелый взгляд. Я бы сказала, невыносимый. А голос оказался холоднее, чем вода, убегающая сейчас из крана в слив водосточной трубы. — Думала, ты хотя бы представишься, — произнесла я, собрав себя в кучу, — впрочем, не хочешь — не надо. — Действительно, не хочу, — она фыркнула, складывая на руки на груди, — что-нибудь ещё? Я впервые слышала такой странный акцент, как у неё. «Северянка?» — Откуда ты знаешь Док-Су? — я решила спросить «в лоб». — Так это из-за него ты пялишься на меня ещё с первой игры? — Она вскинула брови. — Он того не стоит, поверь. Покачав головой, она ещё некоторое время подержала руки под струёй воды, затем перекрыла кран и с силой отряхнула ладони. Множество мелких капель рассыпалось по раковине и зеркалу. Я рефлекторно отпрянула. «Действительно, чего я прицепилась? Любопытство? Или что-то иное?» — Долго будешь стоять? — 067-я уже собиралась уходить. — Ты не ответила на мой вопрос. — Я сложила руки, подражая ей. — Тебе не убудет. — А тебе прибудет что ли? — фыркнула она, оскалившись в усмешке. Я ничего не отвечала, лишь смотрела ей в глаза. Внимательно и изучающе. — Ты не отвалишь? — процедила 067-я и развернулась ко мне корпусом. — Этот идиот обокрал всех, до кого дотянулся своими вонючими руками. Но ему было мало, поэтому он посягнул на дело собственного босса. Безуспешно, разумеется, потому что совершенно не умеет держать свои льющиеся через край амбиции в узде. Он жалкий и бесконечно жадный, …как там тебя… Юна! — Она ткнула меня пальцем в лоб, как ребёнка, которого отчитывают за невинную шалость. — Я работала на него. В туалет зашла женщина, поэтому 067-я поспешила удалиться, уколов меня напоследок неодобрительным взглядом. «Работать на Док-Су — это сильно. Как же человека должна помотать жизнь, чтобы он ввязался в криминал?» Мне стало вдвойне любопытно выудить ещё что-нибудь, только теперь уже о ней самой. Я вновь пару раз ополоснула лицо и рот, вытерлась олимпийкой и, завязав её на талии за рукава, побрела в зал. Спалось мне отвратительно. И на то было несколько причин, начиная с полчища мыслей обо всём на свете и заканчивая кряхтящими, сопящими и издающими другие не менее интересные звуки соседями. Мужчина под номером 111 ворочался так, что, задремав, я увидела землетрясение во сне. В один момент он решил попить и открутил крышку бутылки с треском, сопоставимым, разве что, с раскатом грома, а затем принялся не менее звучно глотать проклятую воду… В противоположном углу зала кто-то заливался таким оглушительным храпом, что я искренне недоумевала, почему его ещё не задушили подушкой. Вишенкой на торте стала закатившая истерику 212-я, которая во всей присущей ей театральной манере, вереща и колотив несчастную дверь, упрашивала охрану выпустить её в туалет. После такого спектакля добрая половина игроков отложили сон до лучших времён, а остальные если и спали, то очень неспокойно, как, например, женщина на верхней койке соседнего ряда: она бормотала, хныкала, а затем и вовсе широко распахнула глаза и уставилась прямо на меня мёртвым взором, лишив последней возможности уснуть. Немного подремать удалось лишь под утро — незадолго до того, как уже приевшаяся торжественная мелодия будильником разлилась по помещению, а знакомый женский голос оповестил о завтраке. Я лениво опустила ноги с кровати, потянулась и размяла затёкшую спину. В соседнем ряду раздались голоса: «Ты слышал, как он храпел? Просто отвратительно», «Да, я тоже не мог уснуть! А эта сумасшедшая баба? Ну и жесть, скорее бы её пристрелили». Я усмехнулась и встретилась глазами с только что поднявшимся 111-м. — Доброе утро, — он кивнул и поправил очки указательным пальцем. — Доброе, — пробормотала я. «Доброе? Конечно оно будет добрым, если всю ночь глотать воду как слон». Этот господин мне не нравился. И дело не в том, что он раздражающе себя вёл. В нём было что-то такое, что действовало на мою внутреннюю чуйку как красная тряпка на быка. Четыре вереницы игроков выстроились в центре зала, неторопливо сползаясь к раздающему завтрак персоналу словно муравьи на разлитый сироп. Я спустилась со своего верхнего этажа и решила, как обычно, немного подождать, пока очередь рассеется, заодно подслушав, с какой целью 212-я приклеилась к 067-й как репейная колючка. Кудрявая настойчиво что-то выпрашивала у девушки, пока та сидела на ступеньках и отстранённо смотрела перед собой. — Ты точно больше ничего не видела? — донималась 212-я, наклоняясь к ней настолько близко, что я, наблюдая это, ощутила на себе её дыхание. Запах сигарет и нечищенных зубов… Меня начало мутить. — Люди в масках мешали какую-то жидкость в больших котлах, — произнесла 067-я. Очень интересно. Ночью эти двое отпросились в туалет. Вернее, отпросилась одна — истеричка, вторая же улизнула под шумок. А вот как долго их не было? Должно быть, я задремала и пропустила момент, в который они вернулись. И, похоже, зря. Трое мужчин, уже получившие свой завтрак, прошли прямо у меня перед носом. Они громко что-то обсуждали и махали руками. Отвлекшись на них, я потеряла нить разговора, который внаглую подслушивала, а когда опомнилась — 212-я уже задумчиво брела за своей долей завтрака, оставив 067-ю в покое. Кудрявая увидела меня, подняла брови и вызывающе кивнула, как бы спрашивая: «Чего надо?» Я лишь закатила глаза, досадно вздохнула и встала в самую отдалённую от неё очередь. Есть мне не особо хотелось. Вчерашний рис будто бы до сих пор болтался в желудке слипшимся комком, видимо, от того, что день и ночь прошли практически без движения. Стоя в очереди, я подглядела, что давали на завтрак тем, кто уже взял порцию: безобразного вида булка, больше напоминавшая зачерствевший каменный корж, и бутылка простого молока. Которое многие не переваривают. Может, это уже начало следующей игры? Мне стало смешно. Непереносимостью лактозы я не страдала, так что таким нелепым образом от меня не избавишься. Однако, я страдала чутким сном… — Чего улыбаешься, малышня? — 101-й толкнул меня плечом, идя навстречу. — Я думал ты давно подохла от воспаления лёгких после того, как постояла на улице с голой задницей. — Так это был ты? — Я сжала кулаки в карманах. «И как я его не узнала тогда, во дворе клуба?» — Слышь! — Он схватил меня за рукав. — Полегче. Я был «вы» ещё тогда, когда ты сосала мамкину сиську. И кстати, передай своей костлявой подружке, что пригрози она мне ещё раз кулаком — я ей этот кулак затолкаю туда, откуда сможет достать только скорая. Он залился мерзким скрипящим смехом, который подхватили его шестёрки, прятавшиеся до того за широкой спиной новоиспечённого босса. — Я бы сама это с удовольствием сделала, будь у меня такая возможность, — улыбнулась я, пытаясь освободиться из его хватки. — Тю, какая грозная козявка! — Док-Су потянул пальцы к моему лицу. Стоящие за ним дружки вновь подло захихикали. — Силёнок-то маловато будет. Насмешки над моей физической подготовкой преследовали меня всю жизнь. В младшей школе я была слишком пухлой и медлительной, в старшей — хилой и «сдувшейся». Как резиновая кукла, ей богу… На работе меня и вовсе корили то за одно, то за второе, расходясь во мнениях. Но, чёрт возьми, я не просто так из ночи в ночь исполняю на пилоне сложнейшие элементы, а мешковатая спортивная форма, в которую сейчас меня облачили обстоятельства, хоть и скрывала, но не отрицала наличия под ней мышц. — Уверен? Кровь во мне вскипела: я перехватила его руку и оттолкнула от себя так, что тот пошатнулся. Позади раздался свист. Я тысячу раз пожалела о содеянном: Док-Су, разумеется, был намного сильнее и, ко всему прочему, имел проблемы с самоконтролем. — Какого хрена ты творишь, мелкая сучка? — 101-й бросился на меня, но тут же был остановлен внезапно появившимся парнем. Высоким, ничуть не уступающим ему в габаритах, бритоголовым и поразительно невозмутимым на вид. — Ненависть в этом мире никогда не утоляется ненавистью. Только состраданием. — Он подошёл вплотную к Док-Су и взглянул на него сверху. — Слышь, ты, грёбанный фанатик, мы разве с тобой вчера не закончили? В ответ парень лишь грозно смотрел на него в упор, играя желваками. Спустя несколько секунд, показавшихся мне вечностью, 101-й чертыхнулся, плюнул в пол и удалился. Его дружки поспешили за ним хвостиком, словно испуганные болонки. Мой спаситель развернулся и подошёл уже вплотную ко мне. Вблизи он выглядел ещё крупнее. — Терпение — это противоядие от змеиного яда гнева, — он подмигнул, — не так ли? — М-да уж, тебе его точно не занимать, — я улыбнулась и смущённо провела ладонью по своей шее. — Спасибо тебе, эм… — Игрок 042, можешь называть меня прямо так. Мне нравится моё новое имя. — Он гордо расправил футболку, чтобы лучше было видно номер, не упустив возможность похвастаться мышцами. — Все мы в нашей жизни игроки, обречённые погибнуть в финале. И те, кто это знает, не тратят время на пустые ссоры. — Может, всё-таки скажешь, как тебя зовут, игрок 042? — Я шутливо, но слегка боязно подтолкнула его плечом. Он был мускулистый и твёрдый как скала. — Не привыкла нумеровать людей. — Чхоль-Хо. Пак Чхоль-Хо. — Значит, Чхоль-Хо? Красиво… Я Юна. И спасибо ещё раз. Я отдала поклон, стрельнув глазами. Парень не шевелился и не моргал, нависая надо мной несокрушимой крепостью. Взгляд его был спокойным, добродушным, но в то же время «с огоньком». — Слушай, игрок Чхоль-Хо… — Я намотала локон на палец. — А ты разговариваешь исключительно фразами из сборника буддийских цитат? Одумавшись и представив, как это прозвучало, я чуть не ударила себя по губам. «Какая же ты идиотка, Юна! Больше никогда не пытайся ни с кем флиртовать!» К моему счастью, парень только рассмеялся. Его смех оказался приятным и бархатным, как и тембр в целом. — Впрочем, нет. Но это хороший способ отсеять тех, кто преграждает тебе путь. Таких, как тот громила, например. — Думаю, его отсеяла как раз твоя… эм, сила духа… — я улыбнулась и указала глазами на его могучий торс, — … а не слова. И кстати, что он имел в виду, когда сказал про вчера? Вы уже общались? — Предлагал союзничать. Можешь ли ты представить меня рядом с этими бесчестными, бездушными, совершенно слепыми до истины заложниками собственного эго? Вот и я нет… Если ищущий не может найти товарища лучшего или равного ему, пусть он решительно идёт по пути одиночества. — Парень по-доброму взглянул на меня, после чего осторожно взял под локоть и провёл чуть вперёд по ходу очереди. — В чём была причина его гнева по отношению к тебе? Разве могла его обидеть столь кроткая душа? От философских речей и добрых слов в свой адрес моя голова пошла кругом. «Причина гнева?» Я задумалась. Мне самой было до ужаса интересно, почему Док-Су ко мне цепляется. И почему я цепляюсь к нему. — Смогу найти ответ на этот вопрос, разве что, в следующей жизни. — Я шутливо ткнула его локтем в бок. — Твоя очередь. Лишь улыбнувшись в ответ на подколку, он бережно подвинул меня к стойке, за которой выдавали завтрак. Полагаю, со стороны это выглядело так, словно отец пришёл со своей маленькой дочкой к ларьку с мороженым в разгар знойного дня: он — такой могучий великан, и крошечная я — раскрасневшаяся и взъерошенная, как после долгой подвижной игры. — А ты уже ел? — Я взглянула на него снизу, запрокинув голову назад. — Я редко ем. Так яснее разум. Вновь одарив меня напоследок самой что ни на есть тёплой улыбкой, он направился в конец зала и поднялся на верхний ярус, где прямо на лестнице уселся в позе лотоса и медитативно прикрыл глаза. «На вид такой бугай, а на деле и мухи не обидит!» Я вспомнила, как он смотрел на Док-Су, а его кадык и челюсть угрожающе плясали, словно предвкушая драку. «Или, всё же, обидит? Удивительный тип. Что же он здесь забыл со своей добродетелью?» Булка оказалась на вкус ещё хуже, чем на вид, но делать было нечего — я равнодушно жевала, отщипывая пальцами небольшие кусочки теста и стараясь не крошить на постель. Можно было съесть её где-нибудь в другом месте, но мне, по правде говоря, совершенно не хотелось покидать свою койку. Я чувствовала себя на ней как в самом надёжном домике, из которого меня не достанет ни один «заложник собственного эго». А ещё отсюда было видно буквально всё. «Внимание! Вторая игра скоро начнётся! Игроки должны выполнять указания персонала и проследовать в игровой зал», — раздалось из рупора прямо над моей головой. Я вмиг помрачнела и неохотно накинула на плечи форменную куртку. Череда последних событий, будоражащих рассудок, почти вытеснила из моей памяти истинную причину, по которой мы — 187 отчаявшихся неудачников — собрались в этом гнетущем месте как стадо баранов на скотобойне: игры. С собственными жизнями на кону. Подо мной послышалась возня и шуршание целлофановой упаковки от безвкусного завтрака. Похоже, игрок 111 опять не мог успокоить нервы. Я хотела, было, выглянуть, но вдруг заметила летящие с его кровати куски выпечки. «Что он делает? Он спятил?» Осторожно, стараясь не привлечь его внимание, я свесилась со своей постели. Мужчина, периодически озираясь, в спешке разрывал булку дрожащими руками: куски побольше засовывал в рот и глотал не жуя, а более мелкие отбрасывал в сторону. Он словно что-то искал. Я нахмурилась. «В этом пресном тесте можно найти, разве что, изжогу». Вдруг 111-й дёрнулся, замер и с опаской оглянулся. Как назло подо мной скрипнул матрас. Я пригнулась за ограждение кровати, затаилась, выждала несколько секунд, и затем снова высунулась, рефлекторно сжав кулаки. Мужчина держал крошечную бумажку, на которой было что-то написано. «Какого хрена?» — я тотчас спряталась, прикрыв ладонью рот, и недоверчиво покосилась на камеру видеонаблюдения, уставившуюся на меня. «Повторяю, вторая игра скоро начнётся! Просим игроков выполнять указания персонала», — вновь объявил женский голос из рупора.