Нечто незыблемое

Жизнь солдат разведкорпуса вне вылазок нельзя было назвать разнообразной: тренировки, лекции, наряды, снова тренировки — и так все по кругу. Увольнительные в город выпадали редко, а уж полноценный выходной и того реже — как манна небесная. Но каждый четверг ровно в семь часов вечера все солдаты собирались в столовой корпуса, дабы не пропустить представление. — Не-е-е-ет! — майор Ханджи Зое цеплялась за каждую поверхность, пока капитан Леви Аккерман, перекинув вышеупомянутую тушку через плечо, с упертостью танка тащил ее в ванную. — Нееееет! Леви, ты не смеешь! — руки зацепились за стол. — Смею, — мужчина посильнее дернулся, придерживая рукой брыкающуюся тушку, и двинулся дальше. — Эрвин! Друг! — командующий стоял на лестнице, прислонившись к стене, пытался сохранять невозмутимое выражение лица, но вмешиваться в самоуправство капитана со старшими по званию не вмешивался. — Позаботься о моем Санни! Не забывай напоминать ему, какой была его мамочка! — Я скормлю твой язык титанам, если не заткнешься. — Это насилие над личностью, Аккерман! — вопит Зое, на что мужчина морщится. — Нет, Зое, это насилие над моими барабанными перепонками. Да хватит тебе, — он закатывает глаза, когда женщина хватается за очередной выступ. Пытается ее отодрать, но бесполезно — та вцепилась намертво. — Врагу не сдается наш гордый солдат, — продекламировали ему со спины. Рекрутам все это было в новинку, и они пребывали, казалось, в полном шоке: и от абсурдности ситуации, и от того, как капитан обращается со старшими по званию. Неужели у него настолько широкие полномочия? Для всех остальных подобный вечер четверга стал уже традицией, нарушать которую не хотел никто. — Ублюдок! — Было. — Псих! — Было, — Ханджи теперь схватилась за столб, обнимая его руками, словно последний рубеж. — Коротышка! — Было. — Утырок! — Хм, не было. — А ты чего ржешь, Эрвин! — завопила еще сильнее Ханджи, заметив на лице друга нечто, напоминающее улыбку — слабо и отдаленно, но разве не она знает его столько лет? — Ты разве не видишь, какое самоуправство творится у тебя под носом! — Эрвин мне в карты проиграл. Так что успокойся, — мужчина, наконец, оторвал Ханджи от столба, совсем неаккуратно поправил ношу на своем плече и покровительски хлопнул два раза по ягодицам майора. Ханджи замерла, а Петра подавилась чаем — это было что-то новенькое. — Я тебе руки сломаю, Аккерман! — взвизгнула Зое и начала еще сильнее брыкаться ногами. — Скорее уж мозг, — с усталым вздохом ответил мужчина, наконец, подойдя к двери. — Отпусти меня сейчас же! Это насилие! Это издевательство над человеком, в конце концов! — Над человеком? — Леви усмехнулся и остановился. — Тебе помочь, — хмыкнул Майк, сидя возле входа и абсолютно равнодушно натирая нож. — Дверь открой, — сухо ответил Леви. Не вставая, Майк пнул дверь, распахивая ее. — Ну, погоди у меня, Майк, — злобно сощурив глаза, прошипела Зое. — Вот только приди ко мне. Аккерман покрепче ухватил свою ношу и с таким же непроницаемым лицом двинулся дальше, совершенно не обращая внимания на удары «одной истерички». — Отпусти меня немедленно! У-у-у, Аккерман, чтоб тебя! *** — Это было нечестно — связывать Моблита и оставлять его в коридоре. И бесчеловечно. — Мне его надо было по сонной артерии, как тебя? — Леви стоял у нее за спиной и сосредоточенно мыл ей волосы. Ванная комната офицерского корпуса была большой, хоть и не блистала изысками. Несколько душевых, с десяток раковин и одна-единственная ванная — не богато, конечно, но всё же прилично. Именно сюда притащил вырывающуюся и матерящуюся, как старый сапожник, тушку Зое Леви и кульком, прямо в одежде, сбросил в воду. — Ты невозможный человек, — цыкнула Зое и хотела уже скрыться от него под водой, но тот схватил ее за волосы, не позволяя занырнуть. — Куда? Я ещё не закончил, — он потянул немного на себя, заставляя женщину вернуться на место, выдавил еще немного шампуня и продолжил экзекуцию, как называла сие мероприятие Ханджи. Собственно говоря, именно из-за этого и происходил раз за разом весь сыр-бор. Будучи фигурой увлеченной, Зое не видела ничего такого в том, чтобы базовые потребности организма выполнить позже. Проще говоря, она про них забывала. И если поесть ее мог заставить Моблит или Майк, который тоже частенько наведывался к ней по вечерам, то ванную она могла не посещать неделями, что жутко раздражало Аккермана. Поэтому каждый четверг ровно в семь часов вечера Леви за шкирку вытаскивал женщину из лаборатории, не взирая на всякую там мифическую - а иногда и не очень - занятость и тащил в душевые. Все это сопровождалось жуткими воплями, истериками и взаимными оскорблениями. Зрители в свою очередь делали ставки и наблюдали за еженедельными сценами. — Тебе еще не надоело устраивать это представление? — Леви тщательно намыливал волосы, а женщина расслабленно лежала в ванной и помогать не намеревалась. Мол, сам затащил, сам и расхлёбывай. Эдакий протест против самоуправства. Однажды она упрямо пролежала два часа в остывшей воде прежде, чем Леви не психанул и, вместо того, чтобы уйти — а на то и был расчёт — и самостоятельно не отмыл майора. — Ну тебе же не надоело каждый раз слышать слово нет? — женщина лениво вытянула ноги и потянулась. — Рубашку хоть сними, — процедил Ривай, сжимая зубы. — Тебе надо, ты и снимай. Леви закатил глаза и больно дернул её за волосы. — Тц. И почему я тебя ещё не утопил? — Хотела бы я сказать, что из-за большой любви ко мне, — Ханджи зашипела от боли и недовольно оглянулась на сослуживца. — Но над любимыми людьми так не издеваются. — Лучше заткнись, — прошипел Аккерман. — А то я всё-таки выполню свою мечту, — протянул руку, выливая на женщину ковш воды. От неожиданности Ханджи подскочила. — Холодная! С ума сошёл?! Мужчина схватил её за руку, возвращая обратно в воду. — Сидеть, — процедил он. — Я ещё не закончил. — Ну Леееееви, — женщина заканючила. Ей явно надоело терять время. — Ты уже достаточно поиздевался надо мной. Может, хватит уже? — Нет. — Меня там ждут важные дела, Моблит, Эрвин, — она поползла к краю ванны, намереваясь схватить полотенце, но её за волосы протащили обратно и надавили на плечи, вынуждая сесть. — О, да, Эрвин особенно, — Леви закатил глаза и снова резко, с силой надавил ей на плечи, когда она опять попыталась встать. — Если не перестанешь, то я свяжу тебя, как твоего драгоценного Моблита. Развязаться не сможешь — гарантирую, — прошипел он ей на ухо и затем выпрямился. — О, — женщина обернулась и озорливо сверкнула глазами. — Ролевые игры? Мне казалось, что еще рановато для этого, пупсик, — и рассмеялась, слыша утробное рычание и ощущая, как её снова дергают за волосы. — Вообще, если бы ты хоть раз в неделю мылась сама… — Я моюсь! — Ханджи возмущенно вскрикнула и получила несильный — скорее воспитательный — удар ковшом по лбу. Потёрла место удара и нахохлилась. — То, что ты окунаешь голову в бочку с водой после тренировки — не считается. — Подумаешь, какие мы нежные, — фыркнула женщина и снова расслабилась, вытягиваясь. Однако почти тут же заелозила рукой, ощупывая бортики ванной, карманы Аккермана на груди и на брюках. — Что ты делаешь? — с тщательно сдерживаемым бешенством спросил капитан, наблюдая, как от манипуляций майора на его одежде остаётся густая белая пена. — Ищу очки. Ой, а это что? Вау, Леви, у тебя и задница есть? — Ханджи, я сломаю тебе руку, если не прекратишь. — Верни очки. — Нет. — Леви, это моя вещь, верни мне очки! — Хватит орать. Ведёшь себя, как форменная истеричка. — Я истеричка?! Я?! — Аккерман вылил на неё ковш воды — на этот раз тёплой — и теперь женщина отплёвывалась. — А кто… тьфу… раз за разом… тьфу… врывается ко мне в лабораторию, выставляя меня на посмешище? Тьфу, — она протёрла глаза. — Будто я и не майор вовсе. Ни грамма приличия. — Кто бы говорил про приличия… ебучий пылесборник, — он вылил еще пару ковшов воды на Ханджи, отряхнул руки и присел прямо перед ней, глядя как женщина усиленно протирает глаза. — Ну вот, теперь разговаривать с тобой можно. Хоть на человека стала похожа, четырехглазая. А то как ебучий титан — вечно в грязи, — Ханджи громогласно рассмеялась и протерла глаза. — Лучший комплимент за все годы от тебя, — она утёрла выступившие от смеха слезы и посмотрела на мужчину. — Развяжешь Моблита? — Сам развяжется. Привык уже. И они — привыкли. Ханджи прекрасно знала, что это продолжится. Она всё также продолжит забивать на душ, не взирая на то, какими матюками её кроет Леви. Моблит всё также продолжит ходить за ней и ныть о том, что надо быть осторожней. Майк продолжит таскаться к ней чуть ли не каждый вечер, а она сама продолжит заваливаться к Эрвину за полночь — какая разница, если он всё равно не спит — чтобы поделиться своими сверхважными идеями, а Смит продолжит таскать у Леви чай и сваливать это всё на неё. Ха, как будто ей надо. Да она лучше вина у Эрвина стащит. Леви продолжит каждую неделю таскать её в ванную, а солдаты — собираться на еженедельное представление. В этом грёбанном мире, в котором нет постоянства и спокойствия, нет устойчивости и уверенности в завтрашнем дне — особенно у них, у разведчиков, им, каждому, нужно хоть что-то незыблемое. То, что никогда не поменяется, как бы не поворачивалась судьба. Все это, такие бесполезные, забавные мелочи стали для них традицией, которую каждый из них не хотел терять. Это помогало держаться им на плаву. Чувствовать жизнь, а не только войну. И как бы не повернулась судьба, какие бы не ждали их потери, они должны знать — что-то всегда останется неизменным, не смотря ни на что. — Рассадник заразы, — Леви встал, брезгливо стянул с себя перчатки и направился к выходу из ванны. — Эй, Леви, а одежда? — Ханджи вспомнила, что вся её одежда на данный момент — на ней. Мокрая. А эта сволочь даже полотенца не удосужился оставить. — Леви, сука, вернись и отдай мою одежду! Аккерман!