Твоя новая тень

      Герман ушёл рано с утра по внезапным обстоятельствам домой, не считая нужным сообщить об этом Антону, который как убитый спал у себя в спальне. Но перед входной дверью его застаёт заспанная Кира; видимо сама встала пару минут назад. Пришлось через неё передать другу проблему его резкого ухода без предупреждения на прямую. Попрощавшись с ней, он уходит быстро спускаясь по ступенькам вниз, игнорируя лифт.       Шастун проснулся ближе к обеду от дикой боли в голове, её словно ломило, так что пищало в ушах. Хотелось ебнуть её об стенку, чтоб уж наверняка помогло, но подумав над действительностью этого действия, он все же решил отложить эту затею. Антон еле как продирает глаза и жмурится от яркого солнечного света в комнате, протягивает ладонь к лицу, как бы укрываясь от него. Когда поднимался ударился мизинцем ноги об кровать, тихо скуля и матерясь себе под нос, он уже думал каким будем оставшейся день. Даже встать не успел, мол, спихнуть неудачи на то, что встал не с той ноги, но не прокатит. Он выходит из комнаты, славу богу без происшествий, и друга в зале не наблюдает. Походив по квартире, парень недоуменно смотрит в диван, и пытается погрузиться. Из-за двери комнатки выглядывает сестрёнка, переодетая в домашнюю одежду, и с низким хвостиком на голове, видно, что сама делала. Шастун оборачивается и мягко улыбается Кире, направляющуюся к нему, с той же искренней улыбкой. Видимо, это уже традиция. — Гера ушёл рано утром, по каким-то делам и сказал, чтобы я тебя не будила, — говорит девочка, обнимая брата. — Так вот оно что. Кушать хочешь? — отвечает Шастун, выпрямляясь в полный рост. — Да.       После сытного, но не очень вкусного по мнению Киры завтрака, которым являлась рисовая каша, варёная на молоке, она ела не с сильным аппетитом. Как Антону было вообще зачёт, и он даже не понимал нежелание сестрёнки её есть, но и не заставлял. Подросток идёт на балкон и берет с собой телефон для того чтобы написать другу, и включает телевизор малой. Не успел он и буквы в чате набрать, как слышит звук захлопывающей входной двери, и тяжёлые шаги в коридоре. Парень замирает на месте, словно облитый холодной водой, понимает по тембру тихого голоса кто к ним нагрянул. И ведь не ошибается, перед стоит собственной персоной Саша, в заляпанной куртке, в тёмно — синих штанах с лампасами, и с неаккуратно уложенными волосами, по виду ещё и очень грязными. Выглядит он жалко, будто загнил с того момента как сбежал, обеднел и будто понял, что натворил. Что совершал с семьёй Шастуна на протяжении трех лет, и не разу не мог остановится, потому что для него этого было забавой — смотреть на слезы других. Он чёртов убийца, насильник, без капли жалости к своим «жертвам», а наоборот с огоньком в глазах. За эти несколько дней он ни как не мог измениться, понять, переосмыслить и будто в чем не бывало вернуться где ему не рады, и он это безусловно знает. — Антон, я пришёл извиниться. — начинает отчим, заглядывая в зелёные глаза, полные закипающим гневом. Подросток этот голос даже слышать не желает; сжимает руки в кулаки до побеления, и сразу же говорит: — Зачем. Ты. Мать вашу. Пришёл? Уж точно не извиниться, нет, тебе это ни к чему, оно тебе не выгодно. Деньги и тёплое место под задницей. Вот зачем ты вернулся, у тебя не было другого мотива вернуться, — глаза заливаются слезами от наступающей обиды, но парень нарочито пытается их сдерживать, чтобы не показаться слабым. Головная боль затуманивается всплеском эмоций, и вовсе мозг забит другим, по сути таким не важным, но очень, как оказалось, значимым фактором в его жизни. Руки начинают дергаются в сторону этого до боли знакомого лица. Лучше бы он никогда не знал, что это за человек и не жил с ним бок о бок три чертова года. — Антон, успокойся, выслушай. Я знаю, что мои слова для тебя пустое место, но ты же сам понимаешь, что без меня вы без не останетесь, — а после он замолкает, и опускает глаза. Из-за разницы в росте, парень лицо Саши не видит, но понимает, что он отчаился. Жалеть он его не будет, тем более прощать, но все же он говорил правду; без него они уедут в детдом, поэтому придётся смирится с его присутствием.       Так досадно от одной лишь мысли, что он остался один, со стороны близких поддержку получить не от кого. Кира ещё совсем маленькая и многих вещей в виде моральной боли и выгораний она не понимает, но ей этого не нужно чтобы помочь, одним своим присутствием. Кажется словно она читает тебя как открытую книгу, понимает, и мыслит разумно, а в реале ничего. Про отчима сказать нечего, он и правду для него пустое место, но это лишь снаружи, внутри скребут кошки причиняя жесточайшую боль, которую как всегда показать нельзя. У него есть друзья. Точнее единственный преданный друг, который его как нельзя понимает и выслушает. А вообще сигареты, второй лучший друг парня, помогают незамедлительно в самый подходящий момент. Даже сейчас хочется курить; в своей манере выйти на балкон и курить в открытое окно, дергаясь от ветра, наблюдая за родным городом, иногда улыбаясь от собственных, дурных мыслей. Сейчас же ему мешают много факторов, один из которых стоит перед ним.       Антон забивает на него, и уходит на балкон, также забивая на остальное. Курит, и даже не думает бросить, возможно, тогда, когда здоровье к чертям польется. Кира которая до ужаса была напугана ору брата, пошла к нему когда увидела в дверном проёме отчима. Шастун рассказал бы все как есть, абсолютно вываливая всю правду, потому что уже устал скрывать и готовится к этому нужному моменту. Его не будет, просто уже нужно рассказать, она ведь ничего не знает, хотя неоднократно причастна. Но взглянув на неё, на этот невинный взгляд полный страхом, добром и жалостью, язык не повернётся сказать.

***

      Выходные проходят как в тумане, кажется будто в неком замкнутом круге паники. Из неоткуда ком поступает к горлу, руки начинают дрожать, а голова наполненная будто свинцом, и вовсе не соображает в произошедшем. Антон сидит один в комнате, иногда выходит поесть, или посидеть с сестрой, но с отчимом даже не контактирует. Один его запах вызывает столько отрицательных эмоции, что становится жутко. Парень пишет обо всем Герману, опять же выговаривается и тот взаимно отвечает, но как то сухо. И это ещё одна тема для долгих раздумий перед окном; они стали уже как привычка, неосознанные посиделки на балконе в полном одиночестве и отсутствии гаджетов, и что главное; для них не нужно много заморачиваться, ведь мы привыкли, что кайф мы должны заслужить или же заработать, просто нужна только тема для раздумий, а потом мысль за мысль и пошло поехало. И почему то Шастун раздумывать над этим не хотел, но очень нуждался, так скажем, в разгадке. Маленькое сомнение, что они перестают общаться, и их пути расходятся — вызывают панику, лёгкую, почти невесомую, без последствий на что то одобряющее. Уход в себя не всегда положительно действует на психику человека, в таком порядке вещей может быть вообще не самый лучший исход. И ведь такое Антону ни кто не скажет, потому что он одинок. По крайней мере чувства у него такие; иногда представляя себе картинку своего будущего, он часто не видит людей, только силуэты без очертания лиц. Становится страшно, оттого и паника, и он не в силах уже что либо изменить.       С понедельника начинаются проверочные тесты, к которым взаправду надо было готовиться, но дни ушли в другое русло. У всех мысли были забиты наступившей учёбой, да и у Антона вроде тоже, только собрать их было не из лёгких; каждая мысль рождала другую, а сама исчезала. Парень устал от этих круговоротов мыслей и просто смирился с тем, что не сможет сконцентрироваться и пришлось надеяться на свои накопленные знания, а их, если признать — не мало. Шастун вообще не собирался готовиться, всегда относился к учёбе с не сильным энтузиазмом, и в отличники не тянулся; с детства занимался с бабушкой по развивающим книгам, поэтому учёба в начальных классах давалась легко, а в средней школе начал и вовсе забивать на неё. Сейчас он об этом всё же жалеет, когда они изучают новую тему, потом что одно из другого вытекает, и приходится учить то, что он должен был знать в классе так в шестом.       С приходом в школу расписания не было только у одиннадцатых классов, в недоуменье ученики столпились в фойе первого этажа; стоял гул громкий голос, оры первоклассников, и не одного учителя который бы мог это угомонить. Со звонком голоса стали тише, старосты ушли куда то на этажи искать учителей, а Антон пытался найти друга; было явное ощущение, что его здесь и вовсе нет. Но он обратил больше внимания на людей, которые сразу утихли как увидели Арсения Сергеевича на лестнице, грациозно спускающегося с руками в карманах и сзади бегущей отличницей. — Доброе утро, — говорит Арсений, с лёгкой улыбкой на лице. — Сегодня у вас вместо уроков будут тесты, надеюсь вы не забыли про них. Бояться не нужно, ещё раз повторюсь, они лишь покажут на вашу успеваемость. Прошу следовать за мной, — договаривает мужчина, оглядывая подростков, и идёт по ступенькам вверх.       Одиннадцатиклассники, под гул смешанный недовольством и радостью, пошли кучкой на третий этаж. Их разместили в два кабинета, по классам, и выдали листочки с заданиями. Только Антону Арсений сказал подождать его в коридоре, пока он разбирается с учителями и детьми. После долгих нескольких минут, когда шум в классах утих, из одного из кабинетов выходит мужчина. — Пошли, — сказал Арсений Шастуну, стоявшему возле окна.       Арсений быстрым шагом идёт, да даже летает по коридору и направляется в свой кабинет. Антон же в недоумении подскакивает и чуть ли не бежит за Поповым, пытаясь догнать и наконец спросить, что происходит. Заходя в кабинет, Арсений садиться за свой стол и молча кивает головой в сторону дивана; а у Шастуна все вопросы как то сами отпали, но кажется, что возросли в разы. — А почему я не пишу тесты? — начнём с малого, так сказать. — Потому что ты отстранён, — спокойным тоном ответил Арсений, печатая что то на клавиатуре. — Из-за чего это? — Антош, ты морально слаб, по тебе же видно; поэтому я тебя отстранил, — мужчина, отвлёкся и в тон ответил юноше. — И что мне делать? — Если ты про тесты, то можешь про них забыть, а если именно сейчас, то можешь посидеть здесь до конца урока и подождать Германа или же поехать домой.       Шастун откинулся на спинку дивана и смотрел куда то в пол, выбирая, что ему сейчас сделать. На самом деле он давно решил кого он будет ждать и что делать, но как убить время сейчас понятия не имел. Захотелось курить, и руки сами потянулись в карман, но он, естественно, там их не хранил; они были в рюкзаке, а он стоял рядом. Незаметно взять и уйти не получиться; тогда он не сможет вернуться и дальше ждать Геру, а если не курить, то он начнёт психовать. Арсений молча смотрел на Антона, который нервно кусал губу и выжигал взглядом дырку в стене. — Ты куришь? — неожиданно спросил мужчина. — Нет. — мельком взглянув на Попова, но словно виновато отвёл глаза и проморгался. — Врешь же, — с ухмылкой подметил Арс, и вышел из-за стола, подсаживаясь к парню, который место себе не мог найти. — Ну да, вру, и что с того? — слишком громко для себя самого сказал Антон. — Спокойно, давай просто поговорим, я не собираюсь тебя отчитывать за это.       Ещё вы меня за это ругали. Ага, десять раз. — Как выходные прошли? — но, а почему бы снова с малого не начать. — Ужасно, — правдиво отвечает Антон, и демонстративно немного отодвигается от Арсения Сергеевича, — отчим пришёл, — тише договорил он. — А вы, как я понял, не в лучших отношениях? — не то слово. — Он орёт на тебя или причиняет тебе какой то вред?       Да что ж вы замаяли со своими расспросами. — Да. На второй вопрос — сейчас нет, но бывало, — процедил парень, не смотря на Арсения. — Ладно, настроение как? — Бывало и лучше. — Так, ну, на разговор ты явно не настроен, — мысли вслух, — иди покури, если так хочется.       После таких слов Антон немножко (множко) приахуел, но всё же отнекиваться не стал, и сразу взял пачку сигарет и выбежал из кабинета. Он, конечно, на эмоциях, но даже так, как то по инерции идёт по черному ходу за школу.       Курение не так успокаивало, как заполняло нехватку; будто легче становиться дышать, но только от сознание, что тяги как таковой нет. Он давно прошёл этапы восприятия, отрицания, принятия, и давно понял насколько он в этом погряз, и уже насколько все равно; тем более на данный момент это не проблема — оно наоборот помогает держаться в норме пока во круг происходит шум и гам. Антон курит две сигареты, и пару минут просто стоит и жуёт жвачку, оглядывает местность, которую наизусть знает, потому что если спалят за раскуриванием сигарет, то ему не мало так влетит, и само собой привычка нервно поглядывать по сторонам осталась. Рассматривая стены, окна, да и вообще все здание, он замечает тёмный силуэт на втором этаже. Знакомая фигура. Человек стоит расправив плечи, и руками за спиной — позиция доминирование или высокой самооценки, так может стоять не каждый; она не сложна, но люди не любящие излишнего внимания не предпочитают так выделяться. Отблеск глаз виден на лице секундной тенью, после уже кажется как будто глаза закрылись, и на лице проскользнула ухмылка. Человек уходит в глубь школы за поле видимости, как и Шастун, возвращается обратно в здание. Эмоции безумно пляшут, но на лице пусто, безразличие ко всему, малая ненависть, грусть, возможно, заблуждение. Они меняются с геометрической прогрессией, только с малой амплитудой, их будто вовсе нет, чего он и добился — безразличие. В большинстве случаев в какой-либо компании он эмоционален, и порой это кажется чем то зверским, приходя домой и подавно постыдным.       В кабинете всё также сидел Арсений, совершенно не подавая виду, что он вообще куда то выходил, и это легло на руку парню, потому что игнор с его стороны наилучшим образом действовал на состояние Антона. Он спокойно сел, и начал сидеть в телефоне, взаимно не дергая другого. Шастун проверил социальные сети, переписки с немногими людьми, ведь его окружение не так велико, поискал что то в интернете: и не заметил как пролетело время. Мельком взглянув на мужчину он забрал рюкзак и вышел из кабинета, направляясь прямиком туда же где и был полчаса назад. На сегодняшний день им поставили только проверочную по русскому языку, поэтому к девяти часам они были свободны. Антон встречает Германа возле кабинета и в охапку без слов ведёт его к стрелке, так они называли старую автобусную остановку которая служила им курилкой. — Можешь уже расскажешь, что с тобой происходит? — начинает Антон, смотря на друга. На удивление, они были здесь одни, и ни кто им теперь не помешает, по крайней мере Шастуну разузнать информацию, которую не можешь сказать Скиф в переписке. — Гер. — Антон, — серьёзным голосом произносит парень, зацикливая взгляд на точке вдалеке, собирая мысли в кучу, — ты мне очень дорог, и я всегда рад тебе помочь и выслушать, но пойми, что вечно так не будет. Я не отказываюсь от нашей дружбы, вовсе нет, просто мне нужно время чтобы самому разобраться с мыслями, мне нужна тишина, мне нужно уединение с самим собой. У нас у двоих проблемы, нам морально тяжело, и ни кто нам не может помочь, и даже то, что мы вместе, в данный момент не играет никакой роли. Я не могу тебе отвечать поддержкой, мне она сама нужна, и я у тебя её не прошу, и не приму. Прости, что так резко бросил тебя в пиздец какой трудный момент, но я просто по другому не могу, понимаешь? Дай мне время, и всё вернётся на круги своя, — смотрит в глаза, — обещаю, — обнимает.       Антон верит. Всегда верил.

***

      Уроки проходят по расписанию, которое им благополучно вернули, а иногда, проводят тесты; никто не ноет, всем реально кайф когда отменяют половину уроков и дают полную волю до обеда пиздовать домой. Шастун всё также отстранён от проверочных, и этому он до сих пор ни понял то ли радоваться, то ли грустить, поэтому он выбрал что то посередине — забить хуй. У Арсения Сергеевича стало уже комфортно находиться и ждать пока окончатся уроки у Киры, а потом идти домой под интересные истории от сестры о том, что она в очередной раз подралась с каким то мальчишкой, а потом, что есть мочи бежала от учителей. Если честно, Антон еле как в это верит, потому что ей всего восемь, он даже в свои семнадцать такое не совершал. Потом он задумывается, родные ли они вообще. В общем то так и прошла чудная неделя полная интересных историй и загадок. Шутка. Она прошла как всегда, мрачно, скучно, обычно. Как бы сильно этого не хотелось, но его жизнь разбавляет только отчим, который в очередной раз начнёт ворчать на что ни попадя. Он не пьёт, вроде даже не курит, не кричит как это было раньше, ему по виду тоже тяжело после потери, старается также принять и отпустить, совладать с эмоциями, пытается стать нормальным человеком. Антон сколько не пытался простить его, всё без толку; та самая ненависть, обида запрятанная глубоко в душе, наверное уже никогда не исчезнет, бесследно уж точно. Он собственными руками убил его самого близкого человека, возможно и для него самого единственного любящего — такое не прощается, даже самому себе. Отсутствие матери, как потеря гармонии в доме, без неё очень пусто, паршиво на душе за любой проступок, ни кто тебя теперь не пожалеет, не обнимет, не расскажет как надо. Больше нет. Шастун смог это принять, через мимолетную слабость, через часы многих раздумий, принял, и стало легче. Чёрная полоса потихоньку светлеет, становиться легче, но только из-за одного стать полностью белой она не может.       Кира учиться как всегда подобающе, даже не смотря на её проделки с одноклассниками, учителя её хвалят, и подставляют в пример. Ей никто не помогает, просто она видит состояние брата, и ей не хочется его разочаровать ещё и своими оценками. Девочка растёт на глазах, только не снаружи, где она кажется всё такой же маленькой девочкой, с капелькой серьёзности в глазах, а внутри, ведь если узнать её получше или же просто быть её братом, можно понять насколько она повзрослела. Кажется, что у неё вовсе не было счастливого детства, весёлых догонялок и кучи друзей, вместо этого она будто училась, зубрила, но не математику, а правила жизни. Это не так. Как говорят, дети умнее взрослых, и с какой то стороны это правда. Они прекрасно понимают нас, с малых лет, также умеют менять эмоции, чаще всего ради своего блага, но когда становятся взрослее, используют это умение в другое русло: во благо других. Дети не умеют поддерживать, тем более взрослых, у них есть только эмоции которыми они показывают, что им хорошо, и переживать не нужно. Знали бы они сколько отчаяния и боли скрывается за этой пеленой несчастных слез.       Наступает ночь, стрелка часов давно перевалила за полночь, сна ни в одном глазу, и снова ничего не остаётся как сидеть одному на балконе. Он рассматривает тихий город, иногда курит, и старается ни о чем не думать, просто хочется насладиться одиночеством, которое он чувствует только ночью, в другое время дня, он считает, что это мучения. Ему вовсе не интересны люди; Антон отдален от мира, он не сидит в соц.сетях, не интересуется чужой жизнью, ему интересна только своя, которая, если честно, поднадоела ему вдоволь, но сдаваться он не намерен. Есть люди в глазах которых он не хочет показаться жалким или слабым, насколько бы плохо ему не было, он обязан быть сильным, казаться примером жизнерадостного человека, но с недавних пор он понимает, что это невозможно. Даже сейчас, в омуте своих мыслей он не заметил Киру. — Тош, мне не спится, можно с тобой посидеть? — подходя ближе, тихонько спрашивает сестрёнка, дабы не испугать брата. — Ой… да, конечно, — отвечает Шастун, переводя немного виноватый взгляд на девочку.       Антон, если сейчас не расскажешь, не сможешь потом никогда.       Парень садит её рядом на подоконник и приобнимает со спины, стараясь успокоиться и начать разговор. Пока ему более менее спокойно, нужно про сказать, только слова вымолвить не может, а просто взять и с ничего ни сего сказать тоже не вариант.       Ту ночь он запомнит надолго.

***

      Утром он выглядит убитым, ни чуть не хуже Киры, оба не выспались, и вовсе чуть не проспали. Девочка опухла после слез и истерик, и до сих пор отпустить не может. А Антону легче, ему больше не нужно держать язык за зубами и скрывать режущую правду. Сейчас, Шастуну нужно следить лишь за Кирой, просто быть рядом, возможно, самому спасаться в её присутствие. В школе он предупреждает её классную, в двух словах объясняет ситуацию, и просит написать ему если Кира уйдёт в себя, а она, в свою очередь, понимает, и, конечно же соглашается. Ему было до безумия жалко сестрёнку, но по другому он не мог. Оставлять её с отчимом он бы не смог — не доверяет. Звучит так, будто за неё уже всё решили и не дали возможности распоряжаться свой судьбой, не поставили в известность о дальнейший планах, не спросили её, а просто дали то, что смогли.       Антон как мог узнавал о её состоянии, был потерян во времени, и вообще в пространстве. Не понимал где он, что нужно делать, слушать кого то, вместо этого он был зациклен на одном, точнее на одной мысли, которая его так терзала, порой приводила в мелкую панику. И успокаивала лишь одна мысль, что после уроков он сможет пойти к Арсению; там спокойно, и будто веет гармонией, обстановка предаёт некую крепость, с помощью который ты словно чувствуешь, что отделен от мира. Но звезды, блять, сошлись немного по другому.       Прозвенел звонок после последнего урока, и если бы не громкий звук брякающих стульев в классе и оры доносящиеся из коридора, Шастун бы так и остался сидеть неподвижно, зацикливая свой взгляд на соседнем здании в окне. Случилось бы это недели две назад, его бы безусловно торкнул Герман и спросил, что случилось, но сейчас он даже не намерен смотреть на него, как, в принципе, и на других. Антон пулей вылетает из кабинета и идёт через толпы людей к частопосещаемому, для него по крайней мере кабинету. Не удивительно, что он был открыт, но там оказался некто другой человек, совершенно не похожий ни на директора, ни на Арсения Сергеевича. Шастун нахмурив брови и открыв, при этом, широко глаза, пытается понять, что она здесь делает. — Эля?! — на лице парня появляется улыбка, и наконец то отмерев он бежит к девушке. Сестра его родного отца, лучик солнце, не иначе, безмерно добрый и хороший человек, бескорыстно дарящий свое тепло. Она была низенького роста, явно меньше парня, с длинными, русыми волосами, и с ярко — зелёными глазами, которые постоянно будто светились; в её двадцать три она выглядела просто потрясающе, но почему то к ней тянулись не парни, а дети, поэтому она выучилась на педагогический, чтобы этот «дар» зря не терять. Антон обнимает её с тоской, отстраняется, пытается рассмотреть в этих ярко — зелёных омутах то, что не видел несколько лет. Улыбка не сходит с их лиц, эйфория переполняет внутренности, они стоят в обнимку с полминуты, а после у них снова возвращается дар речи. — Ты. ты как вообще здесь? — Ой Тоша… там долгая история. Садись, — Антон как ему было повелено садиться, и искрящими глазами смотрит на девушку. Она наливает чай, ставит его на стол возле дивана, и садиться рядом с юношей. — Ну, если в кратце, то где то год назад я познакомилась на работе с Арсением, и так получилось, что мы начали много общаться, а после стали друзьями «не разлей вода» как говорится. Неделю назад, когда я приехала от родных, из Воронежа, снова в Питер, мы встретились, и он предложил работу директором школы. Я вообще не задумавшись согласилась, а когда узнала, что ты здесь ещё учишься, так и подавно не пожалела; вот как раз сейчас первый день вышла на работу официально, — рассказала будто на одном дыхании Эля. — Там вообще много чего успело произойти за эти четыре года. — То есть, ты теперь здесь работаешь? — переспрашивает Антон, чтобы полностью убедиться, что он всё правильно понял. — Ну да. Нихуя. — так и хочет сорваться с губ Шастуна, потому что, уж извините, но сплетнями он особо не интересуется, максимум за счёт крыс; о родственниках он тем более не знает, кто с кем и как. — Ты как? Я уже в курсе происходящего. — спрашивает Эля, после недолгой паузы, заметив за лице парня задумчивость и тень улыбки. — В норме вроде, потихоньку привыкаю к жизни без неё, — эмоции на лице Антона не меняются, оно показывает безразличие и спокойствие, но внутри что то всё равно начинает полыхать, и неосознанно будоражить. — Вчера, вот, Кире всё рассказал, пришлось также тему про отчима задеть, иначе врать не хотелось. — И как она? — девушка кладёт нервно на плечо племянника руку, и сожалеюще смотрит на него. — Вчера плохо, сейчас лучше, — поверхностно сказал парень, и посмотрел на Элю, с пустыми глазами, откинулся на спинку дивана, и решив поменять тему тихо произнёс: — а где Арсений Сергеевич? — В суде, скоро должен позвонить, — ответила она. Атмосфера сошла на нет, стало слишком душно и грустно, слова не могли собраться в раз, настроение тем более угасало; не так они представляли себе их встречу после долгой разлуки.       Нечем было занять руки, которые казались просто масштабной проблемой, хотя особового внимания не привлекали, взгляд остановился в одной точке в полу, а слух резался от мёртвой тишины, но его вдруг прерывает звук телефонного звонка. Эля, взяв трубку, сначала стоит с каменным лицом, прижав большой палец к губам, а после улыбается во все тридцать два, чуть ли не визжав от радости. Парень приподняв бровь выжидает объяснений, на такую резкую смену настроение, да и вообще тему, что ей сказали. — Он выиграл, — одними губами шепчет Эля, и отключается подбегая к юноше, обняв, чтобы вылить свои светлые эмоции. Повторяя тихо одну и ту же фразу куда в шею Антону, девушка почти что не скакала как маленький ребёнок, словно получивший своё. — Что?       Остроумно. — Дочь, Тош, дочь. Я так рада за него, — девушка отстраняется, поправив на себе одежду.       Оставшееся время, до окончания времени школьных кружков сестрёнки, они разговаривают по поводу Арсения. Антон извлекает из этого диалога достаточно полезную информацию об Попове, и что то даже для себя подмечает, но особо многого не узнает. А когда стрелка часов показывает нужное время, они тепло прощаются, Шастун уходит за Кирой, и смотря на её более менее весёлый вид, успокаивает свои нервы, и идёт с ней домой.

***

      Антон не рад, можно даже сказать ничему. Отчим ушёл куда то в сторону мастерской, к своим пидорам, Кира в зале смотрит телевизор, перед этим сделав уроки, конечно же, не без помощи брата, и теперь через силу таращит глаза в экран под предлогом «я спать не хочу». Его свои уроки не интересуют от слова совсем, он давно забыл, что у него бывает домашка, и прочие поручения на дому, и учителя с этим со временем угомонились. Это радовало, но со временем стало обычным делом.       Улыбка проступает, только от воспоминаний о Эле, о весёлых времяпровождениях с ней, когда они были совсем мелкими, и без задней мысли, что их накажут, лазили по деревьям, гаражам, и заборам, лишь бы не сидеть дома. Такие светлые воспоминания, взаправду заставляли неосознанно улыбаться куда то в звёздное небо, но она сразу сходила, когда мысли заканчивались на сегодняшней встречи. Нет, она прошла просто потрясающи, но новость от которой Эля так радовалась, не радовала Антона, вообще. Он ничего против его семьи не имеет, наоборот, он даже рад за него, просто, Шастун чувствует. Ревность? Он никогда не ощущал чувства ревности, всегда и всё было отдано ему, люди окружающие его всегда давали понять, что он им дорог, и пытались отдать всё должное, чтобы он чувствовал себя полноценно. С приездом Эли, он понял по её рассказам, что у неё давно уже много новых друзей и дорогих ей людей, один из которых и является Арсений. С одной стороны очень неуместно ревновать свою тётю, к человеку, который по сути был единственным человеком оказавшиеся рядом в трудный момент, а с другой стороны чувство можно оправдать.       Под воздействием борьбы, как кажется, несколько личностей внутри, Антон понял, что хочет спать, и сильно не сопротивляясь он наконец уходит с балкона, застав мирно спящую сестрёнку в обнимку с мишкой. Зрелище милейшее, и даже тревожить не хочется, в такой поздний час, но всё равно приходиться, покачав немного он уносит её к себе в кровать, чмокнув в лобик, от чего она мило поморщилась и окончательно крепко уснула.       На следующий день Шастуну спокойней, то ли оттого, что отчим ушёл и нервы не теребит, то ли от позитивного настроения Киры. Ему грустно лишь от игнора Геры, он, естественно, всё понимает, но всё-таки хочется, как маленький ребёнок заистерить и обратить на себя хоть чуточку его внимания, хоть немного провести с ним времени, а потом как в ни чем не бывало вернуться домой. А может, он просто хочет всё вернуть, и оказаться в том прошлом, которое он не ценил.       На уроках сложно зацикливаться на словах преподавателя, и вникнуть в слова сказанного, а не задуматься и слушать его лишь фоном, всё-таки, что то наверное дельное говорят. Через себя, он пытается наверстать упущенное, и конспектировать в тетрадь хотя бы важные моменты, но рука начинает предательски дрожать, и он с отчаянием бросает эту затею. На перемене, ходя по коридору он встречает Арсения Сергеевича, с таким же спокойным выражением лица, элегантно идущего куда то. А точнее туда же куда и Антон. Конечно, парень не удивился, он ахуел, когда ещё плюсом, прозвенел звонок, и по настрою мужчины, он уходить не собирался. К счастью это был урок литературы, и Антон не был бы Антоном если бы не отвечал на все вопросы учителя, и высокомерно смотрел на мужчину. Чуть ли не перебивая преподавателя, он отвечал почти не задумываясь, пытаясь показать… себя? Парень сам не понимал для чего он выбражает перед мужчиной, явно понимая, что не перед классом и Юлией Андреевной. Ему не хотелось показаться занудой либо приебнутым отличником, Антон хотел чтобы Арсений увидел, что его присутствие Шастуна не пугает, и он для него никто.       Детский сад, Шастун, ей богу.       Этот урок оказался последним, после которого должен быть классный час, но, видимо, у парня планы меняются и его запихивают под локоть в пустой кабинет директора.       Доигрался. — У меня классный час как бы, — возмущается юноша, хотя у самого, сердце уходит в пятки. — На нём объявят результаты тестов, тебе оно зачем? — усаживаясь за стол, говорит мужчина. — Причём, у твоей сестры кружок заканчивается через полчаса, а Галина Ивановна, вас отпустит максимум через минут десять. Остальное время ты бы, возможно, курил, но как по мне лучше посидеть здесь. — Лучше бы покурил… — цедит подросток, и садиться на диван, осознавая поражение. — Антош, я не запрещаю, просто помогаю, — спокойно отвечает мужчина. — Я не просил помощи. — Ты никогда бы её не попросил, — колко подмечает он, и отводит взгляд в телефон.       Антон чувствует себя обманутым, его прочитали как открытую книгу, но он пытается закрыть её пока чужие глаза не прочли до конца. — По сути с какой то стороны, вы мне запрещаете курить, — пытается отыграться Шаст. — Нет. — Да. — Хочешь иди, ради бога, тебя никто не держит. Это можно принять как победа?       Шастун не уходит, но и вида не подаёт, что останется. Слова Эли красным флагом машут перед разумом, а совесть очень громко кричит хоть как то отреагировать на них. Вот, бери и просто поздравь; все обстоятельства сложились так точно, как не сложатся больше никогда. Но он не может. Слова застряли комом в горле, и не хотят произносится ни какими богами. Почему то становиться стыдно, возникает чувство должности, но при этом предательства. Он сдаётся, и просто уходит, перестав бороться со своими мыслями, забив на все возможные последствия, которых после не поступило.       Он спускается на первый этаж, и заходит в кабинет Киры. Та просто тихо рисует с другими детьми, очень сосредоточенно погрузившись в прорисование контура рисунка. Учительница медленно ходившая вдоль парт, и смотря на результаты детей, обратила внимание на парня, улыбнулась и медленно кивнула на немой вопрос Антона. Улыбнувшись в ответ, Шастун, пошёл к парте сестры, и сел чтобы заглянуть к ней. — Очень красиво, — подметил он, мельком взглянув на рисунок Киры. Он не соврал, иллюстрация и правду была красива и необычна, кажется, словно и не она рисовала её. — Тоша! — воскликнула девочка, обнимая брата. — Ты чего так рано? У нас ещё не закончилось занятие. — Просто пораньше освободился. Давай, дорисовывай и пойдём в магазин, — отвечает Антон шёпотом, и садиться рядом на свободное место. Кира сначала смотрит на него изумленно, а потом начинает усердно докрашивать голубое небо.       Из школы они выходят минут через пятнадцать, и направляются в ближайший супермаркет. В принципе, закупиться надо многим, и желательно надо было записать список продуктов, но Антон попросту забыл это сделать, поэтому покупает то, что вспомнит. Проходя между прилавками, он замечает, что Кира тихо ходит за ним и ни на что не засматривается, что не характерно для ребёнка её возраста. — Кир, — зовёт её парень, садясь на корточки возле неё, — ты ничего не хочешь? — девочка отрицательно качает головой, — прям совсем ничего? — она повторяет действие, — даже киндер? — Кира поджимает губы и немного опускает голову, смотря в пол. — Иди возьми. — Можно? — не доверчиво, но уже с улыбкой переспрашивает она. — Конечно, — отвечает Антон, и встаёт обратно на ноги, с улыбкой наблюдая как сестрёнка бежит к полкам со сладостями.       Эта ситуация послужила ещё одним доказательством, что Кира повзрослела, но сколько бы она не пыталась понимать людей и выглядеть взрослее, она всё равно останется ребёнком.

***

      Мысли стали слишком давящие, они мутные, но при этом очень яркие, словно реальность. Герман, уже не знает какой час сидит в своей комнате взаперти, огражденный от родителей, сестры и вообще социума, от которого он и устал. Люди для него стали дном, ужасными существами, которые могут убить одной фразой, тупо растоптать и бросить умирать. А ты лежишь и смотришь в небо, думая над этим поступком. Не о том как себе помочь и выбраться из ямы, а о том как можно было поступить по другому. И самое ужасное, что эти мысли ничем не перекроешь. Просто лежи и мучайся, пока не устанешь и не заснешь, а потом на утро, как ни в чем не бывало, будешь жить дальше, отрывками вспоминая о вчерашнем дне. Конечно, есть хорошие люди, которые за вас стеной пойдут, только ты за них идти не готов, от того и паршиво.

***

      Спокойно расположившись на полу возле дивана, Антон включил второй фильм про Малефисенту, принёс клубничное мороженое, выключил свет, и постелил плед для уюта. К концу фильма началась самая напряженка, но неожиданно для них открылась входная дверь, и по полу прошёлся холодным ветерок. — Вы чего в темноте сидите? — спросил отчим, беззлобным тоном. Он вошёл в комнату и включил свет ослепляя в ней находящихся людей в том числе и немного себя. — А тебя это должно волновать? — огрызнулся Антон, нажимая на пробел клавиатуры, чтобы поставить фильм на паузу. — Не рычи, малой. Сейчас проверка приедет, поэтому давай это трехамундию убирай, — он показывает на их укуток рукой, хмурит брови и уходит не услышав предъяв. — Стой, какая проверка? — спрашивает Антон, окликая его. — Опека. Так понятней? — юноша угукнул, и взглянул на Киру, которая поджав к себе ноги, засыпала, не обращая на них внимания.

***

— Всё хорошо, но не понравилось только одно: очень много бычков от сигарет лежит на балконе. Если вы столько курите, то просим это делать не в квартире, чтобы не портить здоровье детям, — Саша посмотрел на одну из девушек вопросительно, и немного растерянно. — Это же вы курили? — Ээ… Да, да, конечно. Я прислушаюсь к вашим словам, — оправдался он, обдумывая, как будет драть уши мальчишке за это. — Это всё? — Мм, да. Хорошего вам вечера, до свидания, — любезно попрощались девушки, и ушли захлопнув за собой дверь.       После того, как он закрыл дверь, он стремительным шагом отправился в комнату парня. Антон, сидел на кровати, печатная что то в телефоне, не замечая вошедшего мужчину. — Эй, слышь, курильщик, — парень от неожиданности дёрнулся, и поднял голову, — не рано, взрослым себя возомнил? Это надо же, в семнадцать лет курить, да лучше бы за учёбу так взялся, чем за гаражами с пацанами шлялся, — орёт отчим, не зная, что Кира спит. — А ты чего, родителя решил включить? Не поздно? — отвечает моментально Антон, потихоньку закипая, но голоса не поднимая. — Меня за курение отчитывать не нужно, я сам знаю, что мне лучше. А вот ты, — он начал тычить пальцем ему в грудь, уже стоя на ровне с ним, — бесчувственная мразь, которому плевать на чувства других, да и вообще на них в целом. Тебе плевать на его состояние, плевать, что сигареты это его единственный шанс выбраться из этой всей хуйни, потому что всё от него отвернулись, и вся жизнь пошла по одному месту! — уже кричал Шастун, открыто заявляя о себе, совершенно наплевав, что он подумает и сделает, просто хотелось вылить все эмоции на кого то. — Тебя не было рядом, ты не спасал нас, и то, что ты сейчас пытаешься включить отца, просто потому, что остался единственным нашей семье, не говорит, что ты имеешь право на «меня» орать. — Мразь, — бросает ему Саша, и уходит прочь.       Становиться на душе легче, даже как то пусто. Антон долго копил обиду, пытался замять, спустить всё на нет, но этим делал только хуже. Опустошив всё, до единой крупицы, становиться больно; вылить всё в лицо оказалось легко — язык словно заточен, сказал всё как по заученному тексту — а потом остаётся пустота. Открытая, сука, рана, кровоточит причиняя нестерпимую боль, которую терпеть невозможно. Слезы льются неосознанно, в груди начинает колоть, он садиться калачиком и утыкается лицом в колени, пытаясь не царапать себя, но всё тщетно.