хвост дракона

Катя к Роме пришла сама. Не постеснялась заявиться к нему домой — он даже глазам своим не поверил. Сидя у него на кухне со стаканом воды, обдала его одновременно холодом и показной доброжелательностью. Но на свадьбу всё-таки пригласила. Даже не пригласила — убедительно просила присутствовать на торжестве; видимо, забыла, что костюм президента «Зималетто» вне его стен снимается, и что Малиновский вообще-то — уже давно не часть компании. Привычка — это дело такое, неконтролируемое. Стоит ли удивляться, что всё так далеко зашло? Жданов, он с маниакальным упорством стремится нацепить одни и те же лыжи не по размеру и идти бороздить просторы семейной жизни. Сначала с Кирой, теперь — с Пушкарёвой. Без разбору. Свадьба-свадьба, кольца-кольца, я люблю тебя, люблю, моё солнце… Видимо, у каждого своя колея, и раз Андрею так хочется идти именно по ней, что же поделать? Всё, что мог, Роман уже сделал. Но нет, после того, как Катя покинула его квартиру, Малиновский даже начал отчасти понимать, с чего вдруг Андрей в неё так втемяшился. Явно же она это не ради Романа сделала. Ради своего благоверного — смотри ж, забила на обиды и сама предложила выкурить трубку мира. Потрёпанную, старую, не самого лучшего качества, и тем не менее. Червячок обиды на то, что она сделала это вместо Жданова, который мог бы и сам прийти, Рома давит в зародыше. Он скучает. А когда скучаешь — не так важны причины и следствия. И то, что он получил по роже (не очень-то заслуженно, как он до сих пор считает), уже не имеет фатального значения. Андрей хочет считать себя правым и правильным — его право (ох уж этот великий и могучий, Милко инфаркт бы хватил). Да это и неважно. Ничего не важно. Кроме того, что есть шанс примириться. Примириться со Ждановым — значит, и примириться с новой действительностью. Насколько всё-таки раньше было проще!.. Почему-то казалось, что так будет всегда. Ну, в самом деле; то, что кто-то из них двоих (Андрей, конечно) встретит великую и единственную любовь на века, казалось пошлой сказочкой. И жили они прекрасно — не пошло, не приторно, а вполне реально. Предполагаемая свадьба Жданова с Кирой Романа нисколько не пугала. Там великой любовью никогда и не пахло, и всем было удобно. Андрею, который почему-то всегда так отчаянно цеплялся за традиционную стабильность; Роману, который ещё не начал терять лучшего друга; Кире, которой, в общем-то, всегда нравилось страдать и искать лишние подтверждения того, что Андрей к ней безразличен. Эта колея — была понятна и привычна. А колея по имени Екатерина Пушкарёва пугает своей неизвестностью. Но и к ней Роман, конечно, привыкнет, если не хочет потерять Андрея. А он не хочет. Честное слово, он даже готов прикинуться приличным; ходить на семейные вечера, приносить бутылочку мускатного, миролюбиво улыбаться и слушать милые истории про Катин токсикоз. Хотя, зная эту железн(озуб)ую леди, токсикоз может испугаться её и сбежать. Променять обсуждение бабОчек на это — он готов. Молодость когда-то кончается. Будут у Жданчика Георгий и Ангелина, как он и хотел — если Катя, конечно, не решит внести свою лепту. И, возможно, Андрей так всем этим проникнется, что, в самом деле, будет счастлив до конца своих дней. Роман в это слабо верит; но в Пушкарёву он тоже никак не мог поверить. А это значит, что жизнь умеет преподносить сюрпризы. Что-то предсказывать Малиновский уже не берётся. Он всегда держался за Жданова и одновременно нет. Когда был третий или четвёртый курс — честно, он уже не помнит (третий, конечно, не прикидывайся, Ром), — они вместе многое пробовали. Им всё было интересно — и особенно интересно смотреть, как горит абсент, и как после него хорошо и мягко падается на кровать. И то, что однажды они упали туда без двух-трёх девчонок, тоже не вызвало удивления. Им же интересно всё-всё-всё. Они не были ханжами — по крайней мере, тогда. Тем более, под действиям «Огнедышащего дракона», который был таким коварно зелёным. Слава экспериментам! Сам Рома вряд ли бы проявил инициативу, даже в таком залихватском состоянии. Это он в шутку горазд или относительно того, что его не волнует (чувства Кати по поводу инструкции). А в том, что его действительно трогает, пусть этих вещей так бесконечно мало, если не одна — нет. Нет. Нет. Никогда не был готов. Но Андрей начал всё сам. Возможно, даже не представляя, какие это может иметь последствия — вот уж у кого алкоголь отбивает всяческую способность к анализу. — Ром-ма… А ты с парнями никогда не пробовал? — А что, — смеётся Малиновский, — хочешь быть первым? — А я буду первым? — икает Жданов. — А ты уже всё решил, что ли? — А ты всегда отвечаешь вопросом на вопрос? — А ты всегда столько спрашиваешь перед тем, как делать? Что-то не припомню такого с Настей… или Людой… или… — Ты достал. Это Андрей говорит уже шёпотом; и как-то внезапно он уже не по левую руку Ромы, а прямо над ним. В его чернющих, расширившихся зрачках танцуют драконы, мелькая почему-то золотистым хвостом. Малиновский, судя по всему, бредит. Но глядя в эти глаза, он не может сказать хоть слово против; да и не то чтобы хочет. Губы сухие — абсент их совсем не смягчил. Но неважно, ничего не важно. Главное, что целуют. — Если ты ещё раз наденешь рубашку с тысячью пуговиц, — злится Андрей, — я тебя убью. Рома ужасно веселится. — Что я слышу? Будет следующий раз? Хотя от такого ему не очень-то весело — но надежда хрупко прячется за тысячей смешков. — Заткнись, заткнись, заткнись… — звучит порывистыми, неосторожными поцелуями в шею и грудь. Это настолько похоже на фильм, где у героя внезапно открываются глаза на того, кто рядом, что Малиновский даже не знает. Слишком сильно его трясёт. Дальше всё происходит слишком быстро — Роман не уверен, было это или нет. Правда или плод больного воображения. Хочется запомнить детально, но такое не запоминается. Превращается в какое-то одно большое марево. Хотелось бы его повторить — звучит робко где-то далеко. Но он, конечно, никогда не попросит. Это всё случайность, большое такое веселье, которое они разделили на двоих. Эксперимент, да. — Вот твоя будущая жена обрадуется, — ржёт лежащий на подушках Рома, потому что не может не ржать, — когда мы на одной из семейных посиделок будем играть в «я никогда не...», и эта история всплывёт… — Брось, — морщится Андрей, прижимаясь к нему горячим голым боком, — я никогда не женюсь. На хрена мне оно? — А как же, — Малиновский выпучивает глаза, — маленькие Георгий и Ангелина? Ты их со святым духом заделывать собрался? — Детей можно сделать и без женитьбы. Есть, в конце концов, суррогатные матери. — Фантазёр… Ты меня называла… Почему-то Роман знает всё гораздо лучше самого Андрея. Жданову просто кто-то из его очередных пассий недавно основательно трахнул мозг — и поэтому он так запальчив в своих суждениях. Пройдёт, это пройдёт. — Почему все женщины не могут быть, как ты, а, Ром? — Жданов, скажи честно, тебя совсем развезло? — Да замолчи. Я, может, впервые в жизни решил правду сказать, без этих… как их там… синяков? Эээ… — Обиняков. — Во, точно. Голова. — И в чём же твоя правда? Андрей, который секунду назад был властным и вообще дохрена доминантом, утыкается своим большим носом куда-то между шеей и плечом Романа. — Ну вот как классно было бы. Женщина-друг, а? Сначала по кабакам вместе. Или на футбол там, или хоккей… Переспали без всяких там этих. «Без всяких там этих» (с). Андрей Жданов, гений мысли. — И потом говорите как ни в чём не бывало. Но не о всяких там розовых соплях, а просто о жизни. Тебя же не надо прижимать к груди и клясться в любви до гроба. Рома не перестаёт посмеиваться. Всё верно — ему, конечно, не надо. — Я подозреваю, друг мой, что с такими запросами тебе вообще нужна не женщина. Такого экземпляра, как ты описал, попросту нет. — А ты?!.. — Я сильно смахиваю на длинноногую брюнетку с третьим размером? Андрей стремительно опечаливается. — Ну нет. — Ну и вот. Ты же не из этих. И я тоже. — Правильно. Мы там… не какие-то там! Ром, а что это сейчас тогда такое было?.. — Ты МЕНЯ спрашиваешь? — А кого мне ещё спрашивать? — Приехали, блять… Жданов, знаешь, я с тебя просто валяюсь периодически. Уже на грани сна и яви Андрей бормочет: — Потому что только ты мне можешь меня же объяснить. Рома, у которого сна ни в одном глазу, продолжает лежать, пялясь в белый потолок. Он-то может. К сожалению или к счастью — даже не знает. Объяснение у него, конечно, есть: Андрей не способен к осмыслению. А Рома — будет делать вид, что не способен тоже. Так будет делать вид, что сам в это поверит. Эту ночь они никогда не вспоминали. Ну, на словах. Но Рома знал, что Андрей всё прекрасно помнит — это проявлялось в участившихся троекратно касаниях. Приобнять, взять за руку — это у них стало в порядке вещей, и никто предпочитал об этом не размышлять. И это тоже было очень удобно. Их вот такая реальность. Ничего не повторилось — Роман и не дурак, чтобы на такое рассчитывать. Просто до сих пор с каждой второй рыбкой он закрывает глаза крепче. А потом появилась Кира. Идеальная, казалось бы, кандидатура, чтобы воспроизвести на свет Георгия и Ангелину. И, конечно, совсем не такая, как мечталось Жданову в пьяных мечтах — чтоб без загонов, истерик и вместе гонять по кабакам. Да ладно, такой женщины в самом деле не существует. Ну, хотя бы просто адекватная — но это тоже не про Киру. И та часть Малиновского, которая лучший друг Андрея Жданова, прекрасно это понимала и волновалась за то, что Андрей тратит время впустую, не на то. Но та, другая часть — что-то такое гадкое, очень тайное, похожее на огромного злорадствующего дракона в темнице, — она радовалась. Радовалась, что не то. Что Андрей никогда не будет доверять Кире так. Ну а про Катю Малиновскому даже говорить не хочется. Он впихивает себя в белоснежный костюм, покупает огромный букет роз для невесты и, приклеив на лицо огромную жизнерадостную улыбку, едет на торжество. Сегодня он вместо стриптизёрши, выпрыгивающей из торта — участь незавидная, но пусть будет так. Во всём есть свои плюсы, Ромыч! По крайней мере, ты всегда остаёшься на сладкое. …Когда Катя покидает «Зималетто», Жданов сходит с ума. Пьёт, всё что пьётся, бьёт, всё что бьётся. Малиновский в этот раз тоже чуть не остаётся на сладкое — Андрей злостно, с силой прижимает его к стенке в пустом коридоре офиса и в тысячный раз орёт: — Я её люблю! Я люблю Катю Пушкарёву! Ты это можешь понять? Уяснить? — У меня с памятью всё в порядке, — устало напоминает Рома. — И с ушами тоже. Хотя если будешь и дальше так орать, то за уши я уже боюсь. — Твоя ирония здесь неуместна, — выплёвывает Андрей. — Да упаси боже. Андрюша не может без Катюши. Куда уж серьёзнее? — В самом деле, не могу, — говорит Андрей, прижимая Романа к стене ещё крепче. — А хочешь, объясню, насколько? — Попробуй, — щурится Малиновский. И это единственный раз, когда Жданов припоминает то, что случилось так давно: — Её я готов прижимать к груди. И говорить всю эту несносную хрень про любовь — тоже готов. Я вообще, Ром, готов на всё. Пусть она и не похожа на тебя. Руки по бокам от Романа — как когда-то давно. И снова его трясёт. Всё, чего ему хочется — найти сейчас Катю Пушкарёву и убить. Ни больше ни меньше. Им бы с Кирой сейчас сесть вдвоём, выпить, включить группу «Стрелки». Бросил меня, ты бросил меня! — Поздравляю, — сухо отвечает Малиновский, который никогда ни на что не надеялся, и, тем не менее, надежды которого в этот момент канули в лету. — Руки убери тогда. Не стой над душой. Но Андрей продолжает стоять и громко дышать. В его чёрных тупых глазищах опять танцуют драконы, только вместо абсента — великая история любви, которую он сам себе выдумал. Всё это порядком нервирует. — Жданов, я тебя сейчас ударю. И тебе будет нечем крыть. Отойди, а? Взгляд друга, наконец, проясняется. Он отходит в сторону и неторопливо бредёт к зималеттовским лифтам. Малиновский тоже не удерживается и припоминает: — Всегда мог объяснить все твои поступки тебе же, Жданов. Но это — это, извини, выше моего осмысления. Медицина и Роман Малиновский здесь бессильны, Андрюш. Андрей скрывается в лифте, ничего не отвечая. Но сегодня — день счастья и веселья. Андрей счастлив видеть Рому, они крепко обнимаются у всех на глазах; Малиновский скучал по Жданову, Жданов скучал по Малиновскому — это понятно даже тем, кто их двоих не знает. Это видно. Это кроется в стоически спокойной и мудрой Катиной улыбке. Нет, сейчас Рома не хочет её убить. Прошло достаточно времени. Он желает счастья другу, что бы там Жданову в голову ни взбрело — только так Роман сможет быть к нему близко. И в какой-то момент Андрей оказывается рядом, а вся толпа куда-то девается. Ах, да, все уже в ресторане, празднуют. Счастливая ждановская рожа сияет почище небесных светил, и, конечно, он должен разделить этот момент наедине с лучшим другом. Нужно сказать какое-то лучшедруговское напутствие. — Поздравляю, — хлопает его по плечу Рома, — надеюсь, с сегодняшнего дня вы будете активно работать над появлением на свет маленьких Георгиев и Ангелин. — Уже работаем, — улыбается Жданов и чешет голову. — Правда, Катя хочет Владимира и Инну. — Так вы старайтесь поактивнее. Родите четверых, и спорить не придётся. Андрей смеётся, высоко запрокинув голову; его шея на минуту выпрыгивает из туго затянутой бабочки. — Пятый тоже нужен. Мы уже решили. Роман Андреич, как думаешь, звучит?.. — Да ладно, — смеётся Рома в ответ, — Катя такого не переживёт. И вообще, не трогай моё имя своей фамилией. Вон, у вас есть Валерий Сергеевич и Павел Олегович, они только счастливы будут, если в честь них внука назовут. — Ром. — Жданов смотрит на друга без всяких обид, он в самом деле рад его видеть до одурения. — Мне тебя не хватало. Роме жизненно необходимо отшутиться, чтобы не начать снова видеть драконов, которых он сам себе вечно выдумывает. Кармическое животное, что ли? — Не могу похвастаться тем же, знаешь ли! У меня, ты не представляешь, какой прекрасный отпуск был, пока вы к свадьбе готовились. Тебе такого не видать — обзавидуешься! И не мечтай, с собой тебя в загул не возьму — как порядочный друг, я теперь обязан бдить твоё реноме. Андрей, продолжая счастливо смеяться, порывисто обнимает друга. — Ромка! Ну какой же ты дебил, — говорит он почти с нежностью. — Ну так я каким был, таким и остался, — мирно улыбается Рома, обнимая Андрея в ответ. Как давно этого не было! Боже, да пусть хоть десятерых родят. Пусть. Рома с ними даже готов играться и водить за руки в детский сад. Отсоединившись, Андрей спрашивает напоследок — гораздо тише: — Слушай… Ты в самом деле думаешь, что медицина бессильна? — Я, Андрюш, — продолжает улыбаться Рома, — ничего не думаю. Главное, чтоб ты был счастлив. А всё, что я говорил — забудь, ладно? — Тогда, — кивает Жданов, — ты тоже забудь всё, что говорил я. — Вообще всё? — В последний раз. И не лыбься так — лицо треснет. — Зачем забывать правду, Андрей? — Потому что, — Андрей глубокомысленно зависает, — потому что. Это правда, да. Но другая правда — она тоже имеет право на существование. — Даже боюсь спрашивать. Рома помнит, что Жданов всё ещё не способен к осмыслению — и пока тот не сказал что-нибудь этакого, хватает его за руку и тащит ресторан. К друзьям, к родителям, к невесте. Надо сворачиваться, пока этот день такой солнечный и относительно приятный. — Нет, Ром, — Жданов продолжает стоять, как вкопанный. — Я всё ещё о том, что ты единственный, кто может мне меня же объяснить. Малиновский, нисколько вообще-то не настроенный на патетику, закатывает глаза: — Надеюсь, сегодня объяснять ничего не нужно? — Нет. То есть, — Андрей исправляется, — я счастлив. Так счастлив, что даже этого боюсь. — Боже, Жданчик, ты просто перевозбудился. Понимаешь? — Ром. Я серьёзно. — Я тоже. Веришь, нет, абсолютно серьёзен. Ну что такое? — Малиновский залихватски приобнимает друга. — Мандраж наступил? Ну так это логично. Ты вступаешь в новую фазу своей жизни — Георгий и Ангелина грозят стать самыми что ни на есть реальными. Я уже практически слышу их смех. Но это нормально. Привыкнешь. — Да я знаю, — отмахивается Андрей. — Просто всё так идеально. Всё так сказочно хорошо, что… Ром, ты же можешь подтвердить, что всё так и будет? Так же может быть до конца жизни? — Он снова хватает Малиновского за руку, это уже автоматически, и смотрит на него с небывалой, почти детской надеждой: — Кто, как не ты, может ответить на этот вопрос? Рома хмыкает — ну да, конечно, он же гуру семейной жизни. Тыщу раз там бывал! А ещё он гуру Андрея Жданова, который, кажется, никогда не повзрослеет. И знает, что идеально, конечно, не бывает. Что семейная жизнь в любом случае уготовит трудности — не зря же сам Малиновский так активно её избегает. Конечно, он врал; он вполне может объяснить эту яростную любовь Андрея — Жданов слишком долго добивался Кати, чтобы вот так просто взять и отпустить её. И случай этот вполне традиционный, даже банальный. Достаточно ли этой радости победителя, убийцы мамонта на долгие годы… Нет, этого он, несмотря на все сомнения, не знает точно. Мало ли как бывает?.. Но сегодня Рома готов соврать ещё раз — чтобы счастливый блеск в ждущих глазах не потухал. Такую уж на него миссию решил возложить Андрей. Ну, так сам и виноват, в конце-то концов. — Почему нет? — беспечно отвечает Роман. — В конце концов, каждый из нас может найти ту самую, идеальную… Катя, конечно, вряд ли будет ходить с тобой по пивнухам, болеть за «Спартак» и соглашаться на секс, когда тебе будет удобно, но ведь и тебе уже не двадцать. Приоритеты меняются. Ты взрослый и заботливый. Так что расслабься, товарищ Жданов. Всё будет около дела. Почему-то волнение из глаз Андрея не пропадает. Даже становится больше. Драконы — они Малиновского когда-то доконают. Но улыбается Жданов слишком обезоруживающе. Настолько, что Малиновский понимает — если им в компании Кати и друзей когда-то и доведётся поиграть в «я никогда не...», он и словом не обмолвится о том, что было на третьем (точно третьем) курсе. Ни за что. Ну а если Андрей когда-то спросит с него за несбывшиеся надежды — что ж, с этим драконом Рома тоже сможет справиться.