Звёздная пыль

      — Ты видишь звезды на этой картине? — Хаджиме задает вопрос, нарушая тишину, в которой они выходили из галереи. Он не хочет уходить, только не из этого зала, задерживая коляску у каждой ее картины.       Сейшу качает головой. То искусство, что Хаджиме сердечно ценил, ему не ясно. Ему не ясны картины, которые он видит с самого детства, даже после смерти Акане, и Хаджиме в очередной раз ведет его в галерею. Умоляя, как будто это его последняя возможность запечатлеть в памяти пейзажи, которыми восхищалась она.       — Они горят ярче всех, разве ты не видишь? Они горят… горят с тех пор, как она умерла, — улыбка исчезает с его лица, в глазах Сейшу: убитый горем, бледный, казалось — уже не живой. — Вы не общались перед ее смертью, но… Этот пейзаж она рисовала в беспокойстве. Как будто предсмертном… Ее горящие, влюбленные глаза остались на этой картине, — Хаджиме снова улыбается уголками губ и нехотя отводит от картины взгляд.       — Ты… очень восхищался ею, — Сейшу неловко усмехается, отворачиваясь — закатывает глаза. Он не понимает, к чему клонит Хаджиме или не хочет понимать. Смотрит на картину, пытаясь разглядеть то, что Хаджиме так ярко описывает. — Я, должно быть, совсем провалился как брат.       Хаджиме кивает, убирая руки от картины, на что Сейшу вздыхает. На картине, разглядываемой им, был маленький дом, стоящий в поле под тучами. И никаких звезд. Хаджиме видит то, что не видит он, и сложно было ответить на вопрос: так сер мир Сейшу или так радужен мир Хаджиме?       — Эту картину Акане посвятила тебе, поэтому я даже не спорю, что брат ты просто отвратительный.       — Спасибо, поддержал…       — Я видел эту картину еще на начальных этапах, до вашей ссоры. Там была луна, нежно смотрящая на ваш с ней милый дом. А рядом с луной синело небо, которое она осветила. Рядом звезды — как ее прекрасные глаза.       Сейшу трет переносицу и вздыхает.       — Я уже понял, что ты был по уши влюблен в нее, Коко, — голова начинает болеть от метафор, которые использует Хаджиме, описывая картины Акане. Теперь они звучат как влюбленный безнадежный бред.       — А потом она закрасила их… Она закрасила луну, под которой ей хотелось жить, она закрасила звезды, скрыв их за тучами… — Сейшу уже не пытается скрыть свое недовольство, демонстративно закатывая глаза перед ним. Выхватывает из рук Хаджиме шарф, опускается перед ним на корточки и обматывает вокруг его шеи. — Акане хотела увидеть тебя, она знала, что скоро умрет…       Сейшу чувствует, как кровь ударяет в голову: подскакивает с места, разворачивает коляску Хаджиме от этой проклятой картины и снова опускается перед ним, крепко хватаясь за ручки. Смотрит в испуганные — спасибо, хоть немного живые глаза.       — Скажи честно: ты винишь меня в ее смерти? В пожаре, когда я был в другом городе от вас? Наверное, я должен был примчаться вам обоим на выручку, тогда твои ноги бы были целы, она — жива, — скулы сводит, а зубы практически скрипят, когда он выдавливает каждое слово, стараясь не сорваться и не разрыдаться на месте. Потому что он тоже сожалеет. Потому что он тоже скорбит. — Не делай из меня конченного эгоиста, Коко.       — Нет, — Хаджиме щурится, как и Сейшу, сдерживая слезы, кладет на его руку ладонь и кусает губы. — Я просто хотел в последний раз увидеть вас вместе… Семьей. Счастливых, улыбающихся, самых лучших людей рядом…