Псина

      — Что такое? — Ран опирается одной рукой на стол, на котором сидит, чуть отклоняясь назад, и проводит носком ботинка по подбородку какого-то незнакомца, который умудрился перейти Бонтену дорогу. Наивный и глупый мужчина, решивший, что будет хорошей идеей бежать сломя голову от Хайтани. Ему то всё равно: бегать, стуча трубой по стене, стрелять по ногам или, как сейчас, сидеть напротив и легко посмеиваться. Можно повесить его на галстуке и превратить в собственную мишень для дротиков, которые будут заменять камни, или прострелить конечности и просовывать пальцы в образовавшиеся раны, или выдавить глаза. Кто знает, чем эта судьбоносная встреча закончится? В планах Хайтани развлекаться до конца ночи, наслаждаясь криками и мольбой, но.       — Санзу опять ёбнулся. Завалился к нам домой и скребётся о стену на кухне. Говорит, что ты обещал заглянуть к нему ещё днём. Делай что-то со своей шлюхой, а то она моих распугивает.       Но есть Риндо, способный испортить хорошее настроение по щелчку пальца, напоминая о том, что за пределами его любимого раздолбанного завода есть другая жизнь. Его брат в этом, конечно, не виноват, но сейчас ему звонит именно он, чем выводит из себя. Хайтани надавливает носком на чужой кадык, спускается ниже и ощутимо бьёт незнакомца в грудь, наслаждаясь хриплым мычанием и глухим ударом упавшего назад стула. Даже это звучит красиво, в отличии от вновь подавшего голос брата. Ран достаёт сигарету и прикуривает.       — Блять, — он выдыхает наверх, рассматривая, как сигаретный дым собирается под потолком и медленно растворяется. Так же как желание Рана возвращаться сегодня домой. В принципе, есть вариант переночевать здесь, но это так неудобно, хоть и не впервые. Всё же у него есть потребность спать на дорогих простынях, а не на щебне или чем усыпан этот перепачканный всеми возможными группами крови пол. — Ударь его по голове чем-нибудь, выеби, если хочешь, и выкинь из окна.       Почему ему вообще приходится объяснять, что делать в такой ситуации, непонятно. Будто такое в их доме происходит впервые. Харучиё частенько в последнее время заваливается к ним на квартиру, чтобы расслабиться в объятиях Рана и в омуте наркотического угара. Майки сам около года назад приказал братьям следить за тем, как часто его преданный пёс балуется. Сано и его доводам в виде взведённого курка сложно противостоять. Санзу даже не думал о том, чтобы ослушаться, так что покорно принял всё, что скажет ему хозяин, хоть его зубы в тот момент всё же еле слышно скрипнули.       Тогда Ран и подумать не мог, что всю ситуацию можно будет обернуть в свою пользу и воплощать в корыстных, пошлых и в какой-то степени извращённых целях. Серьёзно, перекатывать между пальцами таблетку и смотреть в мокрые от слёз глаза Санзу с членом во рту, наматывать крашенные волосы на кулак и слушать его надрывающийся голос, в котором отчётливо слышно проклятия вперемешку с хриплыми просьбами трахать его сильнее, кусать бледные плечи до новых шрамов и наслаждаться его попытками сдержать стоны, пока он сжимает кожу ладони зубами — сплошное удовольствие. Было.       Сейчас Санзу раздражает, мешается и выводит из себя до тёмных кругов перед глазами. Он пользуется — думает, что пользуется — Раном, приходя к Хайтани домой, чуть ли не с порога налетая на него с поцелуями и мгновенно опускаясь на колени. Не сказать, что это не устраивает, просто бесит, потому что уже даже Риндо начал вкидывать шутки о том, какой у него прогнувшийся брат. Он же каждую их встречу исправно вдавливает податливое тело в какую-то поверхность, нашёптывает издевательства и кладёт наркотик на послушно вытянутый язык. А Ран только скрипит в ответ на эти шутки, шлёт брата на хуй, потому что не может в слух сказать, что последнее время встаёт у него только на Харучиё. Ёбаная псина, забравшаяся под кожу.       — Да с превеликим, — Риндо смеётся и зевает, заставляя взглянуть на наручные часы, показывающие, что время давно неумолимо перебежало за три часа ночи. — Где таблетки? А… и есть какие-то пожелания, как и где нагибать твою игрушку? Можешь даже сказать, куда мне кончить. Я выполню всё, что скажешь, даже могу видео отчёт скинуть.       — Иди дрочить в комнату, — Ран скрипит зубами, сжимая пальцами сигаретный фильтр с такой силой, что он отваливается, и подхватывает лежащий рядом пистолет. Бесит. Всё бесит: и мычащий на полу незнакомец, и ситуация, и брат, и Санзу. Санзу в особенности. — Если я приду и твой член будет в нём, я свяжу тебя и трахну на твоих глазах твою подружку.       — Если у тебя встанет.       Звучит выстрел, а следом ещё, ещё и ещё. Хайтани стреляет в незнакомца, пока обойма в револьвере не опустевает вместе с лёгким привкусом злости в груди. Риндо опять давит на те точки, которые трогать не следует. Но он же брат, отлично понимающий, что творится в голове Хайтани старшего. Он понимает, а Ран, блять, ничего из того, что творится за грудной клеткой, не понимает. Хоть и хочет, искренне хочет.       — Встанет, не волнуйся, — тяжёлый выдох, на губах появляется хищная улыбка, а в груди растекается тепло от предвкушения от сегодняшней никак не кончающейся ночи. Ран прикрывает глаза и отбрасывает сломанную сигарету в натёкшую под ногами лужу крови. Он разберётся с этим трупом завтра, если вспомнит. — Я скоро буду.       Ран приезжает домой через полчаса, тихо открывает дверь и прислушивается к тихому шёпоту, раздающемуся с кухни. Вряд ли Риндо всё же пропустил угрозу брата мимо ушей и решил воспользоваться ситуацией, да и у него там, вроде, с какой-то дамочкой всё очень даже неплохо. По крайней мере, она исправно приезжает к нему по одному его зову, даже если им пришлось уехать на другой конец страны. Бедная девочка, но не настолько, как Санзу. У него проблем намного больше.       Хайтани проходит на кухню, но в темноте за столом не видит никого, так что приглушенный шёпот со стороны кухонного гарнитура заставляет слегка напрячься, но тут же расслабиться, несмотря на звук спущенного предохранителя.       — Так ты послушно дождался? — Ран хмыкает и подходит вплотную, раздвигая в стороны чужие ноги. Пистолет упирается куда-то в район груди и неприятно сдавливает кожу, но абсолютно не волнует. Санзу не выстрелит, не потому что духу не хватит, у него на всё хватит, а потому что Майки не простит смерти двух его приближенных. А умрут, в любом случае, двое, потому что Риндо не пропустит мимо себя убийство брата. — Какая послушная псина. Удивляюсь тому, как ты умудряешься ждать меня, несмотря на ломку.       Хайтани ослабляет галстук, сдавливающий чужую шею, и проводит по коже языком, останавливаясь возле щеки. Вторая рука проходится по крепким ногам и сильно сжимает ягодицу, что заставляет Харучиё шумно выдохнуть через нос. Опять пытается показаться недовольным, несмотря на то, что свободная от пистолета рука тянет Рана на себя за ремень. Чтобы быть ещё ближе.       — Может я уже закинулся и приехал просто потрахаться, откуда тебе знать? — Санзу шепчет совсем тихо, приближаясь к уху, жарко выдыхая и быстро отклоняясь, когда крепкие пальцы сильнее сжимают шею. Он продолжает упирать пистолет в грудь Рана и выводит какие-то ясные только ему рисунки, а потом смеётся, стискивая зубы от острой боли, вызванной укусом. Ёбаный Хайтани.       — Что ж, в таком случае, забирай пушку и вали отсюда, — Ран приближается к губам, проводит по ним языком и спокойно отстраняется, приподнимая руки, мол «сдаюсь». На лице слишком довольная усмешка, хотя червь сомнения где-то в груди кричит о том, что Санзу реально может уйти. Но нет. Вряд ли он ждал его столько времени и царапал стены просто так. Да и тяжёлое дыхание вместе со стояком, который Хайтани ощущал очень даже отчётливо, отличные доказательства, что Харучиё рассчитывает на продолжение. Возможно, за этот год они оба умудрились привязаться друг к другу и к вот этой странной химии, что витает вокруг и оседает сладкой горечью на корне языка. Возможно.       Ран садится на стул напротив Санзу и смотрит точно на вытянутое дуло. Харучиё смеётся, оперевшись локтем о согнутую в колене ногу, и продолжает рисовать что-то в воздухе. Как сумасшедший, умалишённый, поехавший. Его можно называть как угодно, смысл будет один — в его голове совсем извращённые мозги, поплавившиеся в тот момент, когда Майки превратился в его глазах в короля, ради которого можно делать всё. Ёбаная псина. Не его псина.       Они смотрят друг на друга слишком долго в полной тишине, что, кажется, можно услышать, как в соседней комнате сопит Риндо и видит уже десятитысячный сон. Смотрят, испепеляют друг друга, пока Ран не закатывает от усталости глаза и не закуривает сигарету, за что точно получит от некурящего брата с утра. Они разговаривают на сугубо ментальном уровне, плавятся, будто сахар, под заинтересованным взглядом напротив и чуть щурятся, в ожидании, когда сорвётся противник. Сигарета стлевает между пальцев, неприятно обжигает кожу, и Хайтани проигрывает первым, потому что отчётливо ощущает, что сегодня у Харучиё в планах точно не срываться с места, падая в омут, как делал это всегда. Это напрягает, но всё равно недостаточно, чтобы доебаться. Ран упирает язык о нёбо, туша сигарету о витиеватую скатерть, несколько раз цокает и хлопает по коленке, подзывая к себе, как настоящую собаку. И Санзу подходит, садится на колени и, отложив пистолет на стол, опирается о чужие плечи руками, разминая уставшие мышцы.       Ведёт себя, как послушная жёнушка, что дождалась своего любимого с тяжёлой работы. Ему не нужно одобрение своим дальнейшим действиям, он отлично знает, что Ран под конец всего достанет рандомную таблетку из запаса и как всегда положит её на язык. Хайтани всегда так делает, просто с каждым разом нужно стараться лучше. Сегодня Харучиё постарается на славу, чтобы порадовать того, кто держит на его шее поводок так же крепко, как Манджиро Сано. Санзу быстро расстёгивает чёрную форму с парой капель крови, демонстрируя себе чужое тело, что даже в темноте, озаряемое только приглушенным светом фонарей, будоражит.       Хайтани как книга, только вместо слов шрамы, каждый из которых хранит за собой собственную историю. Ему хочется знать больше обо всех следах, изучить все пулевые ранения, надавить пальцами на старые шрамы и поддеть ногтем запёкшуюся корочку на новых. Санзу тоже привязался, окутал своё сердце красными канатами, нити которых сплошь покрыты когда-то ненавистным именем. Чужие руки забираются под одежду, сжимают кожу до новых синяков и пересчитывают рёбра. Санзу уже привык, что каждый раз после их встреч всё его тело в следах от пальцев и зубов. Ёбаный Хайтани.       Харучиё приближается к чужим губам, аккуратно касается, будто дожидается разрешения, и слишком довольно рычит, когда Ран сам утягивает его в поцелуй. Агрессивный, кусачий, сквозь который отчётливо ощущается довольная ухмылка обоих. Руки блуждают всюду, стягивают одежду, разрывают нитки и оглаживают кожу, без синяков оставляя следы. Санзу скулит, когда чужая рука вновь обхватывает шею и сжимает её с такой силой, что дышать не получается. Ран отстраняет его от себя, смотрит, как юркий язык проходится по слегка опухшим губам, и скалится.       — Спускайся, — он убирает руки и приподнимается, когда Санзу покорно оказывается на коленях и стягивает с него штаны вместе с бельём. А потом в глазах помутнение, потому что нежные губы обхватывают головку, сдавливая вакуумом. Харучиё всегда сосёт так, будто у него вся семья — потомственные шлюхи, которые обхаживали слишком привередливых клиентов: уверенно, плавно, заправив прядь волос за ухо, и обязательно смотрит в глаза, подмечая реакцию и любое изменение, будто наслаждается процессом. Хотя почему «будто». Ему искренне нравится всё, что происходит, потому его движения такие уверенные. За этот год непонятных взаимоотношений у него получилось изучить Хайтани целиком и полностью, узнать все слабости и как нужно делать, чтобы сносило крышу. Ёбаная псина.       Санзу опускается до основания, смаргивает капельки слёз, что мгновенно появились в уголках глаз, и помогает себе рукой, оглаживая яички. Он медленно поднимается, играется с головкой, проникает проколотым языком в уретру, вызывая контраст между разгорячённой плотью и немного прохладной серьгой. От его действий всегда голова идёт кругом, из груди вырывается хриплый вздох и держаться становится очень сложно. Предохранители срывает, когда Харучиё сжимает рукой член у основания, проводит языком по вене и скалится, угрожая, что его зубы когда-нибудь точно сомкнуться. Но нет. Вместо этого, он вновь берёт головку в рот и фыркает, когда крепкая рука сжимает волосы под корень и направляет его движения.       Хайтани никогда не нежничал и сейчас тоже не будет этого делать, так что не думает о том, что Санзу может быть некомфортно. Он будет направлять так, как ему хочется. Ран толкается в чужой рот, сжимает зубы и шипит, когда короткие ногти впиваются в бёдра. Там точно останутся следы, только вот никого из этих двоих это не ебёт. Хайтани так точно, потому что, благодаря его рукам, темп становится более рваным, быстрым и глубоким. Таким, какой его полностью устраивает. Хочется кончить ему в глотку, смотреть, как эта сволочь откашливается, стирает слюну с подбородка, а ещё хочется трахнуть. Выбивать из него стоны, кусать плечи, пока он сжимается вокруг и скачет, как на родео. Ёбаная, ёбаная, ёбаная псина. Всё ещё не его псина.       — Ёбаный Хайтани, — Харучиё отталкивается от чужих бёдер, когда руки прекращают сжимать волосы, и отстраняется, смотря с вызовом на усмешку. Так происходит каждый раз, когда они оказываются вместе. Каждый раз хочется откусить ему член, ударить по яйцам и пристрелить к чертям. И каждый раз в этот момент Ран достаёт из кармана персональную панацею. Крутит её перед лицом, разглядывает, словно надеется увидеть там что-то новое, и издевается.       — Ёбаная псина, — очередной цокот и приглашающий жест на колени. А Санзу опять не отказывает, ведёт языком по губам и поднимается, усаживаясь на колени и вновь включает шлюху, каких свет не видывал. Виляет бёдрами, касаясь возбуждённого члена ягодицами, льнёт и скребётся ногтями по животу, заставляя напрячься всем телом. А ещё постанывает, так блядски постанывает, что сдержаться невозможно.       Но Ран держится, приближает капсулу, проводит ей по чужим губам и скалится, наслаждаясь тем уровнем послушания, до которого смог приучить Санзу. Ему не терпится, это отлично видно, но без «Можно» он даже рот не приоткрывает. Как и положено послушным собачкам. Хайтани приглушённо смеётся, чтобы не разбудить Риндо, и под шокированный взгляд Харучиё кладёт таблетку на свой язык. Он никогда раньше так не делал и всегда говорил, что даже целовать Санзу не будет, пока он не проглотит таблетку, чтобы наркотик не ударил уже по его мозгам. Но не сегодня. Ран подталкивает капсулу языком, располагая её между зубов, и раскусывает напополам.       — Можно, — эти слова звучат, как спусковой крючок. Санзу мгновенно накрывает чужие губы своими, проникает внутрь языком и оглаживает нёбо. Он так старается забрать инициативу и наркотик, который так неожиданно приходится делить с правильным Раном, что не обращает внимания, как его ягодицы сжимают и резко опускают на член. Без смазки и растяжки, почти на сухую, если исключить естественную смазку и чужую слюну. Не заслужил. Пусть помучается и поскулит на радость Хайтани.       Ран сразу набирает быстрый темп, чувствуя, как по его мозгам ударяет наркотик. Кажется, у него есть предположения, почему Харучиё так держится за эту дрянь и готов вообще на любые изощрения ради очередной дозы. Ощущения ярче, круче и намного приятнее, чем обычно. Хотя вполне возможно, что дело вновь в том, что делает Санзу. В его движениях вверх и вниз, в ускорении темпа, в сжимающихся мышцах и блядских стонах, которые с каждым разом становятся всё громче.       — Будь тише. Принцессу разбудишь, — Хайтани рычит, прикусывая чужие губы, призывая заткнуться. Ему нравится реакция, громкие возгласы и просьбы быть ещё жёстче, вбиваться глубже и быстрее, но выслушивать завтра триаду матов не хочется. У него ещё будет миллион возможностей услышать эти ласкающие слух и воображение стоны.       — Не разбужу, не переживай, — очередной оскал и ещё более громкий стон, на который так хочется ответить. Ладно, пускай это приведёт к скандалу. Похуй. Ран впивается зубами в нежную шею и сжимает бёдра ещё сильнее, ускоряясь пуще прежнего. Санзу опускается в последний раз, откидывает голову назад и чуть ли не выкрикивает чужое имя в унисон со стоном Рана, и кончает, заливая чужой живот. Он чувствует, как сперма заполняет его и усмехается, приближаясь к губам.       — Я заслужил ещё одну, верно? — поднявшись, Харучиё потягивается и как-то слишком устало для всего произошедшего зевает. Это могло бы вывести из себя, но нет. Всё в порядке вещей. Санзу вечно какой-то эфемерный и спокойный, после оргазма. Стоит ли его за это винить? Или за то, что ему захотелось добавки? Точно нет. Ран хмыкает и достаёт блистер с последней капсулой. Харучиё хватает наркотик и пистолет, вновь игриво направляя его на лоб запыхавшегося Рана. Улыбка появляется на лице лишь на долю секунды и так же шустро пропадает. — Бум.       А следом выстрел. Очередной за сегодня, но на этот раз фатальный не для какого-то незнакомца, а для самого Рана. Какая жалость. Харучиё хмыкает и наклоняется, чтобы подобрать с пола форму Хайтани, и натягивает её на себя. Он достаёт пачку сигарет, подкуривая, и смотрит на дыру во лбу, улыбаясь, когда тонкая струйка крови приближается к губам. Картина достойная самого паршивого боевика. А может не самого паршивого, но точно красивого. Санзу скалится и проводит языком по синеющим губам, собирая капельки крови. Глупые и наивные парни, думающие, что можно перейти дорогу Бонтену и остаться безнаказанными. Майки такого не прощает. Даже когда-то преданным братьям Хайтани.       — Ёбаная псина, — легко хлопнув Рана по щеке, Харучиё выходит из чужой квартиры, сильнее кутаясь в длинном плаще, и пишет сообщение Манджиро, отчитываясь в том, что задание выполнено и оба предателя мертвы. А потом смеётся, закидываясь последней капсулой из блистера.