Типа.. останься

— Я за бухлом, — перекрикивая музыку, орёт Данику в ухо уже поддавший Эмиль, в ответ получая смазанный кивок. В клубе, куда они поехали отмечать очередную круглую цифру на канале Масленникова, очень шумно — музыка и счастливые крики людей ощутимо бьют по барабанным перепонкам, но это даже круто — стук сердца резонирует с басами, заставляя с головой окунуться в располагающую клубную атмосферу. Покачиваясь в ритм песне, он уверенно движется через плотную толпу к барной стойке. Окончательно расслабиться и влиться в общее веселье мешает только липкое напряжение, остающееся между ним и Димой уже пару месяцев. Они оба погрязли в неловкости, подобной в разведённой паре с общими детьми. Чувства былой привязанности есть, но есть и дохера всякого говна. Часто Эмиль с тоской вспоминает времена, когда было проще, ярче, искренней. Те времена, когда он только вливался в команду. После знакомства притирались друг к другу они не долго, сразу образовав союз, как два идеальных паззла в детской картинке. Их отношения дружбу напоминали очень отдалённо, но вместе с тем были чем-то таким тёплым и невинным, что даже их друзья шутили об этом неохотно. Это было подобно посягательству на святое, на шаткое счастье большой семьи. Прятки, лайфхаки, ряд роликов с переделкой магазинов, перевал Дятлова — все эти видео пролетели как одно мгновение, навеки оставшись в сердцах зрителей и в их воспоминаниях. Сейчас же Эмиль с тоской смотрел за тем, какая неловкая херня у них выходит, когда они в одном кадре, и подавляет желание пробить рукой лицо. Блоггер забирает у бармена свой виски (как же классно быть не за рулём) и облокачивается спиной на стойку, бездумно скользя взглядом по толпе. Вон там во всю отрывается Сударь — его голова от дикой тряски, кажется, вот-вот оторвётся. Чуть правее Аля с подругами записывают пьяные сториз — Эмиль напоминает себе подойти к ней позже, давно не мелькал рядом. Диму и Леру среди океана чёрного вообще не видно. Иманов хмыкает. Даник, похоже, там уже во всю занят романтической чебухнёй, и там ему тоже места нет. Иррационально хочется свалить домой — настроение внезапно упало ниже плинтуса. — Прошу прощения, — слышится где-то сбоку приятный низкий голос. Эмиль нехотя поворачивается к нему навстречу, встречаясь глазами со статным мужчиной чуть старше его самого. Тот вежливо улыбается, уставившись на него цепким взглядом голубых глаз. — Эмиль, я Марк Дубровин, занимаюсь… Чем там бы этот незнакомец не занимался, Эмиль не дослушивает — на него будто с разбегу врезается чьё-то пьяное тело, из-за чего он оказывается щедро облит мешаниной их с …девушкой? напитков. Он морщится, вытягивая руку со своим стаканом, и лишь сдержанно, как истинный джентельмен, уверяет девушку, что всё в порядке. Она уходит, но его любимая рубашка всё ещё оказывается безнадёжно испорченной. — Давай я помогу, — вмешивается голубоглазый незнакомец, чьё имя он, конечно, не запомнил, и кивает в сторону туалетов. Эмиль, вообще-то, не совсем уж дурак, и людям обычно не доверяет — сказались 11 лет в роли изгоя в школе. Он вежливо отмахивается, c тоской наблюдая за половиной оставшегося в бокале напитка, и, подумав, залпом допивает его, чувствуя какой-то странный солёный привкус на языке. Наверное, часть коктейля девушки всё же попала к нему в стакан. Его сразу бросает в жар, но какой-то слишком удушающий для алкогольного, и он торопливо направляется к туалетам, чтобы хотя бы банально умыться. Сквозь начавшееся головокружение шагая к цели, Эмиль лишь надеется, что тот незнакомец не попрётся за ним. Но судьба, похоже, имеет свои шашни с законом подлости и, заваливаясь в на удивление пустой мужской туалет, блоггер снова слышит позади себя знакомый голос. — Эмиль, я понимаю, что я кажусь тебе подозрительным, но я просто хочу помочь. Тебе плохо? Парень, не сдержавшись, морщится — не то от усилившейся боли, не то от раздражения. Разве мог алкоголь так ударить по нему? С каждой минутой становилось только хуже — тело слабело, мысли путались, конечности напоминали вату — всё как по учебнику. Может ли быть, что ему подсыпали наркотики? Та девушка? Нет, точно нет. Тогда этот мужик. Не зря ведь поперся с ним сюда. Чёрт, это очень плохо. — Послушшйте, я — — Марк. Называй меня по имени. По коже пробежали неприятные мурашки. Но злить этого маньяка себе дороже, поэтому он продолжает мысль. — Я не хочу быть грубм, но мм… Я не в состоянии для компании, — язык стал заметно заплетаться. Надежда, что этот Марк сейчас от него просто так отъебётся, была практически микроскопической. Нужно было что-то придумать, в зависимости от того, чего незнакомец от него хочет. Воспользоваться телом или продать на органы? Может и то, и то? Его замутило, и Эмиль упёрся горящим лбом в холодный кафель. Неужели блять никто из сотни человек не хочет прямо сейчас зайти и поссать?! Когда он разворачивается, над ним нависает наигранно встревоженный Марк, заставляя плотнее вжаться в стену. Тот с минуту молчит, наблюдая за тяжело дышащей жертвой, и вдруг резко приближается, чтобы смять его сухие губы в максимально отвратительном поцелуе. Эмиль протестующе мычит, изо всех сил кусая Марка за губу, на что в ответ ему с размаху прилетает звонкая пощечина. Его, как суку, за волосы протаскивают выше по стене и снова затыкают рот слюнявым языком. Эмиль не отвечает, но больше не вырывается, судорожно стараясь придумать план выживания. Нужно найти знакомого — это спугнет Марка. Но как вырваться из его паучьих лап? Чужие губы нетерпеливо прижимаются к шее, оставляя влажные следы, и только от этого простого действия хочется сблевануть прямо на рубашку этого маньяка-пижона. Эмиль что-то мычит, отворачиваясь, но Марк слишком увлечён его ключицами, чтобы заметить вялое сопротивление. «Думай, Эмиль, думай, иначе тебя поимеют прямо здесь, а после вырубят и вырежут все почки!» Мужчина рычит, вырывая с корнем пуговицы на его рубашке; его отвратительно потные ладони во всю лапают спину и грудь блоггера, пока тот судорожно пытается придумать, как спастись. С него уже стаскивают ремень, когда в голову приходит рискованный, но подходящий план. — Мне над отлть, — выдавливает Эмиль из себя что-то более-менее внятное, — потм прдолжм дома, дорогй? Иманов надеется, что этот маньяк совсем отупел от похоти, и для убедительности сам проводит ладонью по чужой груди, всё ещё спрятанной одеждой. Тот кивает, расплываясь в ухмылке и на последок целует куда-то его в ухо. Отвратительно. — Жду тебя на улице. Эмиль выжидает какое-то безопасное время для себя, но не знает, правильно ли воспринимает время. Он до истерики боится отключиться, так и не найдя помощи. Преодолевая тошноту, панический ужас и всё нарастающий внутри жар, парень толкает дверь туалета, вываливаясь наружу прямо в своём непотребном виде — жизнь важнее. Первые несколько шагов он делает автоматически, подчиняясь страху, но всё же находит в себе силы оглядеть толпу. От мелькающих ламп головокружение только усиливается, и он уже слабо верит, что справится. Одно радует — маньяк, похоже, реально оказался тупым. Но времени у него всё равно не слишком много — тем более, когда адекватно не оценить его ход. Разум и тело вдруг будто обрели две оболочки — мыслить можно, но закричать — нереально. На чистом адреналине и жажде жить он инстинктивно двигается в толпу, стараясь там затеряться. Надо найти знакомых, другие люди только сочтут его вусмерть пьяным. Как назло, разум не цепляет ни единого знакомого лица, а время неумолимо бежит вперёд. Неизвестно, как скоро Марк его найдёт, а сделать это не так уж и сложно. Растрепанный, с засосами на самом видном месте, в полностью расстегнутой рубашке — он словно белая ворона. В очередной раз крутанув головой, у входа он замечает знакомую фигуру насильника, и новая волна страха спазмом сдавливает лёгкие. Чёрт, чёрт, чёрт, чёрт! Полминуты. У него тридцать секунд, что найти спасителя и убедить его помочь. Паника только мешает сосредоточиться — он бы и мать свою сейчас не узнал! Эмиль не знает, сколько делает шагов — тело будто летит над полом благодаря ватным конечностям. Возможно, скоро отключится и разум — зависит от дозы, которую он успел принять. Стоп. Это же… Очень похоже на… Стрижку Димы! Да, да, да, да! Облегчение затапливает его работающее на пределе сердце горячей волной. Уже совсем близко, буквально в пяти метрах его спасение! Эмиль не думает о времени, о маньяке, который уже в спину дышит, он плывёт, летит, ползёт! к единственному самому яркому пятну среди толпы. Только бы не оттолкнул, Диман, ради всего, что они пережили… Наконец он с разбегу налетает на друга, разговаривающего с кем-то посторонним. Тот на автомате ловит его, шокированное уставившись на готового разрыдаться от облегчения Эмиля. Тот тяжело дышит, вцепившись в чужую тёмную кофту, как в спасательный круг. — Эмиль?! Что ты… Ты перебрал? — брезгливо кривит губы Масленников, и это пугает до чёртиков. Пьяные вызывают только отвращение. Вот чего он боялся. Его не воспримут всерьёз, а он не сможет внятно объяснить из-за проблем с речью. Нужно как можно короче попросить помощи. — Останься, — как можно громче мычит Иманов, трясущимися пальцами всё ещё держась за кофту друга. Та приятно пахнет туалетной водой Димы и едва заметным запахом пота. Это самая главная мысль, голая просьба умирающего. Яснее выразиться у него не получится. Дима, ожидаемо, не догоняет — лишь непонимающе переводит взгляд на своего собеседника, находящегося в не меньшем шоке, и аккуратно отцепляет пальцы друга от своей одежды. — Эмиль, у меня тут важный разговор, вообще-то, — раздражённо тянет Дима, бегая глазами по его странному непотребному виду. Ну он же чувствует подвох! Эмиль стонет в отчаянии, спиной ощущая чужое присутствие. Мистер пижон тут как тут. Это конец, да? Ну вот, Диман, потом будешь плакать на его могиле, винить себя, что в глаза долбишься. Спасибо, блять. — Извините, мы с Эмилем пили, и он немного перестарался, — располагающе извиняется за него этот отвратительный маньячий голос, и Эмиль чувствует, как слезы стекают по его лицу в отчаянии смертника. Естественно, это сразу и не заметишь при таком освещении. Чужие грабли, будто зыбучие пески, мягко, но настойчиво тянут на себя, и Эмиль, уже знающий, что это начало конца, как в слоу мо наблюдает: вот Дима отворачивается, собираясь возвратиться к разговору, вот все ещё напряжённо хмурятся его брови, поджимаются губы. В голове яркими картинками проносятся воспоминания — как абсолютно заёбанный после трёх рабочих суток без сна Дима впервые засыпает на его плече, весь такой уютный и невинный. Как они впервые целуются, поддавшись сексуальному напряжению, давящему не первый месяц, и как прохладные ладони скользят по его лопаткам, будто выискивая там крылья; как они впервые неловко дрочат друг другу, абсолютно счастливые в тот дурацкий неловкий момент; как уютно им вместе собираться в офисе, живя уже в разных квартирах, и как же все эти моменты они оба по-настоящему ценят, несмотря на всё, случилось. Ну подумаешь, решили, что им лучше с девушками, блять. Но они же всё ещё рядом. Были… Он не слышит своего голоса, но, кажется, кричит, отчаянно зовя Диму по имени. Это ни что иное, как чудо, победа сознания над наркотиком, победа чувств над телом. Дима, как и несколько рядом стоящих людей, оборачивается на них, и Масленников расширенными от удивления зрачками скользит по его телу и лицу, наконец находя что-то неправильное. То ли мокрые дорожки слез, сверкнувшие под лампами, то ли расстегнутая рубашка без какой-либо причины, то ли практически физически ощутимое отчаяние — не важно, что его спасает, он благодарен и этому. Дима отбирает его у Марка, сгребая в объятия, и подставляет ухо ближе, чтобы услышать не особо внятный ответ на свой вопрос. — Ну же, что случилось, дружок? Эмиль, правда, не хочет здесь развешивать сопли, и проглатывает истерику, стучащими зубами силясь выдавить ответ. — Нрктики. Подсыпал. Сказал, чт Марк. Еле вырвлся, — шепчет парень, не до конца осознавая, что спасся. Даже в мерцающем свете видно, как темнеет взгляд друга, и тот что-то ищет поверх его макушки — наверное, Марка — но, не найдя, вновь возвращается к нему. Эмиль отстраненно замечает, что такого «важного» собеседника Димана также нигде нет. Дима не очень осознанно гладит его по волосам, покачиваясь в объятиях, и уставшее сознание Эмиля считает это достаточно комфортными условиями для отключения. Отрубаясь, он чувствует сухие губы у себя на лбу.

***

В гелике пахнет, как дома, а настоящий дом всегда обозначает безопасность. Эмиль потягивается, вдыхая свежий ночной воздух из открытого окна, и поворачивает голову в сторону глубоко ушедшего в себя Димы. Тот следит за дорогой, но будто бы всё время смотря в одну точку, даже не замечая очнувшегося друга. — Я задремал, да? — хрипит потерпевший, и Масленников вздрагивает, бросая беглый взгляд на его лицо. — Угу, минут 40 прошло, уже доехали почти, — отвечает Дима, и добавляет, когда Иманов уже собирается вновь заснуть, — ты как? — Ну, в рот будто орава кошек насрала, но уже хоть разговаривать могу. Этот псих ошибся с дозой, — беспечно ответил парень, замечая, что Дима проехал поворот к дому Эмиля. Ну и хер с ним. Какое-то время они едут в тишине — Дима что-то переосмысливает, не зная, как выразить чувства словами, не обнажив душу, а Эмиль ему не мешает, наслаждаясь чувством безопасности и уюта. Он ведь мог умереть, не выбравшись из того проклятого клуба. Лежали бы его останки в черных мешках на свалке, подгнивая, и мама, быть может, сорвала бы телефон, в попытках узнать, что случилось с её сыном… А может, его бы держали, как секс-игрушку, в тёмном сыром подвале, ииии… надо бы завязывать, а то вырвет его прямо здесь. Дима останавливается недалеко от своего дома, похоже, планируя проследить, чтобы наркотики не стали бомбой замедленного действия и не ударили по измученному стрессом организму Эмиля. Очень мило с его стороны. — Пойдём, — парень хватается за дверцу, но друг тянет его за рукав. — Стой. Дима послушно замирает, наконец не избегая его взгляда. Иманов различает в чужих глазах вселенскую усталость, остаточную злость и что-то очень уязвимое. Ему вмиг становится стыдно. Он ведь даже банальное «спасибо» не сказал. Эмиль неловко трёт шею, отводя взгляд и пытаясь перевести свои слова в полушутку. — Спасибо что спас мои органы и задницу. Я, типа, в долгу у тебя. Он вновь чувствует неловкость, но она приятная, будто на первом свидании с понравившейся девочкой. Глаза напротив словно смеются, и губы Димы расплываются в слабой хитрой улыбке. — Тогда, типа, я хочу права на твои органы и задницу. Больше на задницу, в самом деле, — тихо смеется Дима, но мимика выдаёт ту самую уязвимость, которой тот сам боится. Ему неловко, и это странно успокаивает и подкупает, даже когда смысл его слов доходит до воспалённого мозга. И к чёрту отношения с Алей, к чёрту нормальную жизнь — он уже дышать не может без того адреналина, что получает от Димы и всей его ауры «ненормальности». Эмиль улыбается, опуская на мгновение взгляд, и довольно скалится в ответ. — Я типа только за.