Чужой патруль

– Слушай, с технической точки зрения ты, конечно, сделал все правильно. Да и я понимаю, почему ты это сделал – должностные обязанности, работа, все такое. Я и сам, право слово, пришел сюда по работе… право слово, какая занятная вышла ситуация! Я бы предпочел ее лицезреть в качестве третьего лица, а не участвовать. Да и не думаешь, что все происходящее достойно гораздо большего, чем, эм, лавка каких-то магических безделушек? Нет? Не думаешь? А я вот на такую пьесу бы сходил. Может, даже оперу-буффа кто-нибудь мог поставить, а? Потому что это как-то чересчур для реальной жизни, не находишь? Дилюк не находил. Единственным «чересчур» для него последние пятнадцать минут являлся только успевший осточертеть словесный поток. Он хотел как-то снять напряжение, размять шею, пройтись по ночной лавке, скрестив руки за спиной в замок, как это делали стражники званием повыше, но от волнения все, на что его хватало, это не показывать дрожь в коленях. И терпеть осточертевший словесный поток. – А вот мне кажется, что да. Я тебе не по статусу, не находишь? Сидящий у стены мужчина иногда ворочал пальцами связанных рук и улыбался, смотря на него. Связаны у него были не только руки, потому что у Марджори хранилось много веревки и потому что Дилюк решил перестраховаться. На ноги он веревки не пожалел. Это Руперт попросил его выйти на смену за себя. Дилюк не мог отказаться, потому что был ответственным, потому что ему было всего ничего, потому, что по-другому он в царстве дедовщины просто не мог. Он ответственно шагал по мощеным улочкам и еще более ответственно убеждал себя, что на него не скинули в Луди Гарпастум ненавистную службу, и сами не ушли кутить. Проходя мимо магазинчика Марджори, он услышал шорох и решил, на всякий случай, проверить. Дверь оказалась открыта. Точнее – взломана. А внутри его ждал личный подарок на праздник, который настолько не ожидал быть пойманным, что при виде его опешил, отчего и дал себя огреть, связать и перетащить к стене. Дилюк знал, что если приложить человека чем-то, и после этого он долго не приходит в себя, самое время бить тревогу. Но этот очнулся. И, боги, стал говорить. Дилюк не хотел заводить разговор с каким-то ворьем, но оно столь самозабвенно говорило о своей исключительности, причем говорило очень грамотно, знало, что такое опера-буффа и не глотало окончания, что он не выдержал. Ни в коем случае не сдался, а просто решил подыграть и проявить интерес, потому что мало ли этот вор выболтает что-то важное: – Почему это не подхожу? Вор широко ухмыльнулся на его звонкий строгий голос, который был строгим только для Дилюка, и откинулся головой о стену, от чего висевшие над ним часы тихо звякнули. – Потому что я не простой домашний вор, малыш. Всего, что здесь понакоплено, - он широко провел головой, огибая всю комнату со стеллажами и витринами. – Не хватит, чтобы выкупить и одну четверть того, что побывало в моих руках. Разве ты не слышал о краже золотого скипетра, или о том, как однажды вместо самой первой в мире моры стражники нашли песочное печенье? – …Нет. Вор так и остался сидеть с открытым ртом, потому что от неуверенного тихого «нет» все, что в его голове выстроилось в очереди похвальбы самого себя, внезапно разбежалось по разным углам. Кажется, он впервые с этим встречался. Дилюк же искренне не понимал, о чем он говорит. Кражи его интересовали, но не то, чтобы кто-то был готов рассказывать ему, новичку, захватывающие истории о каком-то там известном воре. Объяснять матчасть никто не собирался. – Да ты брешишь. – Я правда не знаю, кто вы такой. Однако одно я знаю точно: вы не больше, чем простое ворье, которое ворвалось в… - он не закончил – гулкий хохот сбил его голос и зазвенел часами над черной головой. Мужчина смеялся, а когда закончил, то, тяжело дыша, посмотрел на него с прищуром и улыбкой. – Пр-р, тихо, попридержи коней, а то я расплачусь. И это называется бравой Мондштадтской стражей? – Дилюк поджал губы и нахмурился, когда вместе со словами его самолюбие ударил пренебрежительный кивок. – Ха, а как ты собираешься ловить преступника, если не знаешь о нем ни черта? А если бы я был продавцом и просто вернулся, чтобы забрать шляпу? Дилюк осмотрел его, стараясь выглядеть хмуро настолько, насколько мог. – Вы даже в тени не похожи на продавца. Да и замок был взломан. Зачем продавцу взламывать замок лавки, в которой он работает? – Забыл ключи? – пожал плечами вор. Дилюк хмыкнул. Он улыбнулся. – В любом случае, малыш, я тебе немного не по зубам. Может, Хоффман, или кто там у вас такой же ответственный… Свен, вроде, да? Вот им вполне по статусу. А ты еще не дорос… тебе хоть двадцать-то есть? Дилюку едва исполнилось двадцать. Это его не сильно сейчас волновало – Дилюк выпрямился, сложил руки на груди, лязгнув налокотником. – С чего вы так решили? - С чего? Да просто у всех ваших рыцарей, которые мало-мальски чего добились, уже по пивному пузу и трем подбородкам нарощено. А ты тут такой, как статуя. Без одежды точно будешь – поставить вместо Барбатоса и любоваться. А? Дилюк не помнил, чтобы у Хоффмана было пивное пузо. – Так что я и говорю: оставь меня вот всем этим дядям с усами и спитыми мордами. Им будет полезно за мной побегать, не считаешь? Не дело такому красивому юноше в праздник сидеть здесь со старым вором. Внешне Дилюк не менялся, пока случайно не попал в капкан от лукавого взгляда. Он поморщился, легонько мотнул головой и случайно представил, как тот, в своей черной накидке и капюшоне, ловко и неслышно прыгает по крышам, и как те самые дяди с усами неуклюже пытаются за ним бежать. Дилюк сдержал улыбку и вернулся с улиц в лавку. – Вы слишком много разговариваете для того, кого поймал какой-то новичок, которому едва исполнилось двадцать. Вор замолчал, повел головой, думая, что ответить, ведь Дилюк явно поставил его перед фактом. В это время он решил, пятясь спиной к двери, приоткрыть ее и выглянуть на улицы: может, ему повезет, и мимо пройдут хотя бы отдаленно трезвые стражники? Он выгнул и половину туловища показал улице, осторожно поглядывая в угол своего зрения, в темноту и квадратики лунного света, который просачивался сквозь окна и который освещал пойманного им вора. Тот фыркнул, дернул ногами и издевательски проговорил: – Ждешь подмогу, мальчик? Что, сам не справишься? Нет, ну а правда, - он подался вперед. – Ну что тебе со мной делать? Ты явно не той комплекции, чтобы закинуть меня на плечо и гордо понести в штаб. А оставлять меня одного ты трусишь, потому что все-таки думаешь, что я могу сбежать. Так что, будем сидеть здесь всю ночь? – он усмехнулся крайне не серьезно, закончив слова очередной ухмылкой, однако Дилюк на это никак не отреагировал. Пройдя несколько шагов влево-вправо, он неожиданно для вора ухнул вниз по противоположной стене, рядом с самой витриной, и положил руки на колени. – Значит, будем сидеть. – О, боги, - он повел головой, отчего волосы упали прямо на глаза, и что-то гортанно прорычал. Дилюк воспринял это как личную победу, хотя приличная его сторона подсказывала, что он предпочтительно должен всю ночь стоять и быть начеку. А Дилюк и был начеку, ни на секунду не отводя взгляда от связанного вора, от первого его трофея как стражника. он рассматривал его лицо, нос с острым гнутым кончиком, глаз – второй был скрыт повязкой, - пока тот тщетно пытался сдуть с лица волосы, кося на них глаза. В конце концов, он сдался. – Может, поможешь? Нам тут сидеть долго. – Еще чего. – Никакого уважения к старшим. – Вы – вор. Какое к вам может быть уважение? «Вор» хмыкнул. В глазу, в мимике век и бровей промелькнуло что-то недоброе на пару секунд, и Дилюк, к сожалению, успел это поймать, и держал за хвост, пока мужчина говорил уже ставшим привычным тоном: – Да ты просто не в тех кругах общаешься, дружок. Абы кому не закажут выкрасть ценные документы и векселя из какой-нибудь медоварни. Может, я кому-то даже жизнь спас. – Как это? – А ты представь: вот стал ты владельцем какого-нибудь драгоценного барахла. И ведь начнет вокруг тебя шастать народ, который не знает даже, что такое «благородство», и разницы между «свое – чужое» тоже не ведает. Залезут в окно, пырнут под печень и поминай, как звали. А я у тебя эту бирюльку раз – и забираю. А вместе с ней и угрозу жизни, - он улыбнулся, и Дилюка это разозлило. Глупая история, глупый случай. В нем нет никакой логики, и все этот старый вор делает только для того, чтобы усыпить его бдительность. Он показательно поморщился и отвернул голову, намереваясь не слушать более ничего, что только будет сказано напротив. Вор это быстро понял. В людских эмоциях он тоже был вполне опытен. – Да шучу я, что ты куксишься, как недельная луковица? Такой банальщиной оправдываются только новички. А вот если бы я украл, скажем, приказ о повешении невиновного человека, было бы уже другое дело, да? Или фальшивое письмо, в котором несчастную вдову обвиняют в убийстве мужа? – в темноте ночи он все-таки замечает, что принес хоть немного сомнений в эту наивную голову с лохматым хвостом, который еще несколько часов назад был аккуратно подвязан лентой и расчесан. Он решает дать мальчишке паузу, чтобы тот первым ее нарушил. – Как вас зовут? – спросил он. – Еще чего. Мы с тобой не на столько близки, малыш, чтобы я тебе говорил свое имя, - он склонил голову, смотря на Дилюка пристально и мягко, и неожиданно промурлыкал в темноту. – Для этого ты по меньшей мере должен отдать мне что-то очень ценное. Дилюка это не впечатлило. – А прозвище есть? Вор фыркнул. – Нет. – Не верю. - У меня действительно нет прозвища. Нет, точнее, оно есть, вот только проговорить вы его все равно не сможете. Так и живу тихим вором. – Значит, вы «тихий вор». – Да нет же, нет! Это… это прозвище только для немытых крестьян годится, шептаться, пока хозяин не видит! Да и не прозвище это вовсе, а описание. – Прозвище – это то, в частности, как вас в народе кличут. Если кличут «тихим вором», то, считайте, вы «тихий вор». Мужчина шумно выдохнул и с глухим стуком откинул голову к стене. – Никакой я не «тихий вор»! Хорошим манерам тебя тоже не учили, так? – Хорошие манеры предполагают обращение по имени или фамилии с добавлением «герр». Как я могу обращаться к вам, если вы не хотите говорить свое имя? Герр Тихий Вор? Дилюк почувствовал, как во лбу тщетно пытаются прожечь все до середины мозга, а может, и дальше. Он был крайне доволен тем, что наконец-то смог заткнуть его теми же способами, которыми тот все время отвлекал его от насущных мыслей. Между ними снова воцарилась тишина. А потом мужчина заерзал, отчего заклевавший носом Дилюк резко подскочил и сжал рукоятку меча. – Спокойно, - напряженно проговорил он, пытаясь размять пальцы. – Ну ты затянул, конечно. Я запястий не чувствую! Кажется, они сейчас взорвутся. Или у вас приказ – привести живым или мертвым, и ты предпочел наиболее легкий вариант? Дилюк смотрел, как тот пыхтит и вазюкает плечами и торсом в воздухе, как дети – по бумаге пальцами: резко и неуклюже. Он подозревал, что сейчас получит просьбу, от которой вполне можно было бы и взорваться самому. – Ослабь веревки, малыш. Больно. Дилюк хмуро осмотрел его руки, запястья, черные перчатки. – Раньше это вас не беспокоило. – Раньше было легче! Я терпел, к твоему сведению, долго терпел… Да и что я тебе сделаю, сам подумай? – он горько усмехнулся. – Попался, как какая-то мышь, по башке получил от новобранца, а теперь сижу с ним и жду рассвета. Я же не прошу себя развязывать – просто ослабь немного, и все. Дилюк повел рукой, призывая не продолжать, и отвернулся. Таким его не провести, даже если попытаться заискивающе заглянуть в глаза с улыбкой. Дилюк вздохнул, скрипнул челюстью. – Нет. – Агрх, - снова вор стукнулся головой о стену. На «помолчать» он выделил себе только минуту. – Отлично, застрял с… - он кивнул в его сторону и нахмурился. – В этой чертовой лавке, а ты даже не пытаешься скрасить мое здесь пребывание. А ты знаешь, как сильно людям не нравится, когда их заказы остаются невыполненными? – Почти моментально после этого его озарило – вор высоко поднял голову и посмотрел на него широко открытым глазом. – А может, тебе что-то нужно? – В каком это смысле? – Не делай вид, что не понял! Может, я могу оказать тебе какую-то… услугу? Скажем, вернуть назад ценные бумаги на наследство, или отобрать какую-нибудь полусвятую поварешку, которая, конечно же, принадлежала твоей семье веками? Я, конечно, шучу, но смысл, надеюсь, ясен? – Во имя семерых! – раздраженно воскликнул Дилюк и всплеснул руками. – Хватит уже! Вас, какого-то, господи, ловкого, опытного, не знаю, поймал новобранец. Да, так тоже случается. И вам лучше с этим смириться, как и с тем, что в темнице поговорить будет не с кем. На тираду, которая вырвалась почти случайно, но оказалась складной и красивой, вор снова замолчал. Он молчал и смотрел на Дилюка, а тот гордо держался, получивший уверенность от самого себя, пока не услышал легкое бормотание, не прервавшее улыбку ни на секунду: – Если бы меня ждала просто темница, малыш. Дилюк решил пропустить это мимо ушей. Это не его дело, его дело – это всматриваться в витрину и ждать, пока кто-то подойдет. И не сойти с ума от вечной болтовни у лестницы на второй этаж, но после тех слов болтовня утихла. Он едва слышал какое-то копошение и вздохи, оборачивался и видел, что вор все еще сидит со связанными руками и ногами и осматривает магазин. Интересно, что конкретно ему понадобилось в лавке Марджори? Здесь всегда лежит так много хлама, что не всегда можно сказать, где здесь ценное, а где – пустышка, из ряда тех, которые просто красиво стоят на полке и собирают пыль. Такие этому ловкому вору, который проник внутрь через входную дверь и остался незамеченным, наверное, были не нужны. Он разглядывал бутылки на стойках и полках, цветные стеклышки, часы, громко щелкающие над ними, зеркало, которое висело у лестницы на второй этаж. Что-то важное. Волшебное. Может, запретное. Он услышал приглушенное «Что там?», ответ и ускоряющиеся шаги и резко выпрямился, подошел к открытой двери: помощь прибыла гораздо быстрее, чем он рассчитывал, и гораздо лучше, чем то, что он ожидал. В двух голосах он различил Хоффмана и Джинн. – Дилюк! – Джинн помахала ему рукой. Хоффман хмуро ему кивнул. – Мы не могли найти тебя на празднике, и Руперт, ну, сказал, что ты пошел за него. – «Вышел», - Хоффман выделил слово и строго посмотрел на него сверху вниз. – Дилюк, что я говорил о том, что нельзя соглашаться на подобные просьбы. У Руперта, как и у других, есть свой график, свой распорядок, и они должны его придерживаться. И тебя, Джинн, это тоже касается, - молодая стражница на секунду скрыла улыбку, когда он повернулся к ней, но тут же вернула. Хоффман на них не злился. Даже если они косячили. Дилюк кивнул и прервал очередную беседу, головой показывая внутрь магазина. Джинн зашла внутрь, Хоффман последовал за ней. Лицо его вытянулось, челюсть едва не упала к ногам. Вор устало улыбнулся. – Доброго вечера. Хоффман перевел глаза на Дилюка, и тот, тщательно маскируя волнение, начал пересказывать все произошедшее ранее. Патрулировал. Увидел подозрительный шорох. Зашел. Оглушил. Связал. Ждал помощи. Не совсем по уставу (Дилюк вспомнил про устав только тогда, когда увидел, как Хоффман нахмурился), но по-другому он сделать не мог. Ему кивнули. – Ну что ж, именем Ордо Фавониус, вы арестованы. Хоффман подошел вплотную и дернул вора на верх, поднимая. Тот зашипел и тут же тихо рассмеялся. – Ой, ой, полегче, сэр! – произнес он и, прикрыв глаза, откинул голову Хоффману на плечо, продолжая лениво улыбаться им всем. – Вы же не хотите, чтобы я пострадал еще до допроса? Хоффман раздраженно выдохнул, медленно проведя его в центр комнаты. – Ты бы помолчал, Кэй… Договорить он не успел. Дилюк услышал глухой удар, хруст, грохот повалившегося на стенку тела, звон стекла – все то, что происходит, если зачинать драку в заполненном хрупкими безделушками магазине. Вор ударил через плечо собранными кулаками, резко и мощно, куда-то в нос, развернулся, прошипел и с силой сдернул с себя веревки. Дилюк видел, как они падают оборванными ошметками на пол, и понимал для себя, медленно и больно: на нарукавниках наверняка были острые заклепки. А дальше произошло все так быстро, что Дилюку оставалось только запоминать, чтобы потом, где-нибудь в казармах, сидеть и проматывать, проматывать, проматывать. И думать: как это можно было бы предотвратить. Джинн метнулась вперед, держа руку на мечах, но вор оказался быстрее - дернувшись, он вышел из веревок на ногах, как будто Дилюк и вовсе их не связывал. Одним махом он схватил с расположенного рядом стола какую-то зелёную бутылку; снова послышался грохот, звон, хруст, а в следующий момент в руке у Дилюка взорвалась боль от сильного толчка назад. Охнув, он столкнулся головой о глухую черную кожу, из которой был сделан воровской костюм. Заломав его руку за спину, вор приставил к горлу осколки бутылки, вжимая, и вжимая сильно, как по-настоящему - все и происходило по-настоящему, во что Дилюк до последнего отказывался верить. Что-то резко упало в пятки и пробило деревянный пол. Его прижали к себе, сжимая руку почти до боли, и также почти до боли вжимали в белую кожу осколок. Он морщился от него и, уже даже не скрывая своего страха, метался взглядом от Хоффмана до Джинн, от Джинн до Хоффмана, до окровавленного носа и обнаженного меча по разные от него стороны. То же самое, что свалилось с сердца раньше, внезапно продолжило падать, когда он понял, что те тоже боятся. Даже пошевелиться. – Так, ребятки, - прохрипел мужчина и оскалился. Он уже не был простым болтуном и неуклюжей занозой, которая время от времени дергала связанными конечностями; руки сжимали Дилюка сильно, резко, а осколок бутылки в черной тяжёлой перчатке давил под кадык играючи, так, как могут играть только дети - с явным намерением нанести вред. – Мне не хочется, чтобы кто-то пострадал, так что давайте обойдемся без кровопролитий, согласны? - он улыбнулся, но сильнее вжал кусок стекла в кожу. Дилюк зашипел. Он видел, как на лице у Джинн играло все и сразу, и как она хотела рвануться вперед, но ничего не делала - не могла сделать. Вор, тем временем, медленно двинулся в сторону. Дилюк вздрогнул, не сразу поняв, что ему тоже придется идти, и неуклюже зашаркал ногами, поджав губы и съедая себя от бессилия. Где-то в одном из завихров в своей голове он понимал, что не умрет; его смерть была бы крайне невыгодна для того, кому хотелось убежать в целости и сохранности. Для этого надо было держать стражу на расстоянии хотя бы двух вытянутых рук, или же одной, державшей на шее у Дилюка острое стекло. Мужчина шел тихо и неспешно, поднимаясь по лестнице без единого скрипа или стука подошвы, в отличие от него, Дилюка, которому приходилось одновременно искать каблуком пол и пытаться не упасть - если он упадет, то рухнет прямо на осколок, тот войдёт в челюсть и... и... Дилюк поджал губы, судорожно выдохнул, смотря, как потолок медленно уходит на место пола и как Джинн и Хоффман остаются внизу. Они наткнулись на закрытую дверь. Над ухом прошепталось "подожди немного», а потом послышались глухие толчки: вор начал пинать дверь ногой. На лестницу от грохота взбежала Джинн и снова застыла, когда заметивший это вор снова прижал к шее осколок. Дилюку начинало надоедать. Дверь наконец-то поддалась, с грохотом сорванного замка открывшись и ударившись о стену. За ней была хозяйская спальня с пустой кроватью и огромным витражным окном, перед которым снова были свалены всякого рода безделушки. Дилюк догадался, к чему все идет: он дёрнул ногой, зашипел, пытаясь сделать хоть что-то, хоть как-то очистить совесть от бездействия, на что над ухом прорычали: – Не рыпайся. Пожалей маму. – У меня нет "мамы", - прохрипел Дилюк, уставший достаточно, чтобы быть наглым и в такой ситуации. Вора это задержало, он посмотрел ему куда-то в нос. – Тогда папу. Папа есть? Или ты сиротка? - Дилюк очень сильно хотел ударить того куда-нибудь в живот, но подумал, что если тот от удара дернется не туда, это будет последней дракой в его жизни. - От того и в стражу пошел, чтобы крыша над головой была? – Заткнись! Я не... – О как, - он усмехнулся, отчего грудь дрогнула - прижатый к ней Дилюк почувствовал. - Ничего, я тоже таким был. Они медленно обогнули кровать. Дилюк видел, что вор неотрывно смотрел на открытую дверь, дожидался появления стражи. Дождался: оттолкнув от себя Хоффмана, Джинн появилась перед ними, держа наготове меч. – О, ещё одна. С каких это пор городская стража превратилась в лягушатник, а, Хоффман? - он произнес это жёстко, громко, в голос, чтобы тот отскакивал от стен и бил Джинн в уши. – Именем Ордо Фавониус приказываю вас отпустить его и сдаться добровольно! - Джинн тоже была резкой и быстрой. Дилюк зажмурился до боли и открыл глаза. Над Джинн заискрились раздраженные капельки. – Тю, какая. Хочешь его? - Голос сверху как-то изменился, Дилюк почувствовал это; почувствовал и напрягся. Оказалось, не зря. Он не успел понять, когда у горла уже не было осколка стекла, когда его рванули за локоть, разворачивая к себе, когда в щеку впечатался крепкий, жёсткий поцелуй. Было горячо, нагло и долго, издевательски долго, хотя прошло, кажется, всего лишь несколько секунд. За несколько секунд он бы смог вырваться и отскочить, но не успел: вор резко рассмеялся и пнул Дилюка под зад, откидывая на Джинн. – Спасибо, малыш. - он ловко запрыгнул к окну, роняя безделушки и записи, локтем дёрнул по хлипкой защелке и открыл его. В лунном свете черный силуэт сидел перед ними, поднял руку и отсалютовал, проворковав. - С меня должок. И был таков. Да. Именно "был таков". Не "скрылся", не "убежал". Все это было слишком реально, слишком... Слишком для реальной жизни. Гораздо больше подошло бы для какой-нибудь пьесы. Может, для оперы-буффа. Кажется, он спрыгнул на соседнюю низенькую крышу, раскидал стоящие под ней цветы, переметнулся к соседнему дому, взобрался по старому карнизу на крышу повыше и побежал к городским стенам. Кажется. Дилюк уже не смотрел. У него на щеке горели стыд, непонимание и наглый поцелуй, как издевательское напоминание о том, что он слишком плохо завязал веревки. – Ты в порядке? - Джинн крепко держала его за плечи и все пыталась достучаться. Дилюк был где угодно, но не в порядке. Ему уже не было страшно, только стыдно и зло. Он высвободился из рук подруги, смахнул с себя пыль. Посмотрел в открытое окно. Поджал губы. Пнул упавшую от их рандеву по дому подушку. И выцедил: да. В порядке. Джинн не поверила. Но похлопала по плечу. Лучше бы Руперт попросил ее подежурить вместо себя. Она бы, наверное, смогла бы и на плечо закинуть, или что-то бы придумала. Привлекла внимание, например. Потом к ним поднялся Хоффман. Он не отчитывал, лишь убедился, что Дилюк и Джинн в порядке. Хоффман на них никогда не ругался, но вот мысль о том, что его ждёт отчет и причины, почему он упустил преступника, смела с лица краску, поцелуи и прочую эмоциональную пыль. Они вышли из лавки. Дилюк сказал, что сам объяснит Марджори, что случилось ночью. Хоффман его похвалил. Это - мужественный поступок. Дилюк закатил глаза. – Кто это вообще был? - спросила Джинн. Дилюк фыркнул. – "Тихий вор", - съязвил он, специально, как если бы ветер смог донести его слова до того, кто не принимал это за кличку, а сам мельком посмотрел на Хоффмана. Тот как будто бы их не слушал, хотя тогда, в лавке, ему показалось, что вора он знал, причем достаточно хорошо. – Не слышала о таком... Что за глупая кличка. Они стали обсуждать его с Джинн - Дилюк возмущался, шипел в тихий ночной Мондштадт проклятия, а она поддерживала все его мысли. Хоффман молчал.