Созвездие Гончих Псов

      В Шестой душно.       За окном ночь — лохматая и чëрная, оскалившаяся лунным щербатым клыком. Млечный Путь — ошейник. Шипы звëзд.       Помпей смотрит в еë слепые глаза. Прислоняется лбом к стеклу.       Стая спит. Вертится во сне Тритон, роет нору в илистом одеяле. Полуразумный*.       В один из первых дней, когда Помпея ещë называли щенком, они сидели вдвоём на рассохшемся крыльце. Щенок обстругивал ножом прут, а Тритон подбирал стружки. Пробовал на зуб. Лез цепкими когтями под самое лезвие.       — Лапы убрал.       — Забиваку... — просящий взгляд исподлобья.       — Чего тебе?       — Забиваку!       — Кол, что ли?       Радостный тритоний оскал. Пара движений лезвием — и прут заостряется.       — Держи. Теперь это твоë оружие. Нет, не так. Бить надо снизу вверх.       Сбоку от крыльца течëт муравьиная тропа. Чëрная движущаяся цепочка — ни шагу в сторону.       Тритон тычет палочкой в вязкий летний воздух, снизу вверх, потом роняет еë. Подбирает и вонзает в середину тропы. Муравьиный ручей останавливается. Тритон озадаченно чешется.       — Дурилка, — щенок усмехается. Слабые его уже любят. Сильные — ожидаемо нет.       Налетает душный ветер. Разбивается об угол Дома.

* * *

      ...Валет поскуливает во сне. Поджимает и баюкает больную лапу.       Тогда шëл мелкий паскудный дождь, и с пожарной лестницы капало.       — Сам-то долезешь? — щенок с сомнением оглядел Валета.       — А то, — Валет прислонил костыль к стене и потянулся к нижней скобе. Он из цирковых. Умеет и не такое. Только стесняется, потому что однажды промахнулся.       На чердаке пахнет прелыми листьями и лежалой пылью.       — ...Вот. А если заночевать здесь, можно увидеть странное. Иногда и днëм бывает...       — Брехня.       Дождь царапается в крышу. Потолочные балки, вереницей уходящие в темноту — хоть чердак и маленький. Проталина окна, завешенная паутиной. Щенок бросает в неë окурок. Он застревает, покачиваясь.       Под стулом с дырявым сиденьем что-то шуршит. Выползает — нелепое, мелкое, похожее на крысу с собачьей мордой. Кожистые крылья перебирают по полу.       — На привидение не тянет, — щенок брезгливо трогает летучую мышь носком ботинка. Она шустро шелестит обратно под стул, но так и не взлетает. — Крыло подрано. Кошки, наверно. Добьëм?       Валет смотрит — не жалостливо, не просяще, но взгляд бегает:       — Может, давай заберëм? На удачу. Вдруг она полетит...       Мышь в стае даром не нужна. Будет шуршать по ночам и гадить. Но Валет — главный шулер Дома.       — Жратву ей искать сам будешь.       Валет виновато улыбается:       — Да я Крючка попрошу. Он по ночным бабочкам спец...

* * *

      Законы нарушались всегда.       Какая-то глубоко закомплексованная личность однажды решила, что ходить к девочкам грех. Но можно ли запретить что-то Габи?       Она чертит на стене едва заметные фиолетовые штрихи. Зрячая рука скользнëт по ним, ничего не почувствовав. Но Крючок, который может отыскать стрекозиное крыло в переплетении стеблей, и длинный, как ящериный хвост, Лавр умеют читать эти письмена.       В стаях принято делиться. А ещë интересно посмотреть на щенка. И они зовут его с собой на ночную вылазку.       Габи ждëт в глухом закутке между корпусами. Там растëт крапива и чистотел, туда не выходит ни одного окна. В темноте смутно белеют плечи.       — Бонжур. А чего без цветов?       — Ты б ещë на дуб залезла, — хмыкает Лавр. — В классах места нет, что ли?       — А вы тихо не умеете, — Габи тоже усмехается.       Поблëскивают зубы. Они оказываются холодными, а кольцо еë рук — обжигающе-душным. И на миг в этом круге щенку мерещится сотня горящих глаз. Габи кусает в шею.       Всю обратную дорогу Крючок и Лавр молчат. На следующее свидание щенок приходит один.

* * *

      Новички не носят ошейников. Кличка всегда клеймо. Даже тот, кто был вожаком до него, надевал на шею самодельный ремень, расшитый прямоугольниками:       — Это символы солнца.       — Это хрень.       Щенка били вдевятером. Отползли, скуля, четверо. В углу, наблюдая за всем, чесался Краб. Ему опять натëрли перцем ошейник: нечего бросать его где попало, когда идëшь в душ.       Тот, кто был вожаком, задумчиво рассматривал трещины на противоположной стене:       — Помпей, иди умойся.

* * *

      Бывший вожак спит теперь клубком на раскладушке у входа. Он вообще много спит. Оттого его и перекрестили в Соню.       За окном — мутная наволочь. Постепенно созвездие Гончих Псов пропадает в тумане.       И Помпею кажется, что ночь отводит взгляд.