Иннокентий. Книга Первая.

I

Каморка была мала. Слоями на книгах и сложенной одежде лежала мука. В растопленной свечке, горящая часть которой стояла в фарфоровой мисочке на полке, плавали мухи. Кровать была мешком, набитым сеном. На ней валялось некое подобие подушки, имевшее форму треугольника, набитое гусиным пухом. По скрипящим деревянным полам в комнатушку вошла повариха — грузная женщина, готовящая, судя по запаху, лишь рыбные супы и котлеты. Когда она открыла дверь, с пола поднялась мука; её, оседавшую, можно было заметить в лучах летнего солнца. В углу зашевелился чёрненький, пёстрый комок. Его платье свисало до колен и было соткано из кусков шёлковых затёртых юбок. Глупо выглядели его штаны, закатанные с целью скрыть бахрому на их концах, из-за чего они были похожи на трусы. В его чёрные волосы были грубо заплетены ленты оборванной одежды. Повариха нагнулась и прошла в низкий косой проём. — Опять ночь не спал... думаешь, нас держат от доброй души тут? — женщина начала толкать и тормошить маленькую сонную фигуру. — Тётя, тётя! Остановитесь, я проснулся, — звонко закричал комок тряпья и волос. Он кулачками начал тереть красные, как угли, глаза. — Опять ночью гулял... — басила повариха, — поди ягоды в «саду» собирал. «Садом» в шутку называли лес, где стоял замок. Он был богат на ягоды и дичь, которыми потчевали гостей и прислугу, нередко в нём пропадали домашние животные, даже люди, но, как бы глубоко не заходила в лес стража или искатели приключений, сосны и ели не давали ответа на вопрос о пропавших — дорожка следов на мхе и грязи внезапно обрывалась. Мальчик, как и повариха, слышали эти истории, они видели людей, что выходили ни с чем из леса, были знакомы с людьми, родственники которых пропали бесследно в чаще. За эти жертвы, словно подношения неизвестному божеству, сосновая гуща кормила тех, кто не пересекал её границ. Комок теперь поднялся со своей лежанки и, подождав, пока повариха уйдёт, начал переодеваться в рабочую одежду. Она, в отличие от тех лоскутков, что служили ему пижамой, была заплатана лишь местами; самая большая заплатка расположилась на груди слева. Мальчик вспомнил, как, не найдя другой дичи, пара охотников принесла в замок тушу, как казалось, мёртвого волка. Он закашлялся, как кашлял всегда после своего пробуждения. Чтобы его не услышали в кухне, он прижал ко рту свою пижаму, которая слегка заглушила отвратительное «кхе-кхе». Мальчик сплёл все лоскутки на своей голове в одну шишку, куда спрятал и волосы, ущипнул свечку и вышел из каморки. Глаза его ослепил ту же свет находящего слева от входа в его обитель окна, и сразу затем его сбил с ног, казалось, маленький чёрный ураган, «топ-топ-топ» которого было слышно ещё с минуту после того, как он повернул за угол. От падения поднялась пыль и мука. Комок встал, ещё раз отряхнулся, снял с прибитого к двери гвоздя куртку и шляпу-кораблик, надел на себя, слегка повернув шляпу влево из-за мешавшей закрепить шляпу в ровном положении шишки, и повернул вслед за маленьким ураганом. Когда комок продолжил идти по коридору, чья-то рука его схватила и утянула в открытую дверь кухни. Здесь гремела посуда и было слышно, как железной щёткой сдирал смуглый мальчуган грязь с тарелок. Помимо поварихи, которую комок называл «тётей», и того смуглого на кухне были ещё двое: старушка и тот самый ураган, выпрашивающий у старушки кусочек пресного печенья. Ураган, как помнил комок, звали Гвен, его самого звали Иннокентий, грузную повариху все звали только «Тётей», а старушку «Лягушкой»; Демар был ещё одним рабочим, которого никто не видел со вчера. На пальцах лягушки — лучшего отравителя в королевстве — было восемь перстней и в каждом по обещавшему самые страшные смерти яду; она убила предыдущего архитектора и казначея в одном лице. Тётя провела в «саду» два года и, говорят, что видела того, кто забирает его посетителей. Гвен же не работала на кухне, она пришла лишь за печеньем, которое так упорно не хотела давать ей Лягушка. Даже после того, как старушка сказала ей, что это ­— то самое печенье, которым отравили казначея, она не успокаивалась. Иннокентий повесил шапку и начал снимать куртку, но тётя его остановила, сказав, что сегодня работа будет на улице. Выйдя во двор, он увидел кровавый след, молча взял швабру и набрал воды. — Выпрыгнула из окна. Кажется, привезли её позавчера с дырой в области живота. Быстро оправилась, — заключила Тётя, пока Иннокентий оттирал каменную дорожку. — Нам дадут выходной? — Нет, на неделю возвращаются её родители, выходной получит только Лягушка. Её опять будут судить за убийство, старушка должна была получить гильотину ещё до ультиматума, жаль, никто не может сделать щёлочь для посуды кроме неё. Ты снял шторы в тронном зале? — Нет, их сорвал ветер, они порваны, смуглый собирался их перешить, укоротив немного. Остатки ткани пойдут на тряпки, — обрывисто сказал Иннокентий, выжимая в ведро красную воду. — Получал письмо от Демара? Просил привезти ему ещё муки в его болото. Ненавижу воду, сырость и рыбу. Обещал нам ею оплатить припасы. Плывёшь ты послезавтра. Сегодня у нас стирка и уборка, завтра готовка, — готов вернуться в трудовой режим? Иннокентий не ответил. Вылив на цветы воду из ведра, он, опять надев куртку и шапку, пошёл по тропинке, вдоль клумб, в другое крыло замка. Пройдя по каменным ступеням в башню, он постучал в пустую комнату принцессы. Справа от двери стояла корзина с бельем. В ней больше всего было бинтов и пустых склянок, которые скидывали сюда за неимением организованной мусорки. Иннокентий выгреб склянки и кинул их в угол комнаты. В комнате было слишком тихо, пустота давила на уши, через выбитый ещё давно оконный проем свистел ветер свою приятную резкую музыку. Иннокентий подошёл к окну. Шторы вместе с гардинами валялись на ковре. Вина за пустоту вместо привычных голых стен этой комнаты села на его сутулую спину, тянув вниз. «Он кладёт на него руки и отталкивается, чтобы всё увидеть». Он отвернулся от глухой серости окна и, неудачно переступив через гардину, заскакал на одной ноге. Дверь сберегла его от резкого падения. За ручки он вытянул корзину в лестничный проем и толкнул её ногой. Вернувшись в комнату, Иннокентий начал снимать штору со сломанной гардины, она затрещала — посредине шторы пошли две волны в разные стороны. Иннокентий дёрнул изо всех сил; штора порвалась, гардина полетела в него и зашибла колено. Послышались шаги на лестнице. Иннокентий начал спускаться, сильно нагибаясь, чтобы не удариться об потолок. Выйдя во двор, он обратил внимание на то, как жарко на улице. На клумбах лежали бинты, а чуть дальше стояла корзина. Он собрал с цветов бинты, резкий запах их был приятен Иннокентию, напоминая больничные выходные, на которых можно было отдыхать подолгу. Иннокентий, хромая на одну ногу, шагал к прачечной, неся корзинку с бельём, закинул бельё в большую пустую бочку, засыпал странный порошок, который дала Лягушка, и вода начинала шипеть. Он закрыл крышкой бочку, сел на кресло рядом и начинал ногой нажимать на педаль. Боль отдавалась в ушибленном колене. Иннокентий поменял ногу. — Забавно было бы иметь шампунь или мыло, которое давало бы представить себя стариком. С большими бакенбардами и отпущенной из пены бородой. Щёлочь и этот порошок хорошо избавляются от грязи, но с ними довольно грустно, – сказал он, обращаясь, судя по взгляду, к куску пемзы. — Если она и хотела показать этим свою самостоятельность, которую она так демонстрировала в своём доме. Деньги за блины, — Иннокентий начал покачивать ногой, отдыхая от постоянных нажатий, — интересно, где я должен был потратить их? Выкинуть в лес? Он встал и вышел из прачечной. На улице было тихо, а из двери, ведущей в кухню, не было слышно грохота посуды — все ушли на обед. Иннокентий прошёл на кухню, нашёл в углу покосившуюся табуретку, приставил её к шкафу, открыл дверцу. В дальнем углу пыльной полки лежало несколько конфет в яркой обёртке. Он двумя пальцами подцепил мешок и потянул на себя, стул покачнулся, и Иннокентий полетел на пол. Грубый каменный пол смягчил, как мог, падение. Иннокентий поднялся на ноги, отряхнулся от каменной пыли и муки и пошёл со своей добычей на обед в столовую комнату. За огромным столом, тянущимся от трона до дверей, сидели Отец и Мать принцессы, — в его главе, — а на краю, у самой двери, вся кухонная шайка. Лягушка придирчиво осматривала бульон в супе, пытаясь на цвет и запах определить то ли его состав, то ли наличие в нём отравы. Гвен всячески пыталась отвертеться от еды, а Тётя упорно заставляла её поесть. Смуглый спокойно ел в стороне ,стараясь не мешать остальным. Иннокентий вошел в зал и сел на край рядом с ним. Тётя налила ему супа и все приступили к трапезе, хотя Гвен продолжала вредничать. Отец полоскал в тарелке ложку, ожидая, пока суп остынет, а Мать тихо нашёптывала какую-то уличную песню, слышимую из каждого двора, текст которой был давно забыт, автор похоронен, а мотив лишь издали напоминал изначальный ритм. Застучали ложки и тарелки. В пустой кастрюле образовывалась шаткая стопка. Крышку от неё схватила Гвен и, встав в боевую стойку, черпаком дралась со шторою. Смуглый, ковыляя, шёл к ней, дабы вернуть утварь. Тётя схватила кастрюлю за уши и потащила на кухню. Иннокентий сел около Матери. Она посмотрела на него красными большими глазами. Мать была одета в зелёную шерстяную кофту с закатанными рукавами, поверх неё была шаль, вся пятнистая, разноцветная, но в основном тихих, приглушенных, пастельных цветов, лицо не выражало особого фонтана эмоций. На скуле было пятнышко, за которое всё цеплялся взгляд, не находя другого места на столь плоской фигуре этой женщины. Она потянула руку в карман, достала оттуда золотую монетку и показала её Иннокентию. На ней была изображена маска, одна половина ее была гладкой, другая — шероховатой. — Грегориан, император-волшебник... удивительный человек. Хочешь? а мне за это те конфеты, что ты своровал из кухни. — она улыбнулась. Иннокентий замялся, полез рукой в карман, сосчитал конфеты в мешке. Их было немного и большинство из них были засахарившимися и прилипшими к мешку. Монета манила его своей историей, а то, что её даст ему Мать, много для него значило. Он вытащил конфеты и положил на стол в знак согласия на сделку. Мать забрала конфеты и аккуратно, пальцем, подвела к Иннокентию золотую монету. — Возможно, ты не знаешь, но не у многих есть имя. Именно при Грегориане появилось это неравенство, но причиной тому было не желание возвысить себя над другими, а возможность даровать одновременно и имя, и пожизненное магическое клеймо. И только ныне все обладатели имён получили и претензии на трон. Забавно, не правда ли? — она улыбнулась. Иннокентий посмотрел на неё уставшими глазами. Он забрал монетку и пошёл к выходу из зала. Нагнулся у дверного проёма и, выскользнув наружу, пошёл в прачечную. На улице только начало темнеть: солнце ещё не успело зайти за землю, а только закатилось за чащу Сада. Надвигалась гроза. Холодные ветра ударили по правому крылу замка, отчего оно загудело. Под тяжестью ветров пригибались ветви кустов, преклоняясь их силе, раздались удары крупных капель дождя по крыше и дорожкам. На короткое мгновение ветер успокоился, вся непогода затихла и были слышны лишь чёткие монотонные удары воды о землю. И вновь подул ветер и крупные капли забарабанили уже по стенам замка. Иннокентий забежал под крышу. По бетонному полу, по ступеням прачечной текла вода. Когда Иннокентий спустился вниз к стиралке, он был в воде по колено. Иннокентий подтащил к бочке табуретку и, чуть не упав, вытащил из неё одежду. По комнате плыла корзина, и он взял её на абордаж. Первый выстрел бельём стал и последним — она пошла ко дну. Иннокентий успел подхватить корзину за плетёные ручки и вытащить её на верхнюю ступеньку. Положив в корзину остальную одежду, он, махнув рукой на потоп в прачечной и оставив для просушки дверь открытой, потащил её на кухню. Захлопнулась дверь, заглушились звуки дождя. Иннокентий поставил корзину у плиты и начал осматривать свои руки и ноги: на оголённых участках и в некоторых местах под одеждой были ожоги. Иннокентий выплел из хвоста несколько тряпок и обмотал их, поставил кривую табуретку, вытащил из шкафа муку и, намочив её, положил под «бинты». Решив, что уже слишком темно и, раз на улице идёт дождь, он отправился в свою каморку. Захлопнулась старая дверь, зажглась свеча, из-под подушки-треугольника Иннокентий достал книгу. Заскрипели страницы. Тишина в коридоре, тишина в комнате на башне, тишина в кухне, по каморкам попрятались все слуги, вся кухонная шайка. По тёмным коридорам скользил луч лунного света. По решёткам на маленьких окнах текли капли оставившего этот замок дождя. Чащоба Сада загудела, звавши неосторожного путника и дикую силу, идущую из замка.

II

Неосторожной поступью из глуши выскользнул странного вида человек. Голова у него лежала в сумке, а сам он был красный и как будто бы только родившийся: глаза были слипшиеся, руки тряслись, а всё тело было в какой-то жидкости. Человек подошел к маленькому ручью и упал в воду, и начал биться в судорогах. После опять поднялся и ,вытащив из сумы голову, прикрепил её назад, на шею. Перед ним было небольшое поле ещё зелёного овса, за ним виднелись огни деревни. Человек повернул назад, в чащу, и исчез в ней. Кто это был? Я слышал, что он имел имя, был даже из знатной древней фамилии, как и Демары. Могу предположить, что это пропавший в то время Юлий из семьи Вита, но теперь он все равно мёртв и его имя не имеет значения. С ним произошло удивительное событие: он выжил после встречи с монстром Сада. Правда, только частично, и только благодаря имени: через кусты пробирался молодой человек, за ним бежало желание жить, толкало его вперед. Безухое, безглазое, с мраморной кожей, огромным горбом по стволам сосен и елей прыгало существо с дьявольской скоростью. Парень споткнулся об камень, упал в небольшой овраг у корней дерева. Он скорчился от боли и затих. Существо, услышав — неизвестно чем — удар о землю, затихло и решило найти иную добычу. Проскользив по кронам деревьев, оно исчезло из виду, а потом шум дождя заглушил последний тихий звук. Луна, похожая на большой блин, стояла в полной красе на звездной сцене. Ночь была холодная, тело как будто накрывала невидимая вуаль, от которой по коже пробегали мурашки. После дождя земля обмякла. Куда ни посмотри, блестели лужи. Лес потрепало столь сильным ливнем, и он, отряхиваясь от тяжелых капель, скидывал с себя всю сырость, сушился. Из рытвины вылез грязный паренёк, стряхнул с себя прилипшие листья и, вытерев с лица землю, осмотрелся. Тихо, ни звука, лес молчит, заботливо укрывает любого хищника. В глубине леса прыгали лучи луны. Парень пошёл к ним, ища поляну. Переваливаясь между деревьями, пыхтя, испуская тёплый дым, он влачился по сырой траве. В самом большом луче света был маленький бугорок. Парень взошел на него в счастливом бреду и вновь упал без сил. К нему на поляну вышла лошадь, опустила голову над… Знаете, я буду звать его Неудачником, с вашего позволения… Лошадь опустила голову над Неудачником, толкнула его головой. — Вставай, чтоб тебя, вставай! Неудачную выбрал ты ночь, чтоб прийти! — она была очень недовольна. — Пенелопа! Ты как всегда благородна! — Неудачник припал к ее копытам. — Полночь и полнолуние, а ты полный дурак, раз решил, что твоя любовь к проститутке может к чему-то привести! Глупость и глупец, пошли уже, хватит лежать на земле. Парень поднялся с земли и направился вместе с Пенелопой в глубину чащи. Пенелопа — уникальная в своём роде лошадь. Она была рождена дикими дриадами в чужом лесу, далеко от Сада. Бежала, была поймана людьми, использована как рабочая сила, снова бежала. Примкнула к дриадам, прожила у них довольно долго. В этот период познакомилась с болотниками, они предложили ей интересную работу, она была красива, они могли платить. От них она также вскоре бежала в наш Сад. Тогда же встретилась с Неудачником, он её заинтересовал. Я не могу сказать, что её любовь долго бы прожила. Она лошадь, тем более взращённая дриадами — поклонницами свободы, дикая. Всю жизнь она бежит, и я не знаю, задержится ли тут. Возможно, пока я это рассказываю, она уже исчезла, ускользнула из жизни этого Неудачника. *** Очертив границу своей территории, монстр, не то от забавы, не то от неутолимого голода в эту лунную ночь, открыл охоту на любого, кто зайдет в Сад. Мраморная кожа на высоком горбу отражала тусклый свет, в пустых глазницах плясали души убитых, в пустых ушных раковинах гудел ветер. Прыгая между крон елей, избегая открытых полян, он искал новую добычу. Ему не везло в эту ночь, он упустил одного мальчика, которого преследовал с того момента, как тот ушёл с тропы. Монстр вновь осматривал весь лес, но было тихо. Лишь птица или ночной зверек нарушали тишину, но их он не трогал, сохранял девственность чащи. Он лишь его хранитель, не хищник в нём, лес не для него, ведь только пройдёт луна, и тут же вместо бессмертной мраморной оболочки монстра появится простой мальчик с заплетёнными в волосы лентами, оставленными как подарок. В чащобе показался свет, послышались звуки музыки. Монстр учуял запах благовоний. Он направился туда и, услышав ржание, сказал цинично: — Ты и очередной твой бордель, Пенелопа? Возможно, в тебе не осталось и следа тех дриад, что вырастили и дали тебе жизнь, но в тебе осталась жажда природы, свободы степей, чистоты от людей. Я прав? На маленькой полянке, возле многовековой сосны, был построен шалашик. Круглая пушистая еловая крыша, высокие стены из сухих деревьев, тусклый свет из щелей, издаваемый тусклой свечкой с ароматической палочкой. Пенелопа лежала, подложив ноги под себя, рядом был Неудачник, услышав голос зверя, он всполошился. — Ох, это Вы! — шепотом Неудачнику, – убирайтесь и поскорее, — монстру, — уже тушу свои свечи, не начинайте опять, прошу! — Я не собирался начинать, — смущённо сказал он, — прекратите нарушать нетронутую и от того красивую природу своей… дрянью! Прощайте! Он исчез в тени, но только Неудачник выбежал из шатра, как он тут же за ним пустился. Скользя, исчезая из вида в тени, он настигал паренька, и вскоре они встретились, слились в одну борющуюся точку. Одним ударом монстр отрубил Неудачнику голову, другим закинул его в ближайшую яму, чтобы хищники или падальщики докончили дело. Заскрипели сучья, монстр опять скрылся в тишине и черноте чащи. Тело парня пришло в себя. Сработало имя или иное, чуждое магии Грегориана, заклинание. Оно встало, отыскало голову и засунуло её в рюкзак, медленно поплелось к концу леса. *** Светало. Монстр подполз к опушке и упал без сил. Мраморная чешуя раскололась, на траву выполз Иннокентий, в его волосах были заплетены ленты. На них и на теле осталась каменная пыль. С трудом он встал и, доковыляв до кровати, рухнул на неё. В миге сна он видел Принцессу Игната. На замок обрушился утренний холод, высокие башни покрылись светом слабого всходящего солнца. Не жалел и вчерашний дождь, всюду были крупные серебрящиеся лужи. Серые намокшие стены замка казались ещё темнее. Всюду была тоска и усталость. Тётя, вставшая пораньше, развешивала мокрое бельё, которое вчера стирал Иннокентий. На улицу вышла Лягушка и вынесла мешок со склянками. — Что, как мой раствор? Не выжег ли в этот раз дыры в белье? — Цвет немного потускнел, посмотрим, что будет, когда высохнет, — ответила Тётя. — Развалится, при опытах всегда так было. Скажи Иннокентию, чтобы меньше клал её, — сказала Лягушка. — Ха, всё у тебя просто! Скажу ведь Маме, опять, мол, ты сожгла. Да тебе и всё равно, ты уже мертвец… плачет по тебе петля. — По всем нам плачет, особенно по мальчику. Где этот мелкий прохвост? — Лягушка заглянула в прачечную, — он ещё и бочку смог прохудить, видно, что дверь не закрыл, когда дождь начался. Сгнила, туда ей и дорога! — старушка поплелась в замок, — пойду разбужу, хватит спать. Сегодня готовка на нём, первый завтрак уже должен стыть на столе. Заскрипели суставы, медленно Лягушка «поскакала» в замок, через кухню и коридор в каморку к Иннокентию. Отворилась дверь, заскрипев и осыпавшись. Лягушка вскочила на Иннокентия и начала его тормошить: — Вот чёртов ребенок, опять пересыпал щёлочи, да? А кто перед Матерью будет извиняться? Опять я? — старушка вскочила, отошла к двери, отворила её и опять накинулась с криками и упреками. Она была похожа на ту вечернюю грозу. Вскрики, как молнии, били в комок, лежащий на треугольной подушке. Толпы слов ходили по голове мальчика, заглядывали в сон, вопили в пустынных пещерах разума, взывали к эфиру в розовых замках, с трудом дозываясь до глубокого Я. Барабанный бой маршировал на площади вместе с царской семьёй, которая была одета в шутовскую одежду, среди оных возвышалась фигура Матери, улыбавшаяся своей плоской улыбкой, как маска на лице у монеты. Был уже обед, опять горох посыпался по полу, а тарелка покатилась к ногам Принцессы и, стараясь её поймать, Иннокентий зачерпывал ногой куриный бульон. Квадраты на полу были неровны, плясали то желтый круг, то синие моря в черноте, но всё били куранты, хотя ни у кого из четы не было дня рождения. Вновь топили в вине вину, а вина не хватало, хоть она и была тяжела. Бум, бум, бум… Не дождавшись пробуждения, гром затих, Лягушка схватила с полки книгу, видя её причиной бесконечной усталости, угрожая её сжечь, ушла из кладовки. Комок зашевелился, чувствуя вес в её словах, поднялся с постели, снова, как вчера и как всегда, оделся. С рук он снял лоскутья и вновь заплёл их в волосы. На белых руках не было ожогов. Легко, как по небу идут большие воздушные сосиски, Иннокентий скользил в кухню. Гром посуды, стук тарелок, шкварчание красных сковородок и всё ради книги, которую Иннокентий всё никак не мог прочитать. Как только всходил круглый блин, а коридоры заполнялись лунным светом, как кухня заполняется дымом, Сад звал к себе его. Где уж тут время для чтения? Яйца бились над шипящим маслом, как бьётся скорлупа мраморного монстра. Ощущения при превращении неоднозначны. Для начала лунный свет начинает обжигать кожу с образованием ожогов по всему телу, после тот же свет обесцвечивает кровь, превращая её в белую субстанцию, напоминающую тесто. Из него вылепливается тот самый монстр с пустотой, в которой скрывался сам Иннокентий. К сожалению, для полной защиты слабой начинки тесто заполняет его полностью, особенно страдают лёгкие. Остатки мраморной пыли точно не улучшают дыхание мальчика. Тираду гастрономического веселья завершили тарелки, выстроенные на острове посреди кухни в ряд. По ним полетели куски яичницы. Кривые, косые, обильно политые подсолнечным маслом, но всё же съедобные. Для смягчения этого скользкого положения, вызванного выжатыми семенами подсолнечника, Иннокентий положил в каждую тарелку по куску хлеба. Всё было составлено на деревянный поднос вместе со столовыми приборами и кувшином майонеза. Толкнув тазом дверь, что получились не с первого раза, Иннокентий проскользнул в столовую, где уже давно ловили мух все жители замка, не считая Демара. Каждому была отдана его порция, каждый томно вздохнул, надломил кусок хлеба и приступил к трапезе. Иннокентий сел с самого краю, около Смуглого. Тот покосился на мальчика, он был удивлен, что Иннокентий вновь сел тут. Место, никем не занимаемое на протяжении долгого времени и оттого спокойное, место, на котором мысли, избегая всех остальных умов, текли в голову. Сейчас тут возник этот мальчик. Черноволосый, с цветными лентами в волосах, заплетенными в шишку, похожий больше на девочку, чем на рабочего при дворе. Хрупкий, хилый, неприметный, как и сам Смуглый, он удовлетворял все критерии и оттого его присутствие, хоть и было ново, но не вызывало беспокойства. Но то, что он приготовил на завтрак… слишком бедно для такого стола. Вновь все увидели дно тарелки, Иннокентий забрал у них столь увлекательное зрелище. Башня качалась, отбрасывая жуткую тень. Иннокентий подхватил её и понёс в кухню, в раковину. В ней покоились остатки недомытых ложек с прошлого дня, а также утренняя утварь, использованная для приготовления яичницы. Иннокентий достал жёсткую губку откуда-то из глубины раковины. Заскрипели тарелки. В самую кульминацию арии ложек и вилок вошла Мама. Она всё ещё была в лёгкой шали, но кофта у неё уже была тёмно-синяя. Она оглядела комнату в поисках Иннокентия. Мальчик посмотрел на неё: как всегда пустой взгляд и плоское безэмоциональное лицо. Мама заметила его у раковины, Иннокентий всё ещё продолжал на неё смотреть. Она положила ему руку на плечо и сказала: — Согласись, яичница была невкусная, ­­— она выдавила улыбку, — и со щёлочью ты переборщил. Дай вот руку. Иннокентий положил тарелку, вытянул руку перед Мамой. Она обхватила её своими деревянными руками. От них шло холодом. Тут можно было бы сказать, что такая примета не вызывала чувства доверия к ней, но нет, совсем наоборот, появлялось сочувствие. За всегда холодные руки Мать платила повышенной болезненностью. — Так и знала, чиста. Иннокентий, каково это? Быть монстром, мечом леса? Иннокентий посмотрел на Мать. Она грустно улыбалась. В мальчике появлялось стыдливое незнание, что ей сказать. Как начать так, чтобы она не отвернулась? Может вообще и не начинать? И правда, хоть от такого трусливого решения ком в горле подступал ещё ближе, но оно защищало Иннокентия от осуждения в его сторону. К чему ей оправдания? Если бы был прямой ответ без уклонений, то он бы ей сказал. А может он не понял вопроса? Вероятно, она хотела спросить не о моральной стороне вопроса, а о самочувствии мальчика? — Всё хорошо, ­­— сказал он и их глаза встретились, отчего он тут же повернулся обратно к умывальнику. Мама продолжала на него смотреть. Она не старалась укорять его, Иннокентий не знал иной жизни. Случайность толкнула этого сироту в это тело и эту судьбу. Хотя не будь тут нашего Иннокентия, был бы другой. Чего не научился делать Грегориан, так это сохранять личность вместе с именем. Если вы человека назовете Идиотом, то не факт, что он будет страдать от идиотии. В случае с Иннокентием, дикие волшебники — дриады использовали оное имя как щит от понимания людей, кто не пускает их в лес. Возможно, это чувство безнаказанности, постоянной детской невинности и вседозволенности приведёт к тщеславию, но имя, опять же, ничего не решает. Иннокентий обернулся, мать отвела взгляд на стену, избегая диалога. Это злило мальчика, он не знал, на кого направлена эта злость, но он полагал, что на себя. В действительности всякая злость обоюдоострая, сила действия равна силе противодействия. Не мои слова, да и вы до них дойдете иным образом, чем я. Иннокентий считал, что его резкий и короткий ответ поразил и отвернул от него Мать. — Ты же спишь в каморке? Той, что находится под лестницей. Там довольно пыльно, всегда, как не погляжу, оттуда тянется белый след, это вроде мука, но я не уверена. А по ночам долго горит свеча… Правда в комнате никого нет. Тётя уверена, что ты уходишь в Сад за ягодами, так? Иннокентий резко обернулся, по всему телу жаром прошла волна стыда. Он опёрся руками на край раковины. Со злостью он выпалил: — Да, — мальчик почувствовал, как под его тяжестью раковина прогибается вниз. Ему на мгновение стало страшно. Послышался грохот: раковина вылетела вместе с креплениями из стены, вся оставшаяся в ней посуда полетела на пол и разбилась. Мать ахнула и закрыла лицо руками. Увидев это, Иннокентий окинул взглядом все повреждения, стыдливо посмотрел ещё раз на Маму и вылетел из комнаты. Не заметя, как перебежал поляну, разделявшую Сад и Замок, Иннокентий завернул в чащу. Солнце скрылось за стеной из многолетних сосен. В Саду до сих пор было влажно и сыро. Из-под кустов выглядывал неосторожный гриб, который был снесён мальчиком. Иннокентий почувствовал тяжесть в дыхании и остановился. Огляделся вокруг. Тишина, природа… Правда, длилось это умиление недолго, Иннокентий начал осознавать, что случилось. Он оставил за собой большой погром, разбил наверняка кучу тарелок, так ещё и раковину, а также уже наступает время обеда, пора бы готовить суп, но он здесь, в лесу. Нехотя, не соглашаясь с самим собой, мальчик поплёлся в замок. Под ногами шелестела трава и примятая листва с прошлой осени липла на сандалии. Вокруг слышались дикие шорохи встревоженных обитателей. Лес старался выплюнуть незваного гостя. А гость по-хозяйски шёл и разглядывал ветки самых высоких и старых деревьев. За ними выглядывало солнце, но его было так мало, что лишь изредка мальчик жмурился от неожиданного луча. Всё остальное время в глазах был туман и полумрак. Иннокентия волновал тот момент, что он, будучи в такой оказии, убежал из замка. Мать наверняка сейчас отчитает его перед Тётей, так ещё и имя назовет, прогонят, изведут. И как она могла догадаться? Хотя она сама сказала, его не было по ночам. В лицо ударило солнце. Перед глазами мальчика вновь возвысился замок, полный грусти и серости. Иннокентий уже полностью остыл и взамен пыла пришёл лишь стыд. Жгло щёки, а глаза слезились, было обидно и грустно. Никто не любит признавать ошибки, даже если это усугубит его положение. Мальчик открыл дверь. На кухне стояла Тётя и ждала Иннокентия. — Отчего сбежал? Видишь, пока ты отходил, тут оказия вышла! Как хорошо, что ничего не пострадало. Не особо страшно, но советую убрать черепки и продолжить готовку, — Тётя развернулась и вышла из кухни. Иннокентий опустился на стул, что был рядом. Он был благодарен за спасение, но работа не ждала себя. Из всего многообразия супов Иннокентий выбрал картофельный суп. Порубил на доске пять морковок, начистил картошки и нарезал её крупно. Достал мешок с луком, выбрал несколько штук, снял кожуру и сбросил их в кастрюлю. Налил воды, посолил… ждал он долго. Всё это время в его голове варилась мысль. В ней было много стыда, уверений в собственном малодушии и хвальба женщины, подарившей ему покой. Понемногу он остывал и от этого происшествия. Остывал и суп, который мальчик нёс в тарелках на стол. Вновь он услышал неудовлетворенные вздохи от всего двора, кроме Демара и, что его удивило, Матери. Её не было за столом. Никого, кроме Иннокентия, это не удивляло, может и раньше такое происходило, но раньше мальчика не заботила особа Матери. Хотя, как и все, он хотел бы её внимания, но не так, как сейчас. Он жаждал её личности, а не чина. Застучали ложки, двор ловил в воде кусочки картошки. Иннокентий собрал тарелки и ложки в кастрюлю, утащил их на кухню. Места для того, чтобы помыть эту груду, не было, и мальчик просто поставил её в углу. До ужина было достаточно времени, Иннокентий решил найти Маму. В столовой её точно не было, вокруг замка прыгала Лягушка, собирая травы, но она не была нужна мальчику. Иннокентий накинул куртку и пошел в главный зал, там всегда было холодно. Огромные ворота предстали перед ним, по одну сторону находился маленький домик, в котором жил раньше Чёрный рыцарь, он был начальником стражи и самой стражей в одном лице. После похищения Принцессы Игната его призвали к ответу и посадили в тюрьму. Но без самой Принцессы любые приговоры суда были нелегитимны, его отпустили для того, чтобы он нашел Игната. Гуляя по городу, на скамейке он нашёл свою смерть. Сейчас, возможно, на потеху толпы его повесят на мосту. Хотя, опять же, Принцесса пока что отсутствует, и это должно его спасти. Около ворот стояли двое: представитель антигрегорианской коалиции и Отец. Речь шла об их встрече с представителями Королевства NN. Датой назначали завтрашний день. Отец старался уменьшить ожидания представителей, в замке творился хаос. Причиной этому был Иннокентий, но никто кроме Матери об этом не знал. От расстроенных слов представителя и умоляющих слов Отца жгло щёки и уши. Мальчик вышел из зала. В коридорах замка было серо и холодно. Не мерцали огни фонарей, их жгли лишь на особые мероприятия, на полах не лежали ковры. Иннокентий прошел по ним, посматривая в окна. Там Лягушка, собрав корзину трав, в основном ромашек, (её успокаивал чай на их основе) прыгала на кухню. Мальчик, огорчённо вздохнув, поплёлся туда же. На ужин была картошка, которую в большой сковороде нажарил Иннокентий. Чтобы разнообразит этот пресный день, Тётя достала из кладовой жестяную банку красной икры. Двор мазал её на голый хлеб тонким слоем. Лица искажала довольная гримаса. Тарелки были вычищены оголодавшей публикой, композитор вкуса Иннокентий собрал посуду и унёс в кусты, к роялю. Иннокентий вышел на улицу. Вновь выкатился светлый блин луны, но было ещё рано. Мальчик достал из кармана коробок спичек, который он ухватил с кухни. Чиркнул об тёрку, вспыхнул лучик. Иннокентий зажег фонарь у двери, сел на траву рядом. Послышались шаркающие шаги. Открылась дверь, потянуло теплом. Из кухни вышла Матерь. — У Вас есть потрясающая способность теряться тогда, когда вы нужны, и появляться тогда, когда вас не ожидаешь. Безымянное чудо, не иначе, ­­— воскликнул Иннокентий. Мать удивленно подняла брови. — Я приму за комплимент. Ты вновь избежал и диалога, и наказания, правда, Иннокентий? — Вы! Вы, как и всегда, благородны! – выпалил Иннокентий. За Садом показалась тарелка Луны. Мальчик бросил на неё испуганный взгляд. Проследив за его взглядом, Мать сказала: — Ты не знал иной жизни, о чём тебе жалеть? Да и жалости у меня к тебе нет… Ты как прогнивший рыцарь этого замка, последнее кольцо защиты, — Мать оглядела траву вокруг себя, подняла палку, — если меня можно назвать лицом власти, то… Я своей рукою назначаю тебя Белым рыцарем Королевства NN. Иди к черту, Иннокентий!