Молчание

—1—

— Ещё давай! — Успокойся! — Я не могу успокоиться! Чёрное небо пялится, издевается, глумится. Высотное — не достать, не допрыгнуть, точно что вантаблэк — ты читал в одном из научных журналов, настолько тёмное, что кажется — оно высасывает из тебя жизнь. Перед глазами мелькает рыжая голова, глубоко вдыхаешь холодный воздух. Лёд крошится под ногами команды, подмёрзшие корки луж, все уходят, тренировка подходит к концу, кромешная темнота на улице. — Подай мне ещё, — раздаётся за спиной. Небо полыхает молниями, вздрагивают стены, а вам двоим еще домой пилить по пять километров, и ему на велосипеде. — Ты мазохист. — Плевать, — отвечает Шоё, возмущённо взмахивая головой, отчего тонкие рыжие пряди, закрученные от пота, вздрагивают. — Подавай, Кагеяма! У него не работает стоп, да и у тебя тоже, кидает мяч в руки, а ты зависимый придурок, любящий волейбол больше всего на свете, и у тебя нет сил отказать. Раз, второй, двадцать третий, сорок седьмой, шестьдесят первый. Твои пасы отпадные, ты и сам знаешь, Шоё прыгает без устали вверх и бьёт настолько сильно, что звук удара эхом отбивается от стен пустого зала. — Ещё подачу! — кричит он, внимательно следя глазами за направлением мяча. Видишь — у него обе ладони уже багрово-красные от таких замахов. «Ты скоро сдашься», — думаешь с едкой злостью и резко подаёшь. Хината взмывает в воздух и промахивается. Это не совсем удобная подача в твоем исполнении, но извиняться ты не собираешься. Никто не говорил, что будет легко. Ещё подача, ещё, ещё. Хината не знает, что такое успокоиться и прекратить играть. Он ещё более умалишённый, чем ты, и это пиздец как бесит, потому что здесь он тебя обходит по всем параметрам. — Следующая! Шоё отбегает к линии и встаёт в стойку, готовясь к новой атаке. — Хватит. У тебя уже все руки красные. — Тебе-то что? — со внезапной серьезностью спрашивает Хината, и тебя это ставит в ступор. — Не делай вид, что тебе до меня есть хоть какое-то дело. Злость вскипает изнутри, подлетаешь к нему в секунду, хватаешь за мокрую футболку, притягиваешь к себе, грозно шипишь в лицо: — Мне есть дело до нашей команды, где я — связующий, а твоя задача забивать мячи. С разбитыми в мясо ладонями ты нормально этого не сделаешь. Хочется орать, но ты знаешь, до него лучше доходит эта тактика, Хината недовольно поджимает губы. Ты настолько близко к нему, что можешь рассмотреть веснушки на его щеках, капли пота на носу и лбу, едва оставшийся красный след от локтя Юу, когда они врезались друг в друга на тренировке. Слишком много деталей, это отвлекает. — Ладно, согласен, после продолжим. Ты хочешь сказать ему, что не стоит себя так гробить, это не работает, ты проверял, отжимаясь на пальцах до кровавых мозолей, представляя ухмыляющееся лицо Ойкавы. Вот только ты молчишь. Шоё понимающе кивает и идёт подбирать мячи. У него едва заметно дрожат колени.

—2—

Третий сет и победа на кону, переводишь дыхание, силы на исходе, нужно забить последний. Плевать, что это тренировочный матч, всё взаправду. С той стороны сетки мерзко ухмыляется Ойкава. Думаешь зло: «Да когда же ты уже, сволочь, мне проиграешь». — Давай быструю справа, пасуй мне, — тихо говорит Шоё, дёргая за рукав. — Они заблокируют. — Нет. — Да! — Я же сказал, нет! Об его уверенность можно крушить железные стены, и лучше бы этими стенами была оборона противника. Розыгрыш получается быстрым, три касания и назад, мяч летит от либеро прямо в руки и к тебе бегут сразу четверо в рассинхроне, но ты знаешь, кому отдать. Мяч едва касается пальцев, Хината парит в воздухе, как птица, взмахивает рукой, раздётся звук мощного удара. Вот бы увидеть скисшее лицо Ойкавы, оборачиваешься, смотришь: мяч падает по ту сторону сетки. Звучит свисток, секундная тишина, но ты ещё по звуку удара понимаешь, что что-то не так. — Хината! Это кричит Нишиноя или Рюноске, не можешь разобрать, бросаешься к маленькому сгорбленому телу, отводишь руки от окровавленого лица. — Он в стойку врезался! — На такой скорости... — Полотенце! — Я забил? — тихо спрашивает Шоё, будто это единственное, что его беспокоит. Ты тяжело вздыхаешь. — Да, ты забил, придурок. Серьёзно рассечена бровь, ему дают полотенце, которое тут же красится в багровый. Хватает пары секунд, чтоб понять: слишком высоко прыгнул, так, что пришлось забивать близко к стойке о которую он и ёбнулся. Или подача была хуёвой, тут одно из двух. Блять. Смотришь на табло, игра окончена. — Тошнит? Голова кружится? — спрашивает тренер. — Нет. — Тобио, отведи его в медпункт. Быстро. Ты смотришь на металическую опору сетки на которой остаётся кровавый след. — Конечно. Тащишь его по коридору за плечо, волочишь, как куклу, потому что он хрупкий, по сравнению с тобой, да ещё и едва ноги переставлет. — Какой же ты идиот, Хината, голова нужна, чтоб думать, а не для того, чтоб биться ей о металлические стойки! — орёшь на него, не в силах сдержаться. — Нужно было забить, — тихо отвечает он. — По-другому бы не получилось. Я сказал, что забью. Ты думаешь: «Ненавижу тебя, Хината». Ему накладывают несколько швов на бровь, предварительно обколов обезболивающим и просят его сопроводить. Когда выходите из кабинета доктора, вся команда налетает на Хинату, восторагясь его последним мячом, воспевая ему дифирамбы, а ты почему-то думаешь, что прыгни он сильнее, вообще череп бы себе раскроил, и это ужасные мысли. Темнеет, все собираются по домам. — Я сам доеду, — упрямо артачится Шоё, надевая куртку. — Нихуя подобного, ещё отрубишься в автобусе. Меня доктор просил. Вы едете десять остановок и Шоё жмурится, ты знаешь эту его гримасу — анестезия проходит, голова начинает болеть, ночка у него вообще пиздец будет. Уже возле двери его дома, наконец, находишь в себе силы спросить: — Это из-за моей подачи пришлось так сильно сместиться вправо? Горло сухое, обожженое морозным воздухом, страхом и подступаюшим комом вины. Хината оборачивается, а потом, немного подумав, возвращается к тебе обратно, пристально заглядывает в глаза. — Ты меня проводил до дома, чтоб узнать была ли твоя подача такой же ахуенной, как и всегда? В его голосе сквозит разочарование, хоть он и пытается улыбнуться, но это всё блеф, всё хуйня, фарс, никакой веры. Ты хочешь сказать что-то внятное, но теряешь дар речи, потому что рот не может выдать что то вроде: «…я переживаю за тебя, бестолочь». Хината по-своему трактует твоё молчание. Отступает, пошатываясь, ты кидаешься вперед, но он вскидывает руку, мол, не трожь. — Подача была классной, я просто был слишком близко к стойке. Так бывает. Увидимся на тренировке, Тобио. Хината хлопает дверью чуть громче необходимого, а ты почему-то чувствуешь такую горечь, как будто он сказал, что это ты виноват.

—3—

Дебильная борьба никак не надоедает никому из вас, поэтому забеги на то, кто быстрее доберется до зала, продолжаются изо дня в день. Вот только болтающийся шнурок на ботинке Хинаты делает вкус твоей победы мерзотным, Шоё валится навзничь, счёсывая колени, и это накануне важной игры. — Блять, — тихо цедишь ты. — Ничего, нормально. В следующий раз я тебя сделаю! — уверенно кричит Хината. В раздевалке он обрабатывает колени и бинтует их, надевая сверху повязки. Капитан недовольно косится: как же так умудрился, но сделать ничего нельзя. На площадке Шоё, как маленький метеор, носится из угла в угол, и всё в принципе идёт хорошо, пока не уходит Нишиноя, и вы не пропускаете четыре бешенные подачи. — Твою мать, мы должны принять этот мяч! — как не в себя орёт Хината. И ты почему-то улыбаешься, чувствуя прилив сил. Игра захватывает вас двоих, делая остальной мир блёклым и невыразительным, а всё, что важно — это мяч и две стороны сетки. Шоё вынужден нырять за мячом чаще обычного, но в целом твои пасы плавные, а он точно бьёт в цель, если его не закрывают. На третьем сете счет двадцать четыре против двадцати трех, вы лидируете. Идет подача соперников, вы отходите на позиции, и ты замечаешь, как по его левой голени течёт кровь. — Хината, — едва слышно зовёшь его, но он тебя слышит, как всегда на матчах посреди шума, отслеживает траекторию взгляда, недовольно хмыкает и быстро вытирает след рукой. — Потом, — тихо говорит он. Звучит свисток. Главное, чтоб судья ничего не заметил. Вы всё же проигрываете, уступив очко, и горечь проигрыша также мерзотна. Ты злишься на себя, что не смог более верно выбрать направление развития атаки. Проигрывать нужно уметь, но ты ненавидишь такие уроки, они слишком дорого обходятся. Долго стоишь под душем, пытаясь взять себя в руки, а когда выходишь, все расходятся, только Шоё сидит на лавке и отрывает присохшие бинты с колен. — Размочить нужно, — зачем-то говоришь ты. — Не нужно, — в тон отвечает он. Вот, блять, и весь разговор. — Попасуешь мне мяч? — спрашивает Шоё. У тебя весьма выразительный ахуевший взгляд. — Ты чёртов мазохист, Хината. — Счёт на табло говорит, что мы недостаточно умелы, чтоб отдыхать после этой игры. Его слова должны ужаснуть, но тебя они почему-то нездорово восхищают. И вообще Шоё вызывает в тебе то больной восторг, в котором ты ему не признаёшься, то адский гнев, когда его хочется разорвать в клочья. И второе происходит намного чаще. — Буду ждать на площадке. Не копайся. — Конечно, — радостно отвечает Хината, отрывая последний прилипший бинт. Ты с тоской думаешь: «Это больно». — Тобио! — окликает он тебя уже в двери, и его голос пугающе серьёзен, оборачиваешься. — Ты тоже считаешь, что я приношу пользу команде только благодаря твоим пасам? Ты помнишь, Кей рассказывал, тренер Академии Шираторизавы, когда сделал из него болл-боя, сказал ему то же самое. А он всё равно остался в лагере бегать за мячами, мыть полы, стирать манижки других игроков и носить им воду, не имея возможности играть. Ты знаешь, тебе бы на такое духу не хватило, король площадки, самомнение до небес, хрупкая самооценка, которую легко переломит каток в лице Танджи Вашиджо. — Я... Ты запинаешься, потому что не знаешь, что действительно хочешь сказать, но утешать Хинату не хочешь, он сам тебе как-то чуть по морде не заехал, когда ты попробовал извиниться. Секунда, ещё одна, а в жизни, как и в волейболе, шанс может быть упущен, тебе не хватает времени. — Не утруждайся, я понял. Хината делает глубокий вдох, встаёт со скамейки, по голени так и стекает кровь, он берёт бинт, открывает его зубами, отплёвывает верх бумажной упаковки. — Я сейчас приду. Он начинает обматывать колено, ты не видишь его лица, но думаешь, что он плачет, однако через несколько минут он выбегает на площадку, улыбаясь во все тридцать два. — Постарайся, Усталояма, раз твои подачи действительно так шикарны! — насмехается он. «Хуйня», — думаешь ты. — «Это совсем не смешно». Но снова молчишь, и делаешь подачу.

—4—

Победа, особенно та, что досталась потом, слезами и кровью, сладко пьянит, делает мир ярче, а чувства острее. Ты думаешь об этом перед важной игрой на Национальных, потому что эти фантазии успокаивают. Скоро пора выходить на разминку, вот только Хината куда-то пропадает. — Наверное, в туалете, — говорит капитан. — Я его приведу. Ты уже заранее злишься на Шоё, потому что его психи перед играми вечно заставляют его блевать, а потом у него ещё и лицо зелёное, от одного взгляда на которое становится не по себе. Открываешь дверь в туалет и замираешь, когда слышишь: — Думаешь, такой крутой? Ты без Кагеямы просто ничтожество, коротышка! — узнаёшь голос основного диагонального из команды, которая сейчас будет играть с вами. — Сколько мячей ты забьёшь без его паса? Ты подавать как не умел, так и не научился, впрочем приём у тебя не лучше, — говорит другой голос, кажется, это их центральный. — Я слышал, ты воду носил в лагере лучших первогодок. Вот эта работа тебе по силам! Конечно, тебя туда не взяли, ты нахера там нужен такой низкий и хилый? Привыкай к унижениям, птенчик. Скоро Кагеяма перейдёт в более перспективный клуб и твои крылья нахуй сломаются. У тебя и так не особо хорошо с выдержкой вне игр, но кроет с головой, громко хлопаешь дверью, в секунду оказываешься рядом, сквозь зубы цедишь: — Отъебались от него. Не помнишь их имён, два игрока, даже выше тебя, судорожно отшатываются от Шоё. Хината бледный и, на удивление, молчаливый, что совсем на него не похоже. И это пиздец как плохо. — Так, значит, вы так от страха ссытесь, что решили запугать нашего лучшего атакующего игрока? Шоё удивлённо вскидывает голову. — Этот что ли?! Ваш лучший атакующий игрок отстой! Это ошибка, что вы попали на Национальные, — центральный команды-противника надвигается на тебя, угрожающе нависает, но ты и бровью не ведёшь. — Ошибка или нет, но мы вас сделаем, а ты даже не заметишь, как твоя команда покинет сетку, — подходишь вплотную, сокращая дистанцию. — Посмотрим, — зло выдыхает он. И вместе со своим напарником уходит. Проходит мгновение: одно, второе. — Ты как? Хината скатывается по стенке вниз, пряча голову в коленях, обвивая плечи руками. — Оставь меня, я сейчас приду, — говорит он тихо. — Нет. Шоё, как бомба, которая взрывается, вскакивает на ноги, в лицо кричит так, что в ушах звенит: — Кагеяма! Дверь вон там! Оставь! Меня! В покое! Зло думаешь: «Вот и надломили». — Успокойся, они этого и добивались, — жёстко хватаешь его за ладонь, сжимаешь. — Решили психологически сломить тебя, потому что им страшно проиграть. — Но это же правда! — орёт Хината. — Ты тоже так думаешь, что я бесполезен без тебя! Что коротышка! Что волейбол — игра высоких и сильных, а я... — Хината, — выдыхаешь имя в лицо, и он успокаивается от тихого голоса, который зовет его, как на площадке. — Ты основной игрок Карасуно, и мы на Национальных. Ты — атакующий, я — связующий, мы никто друг без друга. Но сейчас я предлагаю тебе направить всю злость против наших соперников и размазать их по полу площадки на глазах всей страны. У Шоё восторжено загораются глаза. Он тихо улыбается. — Да, именно так мы и сделаем. Конечно, вы опаздываете на разминку, тренер злится и отчитывает за разгильдяйство в такой ответственный момент. — Простите нас, — тихо говоришь за двоих. Хината смотрит на тебя удивлённым взглядом. — Позже разберёмся. Разогреваться! Когда ты выходишь на площадку, Шоё становится рядом с тобой. Ты поворачиваешь к нему голову, говоришь: — Сосредоточься на мяче, мы не проиграем. — Договорились. Всё, как обычно, Тобио? Ты пасуешь, я бью? — Точно. С той стороны сетки на вас зло смотрит их центральный защитник. Калейдоскоп чувств, звуки удара мяча, крики, рёв трибун. У Шоё за плечами вырастают физические крылья, ты буквально видишь их, когда он взмывает в воздух и замирает в своём прыжке, а потом завершает атаку прицельным ударом, и мяч летит на скорости сто километров в час. — Ура! Всё не всегда просто, пятый сет, и хоть вы отрываетесь вперёд, ноги от усталости сводит судорогой, а от напряжения сдают нервы. Свисток, подача, розыгрыш, очко соперников. Хината кричит: — Это моя подача! И в нужный момент тебе так легко отпасовать именно ему, маленькому ворону Карасуно. Стадион взрывается криками и овациями. Победа настолько яркая, что в груди не хватает воздуха, обнимает вся команда, и рыжая голова появляется откуда-то слева. Шоё виснет на тебе, хоть до этого никогда не решался этого сделать, даже после побед, его ноги не держат. — Спасибо, — шепчет он на ухо. Ты инстинктивно обнимаешь, и что-то внутри тебя крошится, как лёд под ногами, замёрзшая лужа идёт сеткой сколов, а под ней оказывается вода, глаза становятся влажными. Ты думаешь, как так вышло, что обнимать Шоё оказывается более классным ощущением, чем раздавать ему тумаки на тренировках и орать, какая он несусветная бестолочь? Вся команда замирает, с немым удивлением смотрит на вас двоих, но тебе плевать, да и вообще, ты изрядно заёбываешься молчать. — Я считаю, ты хороший игрок. И сегодня даже можно оставить на завтра продолжение: «...но я всё равно лучше». Он улыбается тебе куда-то в плечо, не видишь, но чувствуешь. Полной грудью вдыхаешь запах площадки — она насквозь пахнет Хинатой, и становится даже страшно от того, насколько сильно тебе это нравится.