Новогодний ивент «В чужом теле»

Ламбо корпел над одним несчастным примером уже около получаса, и не сказать, что был этим доволен. За окном давно чернело звёздное небо, и морозный зимний воздух щекотал обоняние, так что желание выйти на улицу лишь усиливалось. Но Бовино знал, что после прогулки желание доделать уроки рассеется, а количество двоек в журнале уже превысило норму. – Какое же тупое задание, Мадонна… Ламбо даже не понимал особо, что решает. «Это геометрия или где? Где цифры? Почему сверху? А чёрточки нахрена?» – Перед глазами рябило и подросток никак не мог сфокусироваться на синих чернилах на белой бумаге. Зато краем сознания всё цеплялся за вазочку с конфетами на подоконнике. Специально подальше поставил, чтобы не отвлекала. А она отвлекала, ещё как. Неспособный вспомнить сейчас таблицу умножения, Ламбо прокручивал в голове состав конфет, их калорийность, и изображение на обёртке. Откинувшись на спинку стула, Ламбо зажмурился. До рождества – чуть больше недели, соответственно, корпеть над примерами и задачами уже поздно. Примерные свои оценки по итогу он уже знал, да и домашняя работа, пусть сделанная на отлично, погоды не сделает. Разве что учительница посчитает это не иначе как рождественским чудом и помолится за здоровье одного из самых своих ленивых учеников. Но всё же… Что-то не давало Ламбо покоя. Поставив ногу на край стула, подросток упёрся подбородком в колено. Снова посмотрел на тетрадь по математике. Конфеты не забылись, но отошли на второй план. – Я же… Я же не тупой, да? Просто устал. Маэстра Аличе же часто повторяет, что я способный, но ленивый. И на прошлом уроке я нормально с матрицей справлялся, просто порядок забыл. Блин, надо в инете глянуть порядок решения, наверное. Кивнув себе, Ламбо вновь взялся за ручку, и спокойно расписал решение примера до конца. Выдохнув, захлопнул тетрадь. Закинувшись дозой конфет на ночь и забыв почистить зубы, он с чистой душой лёг спать, чувствуя себя победителем по жизни.

…

Снежок прилетел Ламбо в лицо, но он не медлил с ответом, запустив в ответ сразу два снаряда, не глядя. Где-то в сугробе лежал портфель и шапка, одна варежка слетела в пылу битвы. Но ему было настолько хорошо сейчас, что едва ли холод обеспокоит его до ближайшего тёплого помещения. Контрольная прошла как обычно – ну, для Ламбо. По ощущениям примерно на тройку, если говорить про оценку. Но, естественно, это его ничуть не беспокоило. Школьные друзья, с которыми Бовино успел сблизиться за время учёбы, в противовес были как всегда взволнованы, обеспокоены, и далее по списку. – Блин, хорошо тебе, – вздыхает Чихиро, взлохмачивая мокрые волосы. – Ты настолько ни о чём не паришься, что я завидую. – Да он у нас просветлённый просто. Как ты умудряешься получать средние оценки, хотя нихрена не учишься? Магия вне Хогвартса, а? – Поддакивает со стороны Алехандро, наваливаясь на Ламбо и закидывая руку тому на плечи. Подросток просто пожимает плечами, с благодарным кивком забирая предложенную сигарету. – Ну а смысл париться? – Флегматично пожимает плечами подросток, закуривая. Он мокрый насквозь, и, кажется, потерял где-то в сугробе половину тетрадей. Учитывая, что на все уроки у него было их всего две – потеря велика. Но учитывая, что кроме забавных рожиц и редких записей там ничего не было, он переживёт. – Завидую, – повторяет Чихиро, задумчиво прикусывая губу и нервно затягивается. Ламбо хочется закатить глаза и пожалеть товарища, но вместо этого он просто выдыхает дым. У Чихиро очевидный комплекс отличника, недосып, и проблемы с кожей, но это не делает его немощным. Так что и жалеть его Бовино не собирается. – Ты умный, заморачиваешься просто много. Алехандро под боком что-то громко говорит, жалуясь на систему образования в целом и учительницу по математике в частности. Маэстра Аличе ни слова плохого напрямую про учеников своих не говорила, но взглядом расстреливала только так. Через пару минут Алехандро затихает, сдуваясь как пузырь. Чихиро наоборот, продолжает хмуриться. Ламбо ожидает, когда мысли недовольства и злости переполнят его до краёв, чтобы молчать. Бовино, может, и не самый эмпатичный человек, но делать вид и слушать он умеет. Впрочем, этого не случается. Откуда-то со стороны дважды бибикает машина, и Ламбо без слов выкидывает сигарету, махая на прощание друзьям. Уже отсюда он видит, что за рулём сидит Хибари с постной миной, и расстраивать его под Рождество не хочется совершенно. Левая рука, та, что без перчатки, неприятно зудит, когда парень садится на переднее сиденье.

…

Тсуна хмурится на табель об успеваемости, вздыхает, но ничего не говорит. И это хорошо, в общем-то, потому что у Ламбо совершенно нет настроения закатывать сцену из разряда «да-хреново-но-ты-себя-вспомни…» – Отдохни, и спускайся к ужину, хорошо? – Тсунаёши устало улыбается, треплет по волосам, но подростку от этого легче не становится. Мокрый снег за окном липнет к стеклу, и Ламбо чувствует себя таким же ветряным, неповоротливым, цепляющимся за первую попавшуюся поверхность, просто чтобы не унесло. Он и сформулировать не может, что не так. Просто грустно – и всё тут. Ощущение, что в нём разочарована если не вся Вонгола, то, по крайней мере, старшие братья, не пропадает, даже когда Ламбо пытается откашлять горький комок в горле. Кивает, и уходит быстро в свою комнату. Коридор длинный, и кажется каким-то вычурно-ненастоящим. Бовино кажется, что не вписывается в атмосферу «крутой и важной мафиозной семейки» больше, чем обычно. Ещё вчера ему было бы наплевать, куда и где он не вписывается и что от него ожидают. Он делал всё по инерции и так, как в голову взбредёт, не вдаваясь в подробности и не думая лишний раз. В детстве это прокатывало, потому что старшие братья сами такими были. Ламбо помнит. Постоянные метания туда-сюда во времени не дают забыть. Тсунаёши-прошлый бы тоже вздохнул над табелем Бовино, но не с этими разочарованно-ностальгирующими интонациями, как сейчас. И сочувствия бы в нём не было ни на грамм. Он бы, может, даже позавидовал беззлобно и похлопал по плечу, мол, да, брат, понимаю, у самого та ещё шняга. Ламбо перебирает воспоминания о своей семье, бессмысленным взглядом уткнувшись в экран с джойстиком в руках. Он помнит, как Гокудера навешивал на запястья кучу феничек, колец, цепей, и всего остального по мелочи, носил потёртые джинсы и не следил за тем, насколько его рубашка выбивается из-под пояса. Нынешний Хаято разве что рубашки поярче выбирает. «Правая рука должна то, должна сё… Он был таким крутым, чёрт.» У Ямамото из шрамов были разве что мозоли и сбитые колени. Он напрашивался «играть в мафию» совсем не как Ламбо, но с полной уверенностью, что он тут нужен. И то, с какими горящими глазами он учил играть Бовино в бейсбол лет пять ещё назад… Он на самом деле жалеет, что перестал пользоваться Базукой примерно в этом возрасте. Подросток с радостью бы вернулся во времена, когда у Такеши выделялось не с пол часа максимум, из которых они говорили минут пять, потому что тем общих нет, а целые выходные. И после школы. И иногда – вместо неё. «Я ему тогда много всего рассказывал. Почти всё, вообще-то. И когда нам вообще нужны были темы, чтобы просто подурачиться, эй?…» Реохей – ни дать, ни взять, не изменился. Только Ламбо отчего-то с ним было всё сложнее находиться в одном помещении. Старший брат был уверенным в себе, и ему было плевать на мнение окружающих. Он всегда делал то, что должен, и занимался тем, что нравится. Ламбо чувствует себя неполноценным и каким-то совсем уж жалким на его фоне. Он, неспособный даже заставить себя пойти на тренировку, отговариваясь учёбой и прочими прелестями не такой уж и привлекательной беззаботной жизни, не понимает, почему Сасагава с ним всё ещё возится. «Может, я просто напоминаю ему сестрёнку Киоко? Скорее всего, так и есть. Но она, по крайней мере, не бесполезная.» Хибари и Мукуро – вот идеал, к которому Ламбо стремится. В детстве он хотел, когда вырастет, научиться находить подход к людям, как Кёя, и выглядеть самым умным в компании идиотов, как Рокудо. Они никогда от него ничего не требовали и не ждали. Точнее, их ожидания от Ламбо всегда были где-то на уровне Марианской Впадины, так что он даже не чувствовал себя унылым придурочным чмом, когда от кого-то из этих двоих прилетала похвала. Хибари – он просто был. Вроде на фоне, но всегда со значением. Из разряда «у меня в этой семье самый большой хуй и хорошо поставленный удар, всех сомневающихся милости прошу». Ламбо до сих пор иногда – стабильно раз в неделю по субботам – бегает к нему в гости на чай. И конфеты, неизменно мятные. Они неплохо сочетаются с горьким кофе с тонной сливок и ромашковым чаем. Мукуро такой же, только без чая. Зато – с Хром, а это не только плюс сто к карме по мнению Ламбо, но ещё и тонна потраченных кофейных зёрен в обмен на объятия без назойливого острого взгляда иллюзиониста. Хроме всегда ощущается тёплой, но твёрдой стеной, за которой невозможно бояться чего-либо. Ламбо любит свою семью, но к старшей сестре, пожалуй, привязан более прочих. В прошлом она была гораздо более осторожна, но неизменно заботлива. Бовино вспоминает ласковое, но неизменно твёрдое выражение лица Хром, когда она отказывается брать его тайком на задание. Мукуро иногда подкидывает несложной работы, на вроде простенького взлома какой-нибудь маленькой фирмы или сбор информации на слабенькую организацию, хотя этого и недостаточно. Но, всё же, Ламбо благодарен этим троим. Он ценит Кёю и Рокудо за то, что они единственные не обращаются с ним, как с беспомощной малолеткой, берут порой на задания – хотя вылазки с Хибари больше похожи на отдельные тренировки, где по итогу Ламбо стоит в сторонке, пока противники мрут как мухи, а потом уворачивается от ударов распалившегося брата и убегает в закат – и никогда, никогда не жалеют. Хром гораздо более снисходительна, но Бовино никогда не променял бы её дружбу и доверие, взрощенные десятком лет знакомства и откровенных разговоров о детстве, на бесповоротное возвращение назад. И, всё же, он чувствует, что чего-то не хватает. Ламбо не то, чтобы хочет, чтобы всё было, как раньше, но определённо желает, чтобы эта чёртова парадигма сдвинулась. В малолетстве, когда смотрел на заметно повзрослевших друзей, он думал, что станет таким же. Крутым, сильным, и равным. Равноценным. Но, по сути, не может даже приложить усилий к чему-то, что ему не интересно, чтобы стать лучше, разносторонней и далее по списку. В голову приходит мысль о табеле об успеваемости и Ламбо скрипит зубами от понимания, что даже возьмись он подсчитывать средний балл – чёрта с два у него выйдет. Потому что на самом деле ему плевать на оценки, школу, и бессмысленные развлечения. – Ара, кажется, я совсем тупой, – тяжело вздыхает подросток, потягиваясь, и вставая с дивана. На экране уже минут десять горит красным «GAME OVER”, но в голову приходит шальная мысль, рождественская блажь. – Хочу стать умным и построить супер-крутого робота, – шепчет одними губами Бовино, глядя в покрывшееся инеем окно. Зима в этом году была гораздо суровее, чем это обычно бывает в Италии. Горничная стучится в дверь и говорит, что ужин подан, и господа Хранители ждут его одного. Ламбо спускается, непривычно тихо съедает свою порцию, и сразу уходит спать. Обеспокоенные взгляды братьев и сестры его сейчас волнуют мало. В груди клубком свернулись разочарование, тоска, и какая-то совсем уж глупая надежда.

...

Когда Ламбо просыпается, то сразу чувствует, что что-то не так. Комната – совсем не его, не говоря уже о том, что засыпал он в кровати, а не за столом. Бумаги, нагромождённые в кучи макулатуры с непонятными записями липнут к лицу. Вытерев слюну с подбородка, Бовино сладко зевает, потягиваясь, сразу же неловко сваливаясь на пол. Ошарашенным взглядом, Ламбо смотрит на чужие ноги, едва проморгавшись. То есть, ноги-то конечно его, он их чувствует и шевелит ими, как будто так и надо. Но это – совсем-совсем неправильно, потому что его ноги не такие длинные, с острыми коленками. Тем более, что на нём коричневые брюки. Ламбо морщится, корчит рожицу, будто сейчас сблюёт. – Фу, безвкусица какая. Я через десять лет что, настолько стары… – Недовольный голос обрывается, когда ухо улавливает интонации своего-чужого голоса. Ламбо замирает, а потом в панике оборачивается на зеркало позади, которое, он откуда-то знает, там точно стоит. В отражении на него смотрит Верде, и Ламбо верещит.

…

Ощупывая лицо Верде – то есть, теперь уже своё – лицо, парень расширенными зрачками глядел в собственное отражение. Потянул за впалые щёки, потыкал в стёкла очков, и, на пробу, лизнул нос. Ламбо ещё не определился, как чувствует себя в такой ситуации, но ему определённо нравится. «Это что-то новенькое.» За последнюю неделю самобичевания, подросток и забыл совсем, что бессмысленные весёлые опасные штуки – это, как бы, специализация Вонголы. И штуки эти происходят постоянно, в самый случайный момент, так что Ламбо был почти не удивлён. В самом деле, перемещение в чужое тело – не самое странное, что с ним происходило. Даже не на уровне того случая месячной давности, когда Бовино таком пробрался в бордель под патронажем вражеской Семьи и случайно бахнул убойную дозу наркоты. Потом, кажется, его отследили по жучку в телефоне, и посадили под домашний арест, перед этим затолкав не различающего врагов и друзе подростка в машину под оглушительные взрывы и звуки выстрелов. Кажется, Ламбо тогда знатно накуролесил, подрывая в не адеквате здание. На следующий день он не помнил почти ничего из этого, зато выслушал красочные оды в свою честь – и был посажен под домашний арест. У Хибари ещё почему-то был фингал под глазом, а у Реохея – сломана рука, но Ламбо не стал задавать лишних вопросов. Убийственный взгляд старшего брата–психопата и весёлый – Франа, отснявшего всё на камеру, потому что потащился вслед за другом искать приключений – подтвердили всё за него. Так что, да. Ламбо едва ли был удивлён. Зато в восторге – ещё каком. Он пока что не придумал ничего грандиозного или даже весёлого, да и в чертежах-разработках Верде понимал только то, что там есть цифры и буквы, но чувство подспудного веселья не спешило его покидать.

…

Первым делом, Ламбо обшарил лабораторию на наличие наименее подозрительно выглядящей еды. Помещение было небольшое, видно, что Верде обосновался здесь недавно, и, видимо, ненадолго. Через камеры посмотрев на улицу, подросток понял разве что то, что находится где-то в лесу. Бовино пожал плечами и открыл дверцу мини-холодильника. «Старикам же вроде иногда хочется покоя и тишины, да?» – Мысленно подвёл черту размышлениям Ламбо, рассматривая полки, доверху набитые энергетиками и пакетиками с дошираком. На тумбе возле лежала упаковка с кофе, гора грязных кружек, и нечто, похожее на остатки завтрака. Подросток грустно повздыхал над умопомрачительными баварскими сосисками, которые шеф-повар должен был приготовить сегодня на завтрак Вонголе, и заварил себе лапшу в пластиковой упаковке. Задумчиво жуя лапшу, Ламбо наполнялся привычной меланхолией, смотря на листы с расчётами. Чужой мозг подкидывал образы, но когда подростку казалось, что он близок к пониманию написанного, мысли уходили совсем в другую степь. Ламбо отчаялся настолько, что уже готов был обидеться на вселенную вообще и слишком умного Верде в частности, когда взгляд упал на компьютер. Подросток пакостливо ухмыльнулся и пафосным движением поправил очки.

…

До Сицилии – хренова километров, но у Верде были роботы, личная сеть лабораторий по всему Земному шару, и невероятно гениальные мозги, которые Ламбо собирался эксплуатировать по полной. Кое-как сообразив включить сложную машину и заставив её довезти себя до ближайшей большой дороги, Ламбо свалился в кусты, не справившись с управлением махины, которая не то, что летела, а, чёрт возьми, парила по земле. Отряхнувшись, подросток флегматично пожал плечами на взрывающуюся вдалеке машину, столкнувшуюся с каким-то грузовиком. Прихрамывая, он вытер со щеки кровь – голые ветки изрядно расцарапали лицо, – убедился, что водитель не пострадал, и аккуратно оттащил его на обочину. Спустя почти пол часа ему удалось поймать попутку. Водитель Хонды сотрудничать отказался, увидев раскуроченный грузовик, непонятную машину, с едва ли помявшимся бампером, мужика в отключке на обочине, и извалявшегося в грязи подростка. Так что, Ламбо пришлось его вырубить, и оттащить валяться к водителю грузовика по соседству. Так, под «Джингл Беллс», Бовино в теле Верде добрался до небольшого города близ Витербо. На панели качал головой игрушечный Иисус, а вдалеке полицейская машина просигналила ему, мол, вылазь. Ламбо, не будь дураком, вылез, и, познакомив мистера полицейского с рожей не кормленного Каймана, лихо угнал тачку с мигалками. Крокодил обиженно смотрел на подростка в теле хозяина, зло урчал, и едва ли зубами не щёлкал. – Ну, блин, чувак. Прости. Забыл, что ты веган. Хочешь по дороге помидорок куплю? – Кайман многозначительно щёлкнул пастью, и Бовино, струхнув, оставил крокодила в торговом центре, едва добрался до Рима, отдав наглому животному кошелёк. К сожалению, крокодил отставать не спешил, и нагнал Ламбо аккурат в момент, когда тот тихонько пробирался на борт корабля до Сардинии. Пожав плечами, Бовино сердечно вздохнул, и заперся в чьей-то комнате плакать. Пришедшая спустя пол часа хозяйка такой картины не оценила, и Ламбо пришлось убегать от неё и доблестных офицеров в вентиляцию. Тело Верде, благо, не исполнено мышечной массой или жиром. Спустя несколько часов, на земли Сардинии спрыгнул подросток в некогда белом, грязном и помятом халате , с зелёными, всклокоченными волосами, с засохшими пятками крови и земли на одежде. Даже не попытавшись стряхнуть пыль, Ламбо, поглядывая на Каймана попятился в сторону, когда сзади какой-то мужчина крикнул: – Он! Это он вломился в нашу комнату и приставал к моей жене! Вот тот грязный крашенный тип! Схватив крокодила, Бовино скрылся в толпе, убегая от полиции. Пару раз споткнулся о чужой багаж, отпихнул какого-то ребёнка прямиком в лужу, и устремился к светофору. Спустя пару минут бега, Ламбо почувствовал, что скоро задохнётся – «Уже?!» – и завернул в какие-то подворотни. Переведя дух, сидя аккурат между баками с мусором, Ламбо пригладил зелёные вихры волос. Посмотрел в глаза Кайману. Кайман смотрел в ответ и щёлкал пастью, словно пытался что-то сказать. «С Гьюдоном было проще,» – подумал подросток, прежде чем спросить вслух: – Есть идеи? Потому что как добраться до лаборатории я забыл.

…

Спустя пару часов скитаний по городу, Ламбо, наконец, нашёл нужный дом. Квартирка была совсем маленькая, но обжитая, пусть и пыльная донельзя. В углу, грустно свесив листья, увядал филодендрон. Запустив переносной компьютер, прихваченный из лаборатории изначальной, где он и проснулся, Бовино активировал бессмысленной грудой лежащих в кладовке роботов-уборщиков. Кайман удобно расположился на диване и всем своим видом показывал, что не сдвинется с места, пока его не покормят. Вздохнув, подростку пришлось сплясать танцы с бубном ещё и перед роботом-кухаркой. С каждым разом делать это было всё легче, тело в какие-то моменты словно забирало из рук Ламбо бразды правления, совершая всё на автопилоте и с какой-то повседневной выверенностью. Вздрогнув, парень с подозрением уставился на банку с энергетиком, которую взял из холодильника на чистых рефлексах. Поморщившись, осмотрел грязный халат, и отправился в ванную, прихватив по пути ножницы, какую-то химическую дрянь, которой можно неплохо красить волосы, и сменную одежду. Над имиджем предстояло потрудиться, но Ламбо насмотрелся на коричневые штаны достаточно, чтобы не желать видеть их на себе ближайшую вечность.

…

Спустя пару часов, Ламбо смотрел на отражение в зеркале с полным чувством удовлетворения. На него смотрел уже не Верде – точнее, он, но не только – мокрые зелёные волосы отдавали чёрным, и, Ламбо знал, вскоре завьются кудряшками и станут исконно розовыми. Халат снимать не стал – тот, скорее всего, был волшебным, потому что холода не пропускал даже тогда, на трассе в заснеженном лесу с сугробами по колено. С ногтями пришлось повозиться, всё же руки и Да Винчи были не ухоженны, но, хэй, он хотя бы попытался. Выдохнув, Бовино вышел в гостиную, сразу завалившись на диван напротив телевизора. Кайман, довольный и сытый, лежал под боком и, кажется, больше не мучился вопросом «вцепиться в ляжку или нет?» Под бубнёж ведущей новостей, Ламбо заснул. Напоследок, он подумал лишь о том, что, если Верде – настоящий Верде – обо всём узнает, то дядя Череп должен ему как минимум конфет на всю свою зарплату.

…

Больших летающих роботов у Верде, всё-таки, не было. Или, Ламбо просто плохо искал. Но, так или иначе, плыл в сторону Сицилии он на подводной лодке. Большую часть времени, естественно, проспал – у Каймана открылись неизвестно откуда взявшиеся таланты к управлению судном через кнопочки, которых. Было. Слишком. Много. И Бовино, естественно, знал, для чего нужна каждая из них. Голова не раскалывалась разве что, но то было отвратительно, потому что у подростка не было даже физической причины для обиды. Ступил на безлюдный пляж Ламбо глубокой ночью, с тяжёлым крокодилом на руках. Тот, кажется, посчитал его своим персональным рабом, и не чурался использовать в качестве транспорта. Подлодка скрылась из виду. Одинокая луна выглянула из-за туч. Ветер завывал в уши, а Ламбо хотелось всплакнуть. Не с надрывом или в истерики, а просто – от безысходности. Он не думал особо о том, что будет делать, когда прибудет на место назначения. Да и зачем ему вообще понадобилось ехать в Сицилию – тоже. Ежесекундная прихоть, которой он последовал без задней мысли. Ламбо тихо хихикнул, а затем, поймав взгляд недоумевающего Каймана, хрюкнул и захохотал в голос. «Да,» – подумал он, – «совсем как раньше.»

…

Ведущая новостей, сидя в вертолёте, вещала в прямом эфире, пока оператор ловил удачные кадры на улицы Палермо. Люди, смущённые, озадаченные, и слегка в панике, спешили завершить дела на улице и вернуться домой. Полицейские машины метались из одного квартала в другой, но не могла ничего сделать. Да и что, собственно, делать? Мычание коров словно бы насмешливо вторило их бесплодным попыткам с крыш, из закутков подворотен, из канализационных люков. По улицам Палермо расхаживали полчища коров, украденные со всех уголков Италии, щипали травку и меланхолично пожирали запасы фруктов с уличных прилавков. Верде сидел на крыше одного из домов в самом центре, поглаживая Каймана по спине. По бокам от него расположились семеро людей, с такими же рожками мороженного, в новогодних шапках и с нечитаемыми выражениями лиц. Самолёт, смутно напоминающий летающую тарелку, мигал разноцветными огнями за их спинами, вторя рождественским гирляндам на витринах магазинов.