Во тьме ночной

На вид совсем как сахар, на вкус — как пустота.

      Две недели до рождества. — Прошу! — Хаккай упал на колени перед капитанами Свастонов. — Помогите мне спасти моего брата! — он низко опустил голову, коснувшись лбом грязного пола. Его руки, согнутые в локтях, лежали рядом с головой. В его глазах вальсировал страх, сопровождаемый поражением. Глупо было надеяться, что кто-то решит помочь незнакомцу, даже по просьбе одного из членов банды. Его попытки достучаться до равнодушного Такемичи рассыпались на мелкие осколки, падая все ниже и ниже в бездомную яму. На его глазах некогда жизнелюбивый Такемичи превращался в чахлый росток, лишенный эмоций и искренности. С каждым днем его улыбка становилась всё менее заметной, и теперь от нее и вовсе остались лишь слегка приподнятые уголки губ. Его действия были автоматическими: сразу после подъема он готовил завтрак для всех, потом запирался в ванной или в своей комнате, и только когда все уходили, он выходил и готовился к учебе, после чего исчезал до следующего утра. Может быть, ему было стыдно показаться на глаза младшим, может быть, он боялся снова навлечь на себя гнев старшего, а может быть, он решил оттолкнуть от себя всех. Такемичи больше не сидел с ними за одним столом, теперь увидеть его дома, готовящим на кухне или убирающим в доме, было редкостью, по которой Хаккай скучал. Но когда ты пытаешься с ним заговорить, его глаза стекленеют и смотрят куда-то сквозь тебя.       Такемичи стал чаще принимать снотворное и брать с собой таблетницу. Его тело начало стремительно терять вес, а черные волосы выпадать. Когда смотришь на брата, понимаешь, что что-то упускаешь, ведь человек не может так быстро измениться по щелчку пальцев. Белки его глаз медленно окрашивались в красный цвет, а мешки под глазами становились только больше. О приеме пищи и вовсе нечего говорить,ведь всё, что он ест, через час с болью в организме смывается в канализацию. Осознание того, что человек перед тобой, постепенно убивающий себя, твой родной брат, с содроганием заставляет вас вмешаться, пока есть что спасать. Каждый новый день похож на пытку, видеть во что превращается самый добрый человек на свете, и брат, ухаживающий за тобой с пеленок, убивает тебя морально и физически, ведь страх потерять его невыносим.       Но даже Хаккай начал замечать тяжелый взгляд Тайджу на состояние и поведение Такемичи, кроме того, Хаккай знает, что Юзуха что-то скрывает, ведь ее действия говорят сами за себя: она первой убегает из дома, а по возвращении двигается, как мышь, пытающаяся спрятаться от голодного кота в своей комнате, нервно оглядывается в сторону ванной комнаты, судорожно дергает ногой, когда слышит звуки, доносящиеся из комнаты Такемичи, а также, взгляд, сметающий всё перед собой. Взгляд, отражающий сожаление и сигнал тревоги.       Хаккай хотел вырвать себе глаза и заткнуть уши. То, что он увидел, то, что он услышал, никогда не должно было случиться в его семье, ни с тем человеком, который заслуживал всех богатств этого мира и прекрасной жизни в дали от хаоса. Закрывая глаза, он видел перед собой бессознательное тело Такемичи погруженного в холодную ванну, комки черных локонов по всему полу, кровь на краю раковины и… — Умоляю! — закричал Шиба, он ударил кулаками по земле. — Он…! — Подняв взгляд, он посмотрел на своего командира. Мицуя сжал плечи, его напряженная фигура до мельчайших подробностей описывала его состояние, но когда Хаккай посмотрел на него своими влажными глазами и дрожащими губами, воздух из его легких вырвался с громким выдохом, звук, который мог бы соперничать с треском его сердца. — Умрет, если я не спасу его.       То, что мы называем отчаянием, часто — всего лишь острая досада из-за обманутых надежд. — Мы не собираемся развязывать войну с «Черными Драконами». — Наш ответ «нет», Хаккай. — Прости.       Такое простое «Прости», а столько боли.

***

      Если бы десять лет назад Хаккаю предложили выбрать между сохранением смертельной тайны и вмешательством, чтобы помочь человеку справиться с трудностями, он бы выбрал первое. Семья Шиба старалась не вмешиваться в чужие проблемы, отчасти потому, что у них и без того было много забот, а чем меньше светишься, тем больше шансов не навлечь на себя гнев старшего брата.       Если бы десять лет спустя Хаккая спросили: сохранить тайну, которая впоследствии повлечет за собой лишь слезы, отчаяние и опустошение, или вмешаться в чужую судьбу, предписанную проклятой рукой, младший Шиба выбрал бы последнее.       Но узнать о тайне, которую хранит человек, лишенный всего, способный оставить после себя бездыханное тело и убитых горем близких столь нелепым способ, Хаккай и представить себе не мог. — Это Шиба Тайджу? Его беспокоит Сато Каору, лечащий врач Такемичи Шиба.       Три слова, а на душе, словно прошлось цунами. — Вы не знали? У Такемичи рак.       За окном бесновался снегопад, но Хаккай не испытывал никакого чувства холода.       Стоя босиком на крыльце, где снег лежал крупными хлопьями, в домашней одежде и с потускневшими глазами, под которыми заледенели слезы, Хаккай не чувствовал колющего холода и онемевших пальцев.       Почему?       Потому что внутри он уже был мертв.

***

      Она приняла свою судьбу, отношения в семье, поведение старшего брата по отношению к младшим братьям и сестрам, а также тот факт, что она не может избавиться от проклятия, наложенного на их семью, однако она не может принять болезнь, которая как снежный ком обрушилась на Такемичи. Она может вынести увечья, наносимые головорезами Тайджу или им самим, она может выдержать гнетущий взгляд старшего Шибы, даже если в итоге проиграет ему, но она слаба как физически, так и душевно. Годы пролетели незаметно, и, казалось бы, уже ничто не разобьет ее расшатанный моральный дух на новые осколки, ведь иначе их попросту нельзя будет собрать воедино, снова. Она станет одной из тех вдов, которые потеряли своих мужей на войне, но с той лишь разницей, что лишится брата, которого она помнит с детства как человека, посвятившего все свое время заботе о младших.       Найдется ли в её жизни такой же человек, способный пожертвовать своим будущем, лишь по одной просьбе своей родной любимой сестры?       Она хранила этот чудовищный секрет долгие годы. Столько усилий, чтобы забыть тот день как страшный сон, но только если сон вы забудете, то слова, мимику, эмоции в реальной жизни вы не в состоянии стереть из памяти, они всегда будут запечатаны в уголке вашего мозга и в самый неподходящий момент всплывут, подобно бутылке с письмом на поверхность безбрежного океана.       Слова, брошенные в лицо десятилетнему мальчику, воспламенялись в ее сознании, и никакая целебная мазь не способна заживить поврежденные участки. Эмоции выплеснутые в тот роковой день, словно кипяток, ошпаривали юношу, из-за чего в её снах он кричал и прикрывал облезшую кожу. Он завывал во весь голос, и ничто не могло его заткнуть, его голос разрывал барабанные перепонки, маленькая девочка перед ним тряслась от страха и гнева, даже когда раненый мальчик продолжал обливаться кипяченной водой, пока не оторвал собственные ладони с содранной кожей от своего расплавленного лица и не схватил костлявыми пальцами шею девочки. Он смотрел на нее покрасневшими глазами и кричал ей в лицо, пока не порвались голосовые связки. Кровь хлынула из его закатившихся глаз, а его руки были разорваны, кости торчали из-под мышц и тряслись. А девочка смотрела, не отрывая глаз от того, во что превращается ее брат из-за нее.       Она видела своими глазами, как слова, которые вылетали из ее глупых уст, разъедали ее родного брата. Она почувствовала боль, которую причинила ему. Она ощутила на себе его отчаяние, вкусила пролитую им кровь ради них. На вкус она напоминала сажу. Такемичи пылал изнутри, сдерживая свои истинные чувства. Сколько она себя помнила, он ни разу не показывал своих настоящих чувств, иногда она специально злила брата, она не хотела, чтобы старший брат превратился в бездушную куклу, с которой они играли, она хотела видеть настоящего Такемичи, каким он был в свои пять лет.       Она ненавидела своего брата, ненавидела видеть, во что он превращается. И однажды она не сдержалась и получила желаемое, а вместе с этим и обгорелого мальчика, следующего за ней по пятам. Его голубые глаза неотступно подстерегают ее в темноте, каждый уголок — его обитель, в которую она не смеет даже заглянуть.       Жалеет ли она об этом — нет, хотела бы она отмотать время назад и попросить прощения после этого — да. — Почему? Почему ты ненавидишь меня? Почему ты делаешь мне больно? Я просто хотел быть ребенком, как ты. Разве я не заслужил этого?       Черная жидкость вытекала из уголков его рта, постепенно заполняя ротовую полость. Мальчик захлебывался в собственном отчаянии. — Почему я не могу быть как все? Разве я согрешил? Разве я не уделял вам достаточно времени? Я заменил вам мать, я заботился о вас, как заботилась бы она, я присматривал за вами, как присматривала бы она. ТАК ПОЧЕМУ ЖЕ Я ЛИШЕН ВАШИХ РАДОСТЕЙ?       Она тряслась в его окоченевших руках, не находя слов, чтобы ответить ему. Существо, заменившее юнца, открыло рот. Маска ужаса накрыла ее лицо. Огромный глаз вертелся в глотке, словно почувствовав, что на него смотрят, оно внезапно остановилось. Голубая радужка смотрела на нее, и в ее отражении она увидела себя. Это была её точная девятилетняя копия. — Ответь мне!       Она, захваченная во власть не моргающего глаза, не заметила, как существо свернуло ей шею, и кошмар прекратился.

***

      Они не виделись после того случая у дома. В его сердце образовалась холодная пустота. Клочки бумаги: рваные, скомканные, разбросанные по комнате, и среди них художник, потерявший свою музу и свой талант. Он уставился на свои руки, испачканные то ли кровью, то ли краской. В его голове воцарилась тишина, все мысли спрятались в закоулках сознания, идеи испарились вместе с едким дымом из комнаты, оставив своего мастера одного среди мусора, который должен был стать его творением. Сиреневые глаза поднялись к потолку.       Что он ожидал там увидеть? Может...ответ на загадку его разума? Скорее ангельское лицо его астры. Уставший мозг как на зло подкидывал фрагменты воспоминаний их первой встречи.       Розовые губы, о которой он грезил с момента их первой встречи, пушистые ресницы, смыкающиеся во время смеха, тонкие аристократичные пальцы, которые он готов расцеловать и осыпать стихами., голубые глаза, в которых так же легко утонуть, как и быть околдованным человеком, обладающим целым океаном., убаюкивающий голос, способный отвлечь своим звучанием,он хотел бы услышать те самые заветные слова, произнесенные именно этим голосом.       Такаши, не обращая внимания на бумаги вокруг себя, лег на холодный пол, раскинув руки. Повернув голову к окну, он выдохнул тонкую струйку воздуха. Солнце скрылось за облаками, но зачем оно тем, кто обрел личное солнце?       Для того чтобы, когда ты лишишься своего, у тебя всегда оставался запасной.       Согревает ли оно так же, как личное солнце? Нет. Ослепляет ли оно так же, как и он? Нет. Променял бы ты этот блеклый свет на его сияние? Да       Прикрыв уставшие глаза, Такаши надеялся вновь почувствовать тепло, способное заполнить пустоту в его сердце.       Но мы никогда не получаем того, о чем действительно грезим.       Хрупкий кристалл разбился о пол.