что могло быть

I. Будущее, которого никогда не было

Джейс произносит речь перед Советом; и, несмотря на то, что Виктор не слышит, что он говорит, вид его лица — немного отчаянного, но решительного — заставляет поверить, что это важно. Но когда Совет начинает кричать, Виктор слышит; их голоса звенят в ушах громче боли, которая словно яд циркулирует через всё тело; как пять человек способны кричать на такой громкости, что может сравниться с тысячью бомбами, взорванными одновременно? Однако их слова бессвязны, Виктор не может понять, о чём они спорят. Его взгляд блуждает между Джейсом и каждым из членов Совета; во всех них столько ненависти и презрения — их рты искривлены в гневе, глаза стеклянные, непоколебимые — неужели Джейс сказал что-то настолько ужасное? Нет, он не мог — он сам выглядел словно загнанное в угол животное; сведённые брови и дрожащие губы, будто бы на его надежды наступили. Джейс не является воплощением идеального человека, но он определённо не мог… Он совершенно точно не мог… Виктор качает головой, пытаясь вспомнить, как они вообще оказались в этой комнате, но не получается. Никаких следов воспоминаний о том, как он пришёл в эту комнату, не осталось. Это вина Хекскора? Тонкий укол вины — нет, не Хекскора. Это вина Виктора — все метаморфозы, которым он подвергся и которые ему ещё предстоят, это только его вина. Трудно дышать — как будто что-то вытягивает весь кислород из комнаты. Шум давит на голову, сжимает виски; пол под его ногами кружится в мраморном урагане… И вдруг всё стихает. Виктор смотрит вверх. Все фигуры застыли с гротескными гримасами на лицах. Он видит, что — кто — заставил их остановиться. Медарда, холодная, кажется, совершенно не обеспокоенная истерикой своих коллег, элегантно поднимает руку. — Я поддерживаю предложение советника Талиса о мире. Напряжение спадает с лица Джейса; его губы растягиваются в облегчённой улыбке, когда другие советники следуют примеру Медарды. Чего бы Джейс ни хотел, он, очевидно, этого добился. И — это должно было заставить сердце Виктора переполниться счастьем (даже если он и не знает о чём эта встреча, единственное, что Виктор хотел для Джейса — это успеха), но вместо радости что-то зловещее — чувство, появляющееся, когда кто-то наблюдает из темноты — поселяется в груди. Предчувствие надвигающейся бури; неизбежность назревающейся катастрофы. Когда Джейс ухмыляется ему — победоносный в своей правде — стекло вокруг них взрывается. И комната озаряется.

II. Виктор

Виктор просыпается с сильным кашлем; тело кажется тяжёлым и окоченевшим, но он с удивлением обнаруживает, что не окружён обломками. У него занимает секунду, чтобы осознать, что всё это было только сном. Виктор вздрагивает — это казалось таким реальным. Это кажется ещё реальнее сейчас, когда он в безопасности и есть достаточно времени, чтобы обдумать то, что он видел. Что чувствовал; вину, сожаление, и страх. Неизбежная смерть миновала — ещё никогда раньше он не был к ней так близко. Но это был лишь сон — один из тех, что будут преследовать его вечно, рискуя стать самовоплощённым пророчеством, но тем не менее, всего лишь сон. Момент, когда он теряет Джейса в осколках стекла; прошла всего секунда, прежде чем они оба умерли и Виктор проснулся. Виктор из сна навсегда останется в неведении об этой потере, но настоящий Виктор — нет. Он молится, о том, чтобы забыть об этом, чтобы время стёрло эти картины из головы, так, как только время и может — медленно, но верно. Головокружение после сна медленно проходит, и вместе с тем растёт пробел между реальностью и фантазией. Что говорила Медарда во сне? Как Джейс отреагировал на её слова? Виктор уже не может сказать. Настоящее заменяет прошлое. Настоящее — в роскошной комнате с высокими потолками, украшенными ужасной лепниной; с зеркалами вместо стен. Виктор приподнимается на локтях. Усталые глаза — хоть он и только что проснулся — смотрят на него с гладкой отражающей поверхности. Он снова кашляет, прикрывая рот рукой. Виктор пристально наблюдает, как по его лежащему на кровати телу проходят судороги, как плечи содрогаются при каждом рывке — но, когда он отводит пальцы, кожа на них остаётся незапятнанной. Это приятно сбивает с толку; жаль, что такой непримечательный результат был достигнут такой ценой. Скай… Знакомое чувство вины заполняет его, вместе с воспоминаниями о том, что действительно произошло. И всё же он здесь — так далеко от Пилтовера, где легко притвориться, что её смерть не беспокоит его, и что он не терзается постоянно своей ошибкой. Так, конечно, не годится. Виктор смирился с предложением Джейса только потому, что не был самим собой, потому что находился в состоянии аффекта. Джейс воспользовался этим — и Виктор не злится на него за это — но сейчас, когда Виктору лучше, он знает: они должны вернуться. (Они — потому что Пилтоверу нужны они оба, даже если всё восхищение направлено исключительно на Джейса.) Он встаёт, отбрасывая одеяло; вид ног — одной хрупкой, человеческой, и другой изуродованной — отражённый в зеркале, почти вызывает тошноту. Виктор тянется к костылю, секунду взвешивая его в руке, будто тот как-то непривычен — и медленно подходит к стулу, на котором вчера оставил одежду. Это не будет легко, — одеваясь, думает Виктор. Джейс был так решительно настроен на их уход, так торопился в самом отъезде. Или, возможно, будет. Виктор найдёт Джейса разочарованным собственной трусостью, жаждущим вернуться. Виктор почти забывает о перчатке; находит её в кармане брюк прямо перед тем, как покинуть комнату, в самый последний момент. Торопливо натягивая её, Виктор надеется, что Джейс не заметит отсутствия другой. Виктор считает себя умным человеком, но не принести это сюда было крайне глупо; к несчастью для Виктора, ум Джейса может соперничать с его умом. Лишь вопрос времени, как скоро он начнёт задавать вопросы — но их возвращение в Пилтовер должно отвлечь его от Виктора. Он делает глубокий вздох — и открывает дверь.

III Виктор

Зачем Джейсу было нужно снимать такие просторные апартаменты — загадка для Виктора. У него занимает немного — много — времени прежде чем найти его, сгорбленного над кухонной стойкой. Готовит ли он? С того места, где стоит Виктор, трудно сказать. Забавно — Виктор всегда считал, что Джейс не разбирается в домашних делах. Знать наверняка он не мог — они никогда не обсуждали свой распорядок дня. Просто Джейс выглядит так, словно он один из тех мужчин, которые не обеспокоены приготовлением пищи или стиркой собственной одежды — для этого у них есть матери. Или жёны. Возможно, Виктор ошибся. Джейс оборачивается, когда Виктор подходит к круглому столу в центре комнаты. — Доброе утро, — произносит Джейс. Виктор кивает — неуверенный, как ответить словами — выдвигает стул и опускается на него. Однажды, когда Виктору было чуть больше двадцати, он бродил по книжному магазину. Несмотря на мириады текстов, его внимание привлекла детская книжка под названием «Что не так с этими картинами?». В ней были сотни фотографий, одна вещь на которых была не на своём месте — и ребёнок, открывший книгу, должен был назвать её. Ситуация сейчас — напоминает Виктору об этой книге. Что не так с этими картинами. Широкая, великодушная улыбка Джейса. Доброжелательный тон голоса. Самый обычнейший вопрос, что он мог задать. Вот, что неправильно, потому что на картине изображена трагедия двух людей, сбежавших от своей цели — но, похоже, только один из них это признаёт. — Хорошо спалось? — спрашивает Джейс, и это тоже неправильно. — Мне снился сон, — бормочет Виктор, погружаясь в сюрреализм картины вместо того, чтобы увести из неё Джейса. Подтягивает нормальную ногу к груди и опускает голову. — Хороший сон, я надеюсь? — Кошмар, — голос Виктора приглушён грубой тканью брюк. — Я видел будущее, которого никогда не было. Мы оба умерли. Джейс отворачивается прежде, чем Виктор успевает увидеть выражение его лица. — Как? — почти непринуждённо. Как погода? Как тебе мясо? Как мы умерли в твоём сне? — Мы были в Пилтовере. Мир вокруг нас утонул в осколках стекла. — Тогда хорошо, что мы не в Пилтовере. Это скоро изменится. Джейс приносит две тарелки на стол, ставит одну перед ним. — Всегда думал, что ты понятия не имеешь, как готовить, — говорит Виктор, берясь за вилку, лежащую на краю тарелки. — Омлет едва ли можно считать готовкой, — пожимает плечами Джейс, садясь напротив него. Еда кажется безвкусной, но Виктор не привередлив, поэтому всё равно ест, изредка бросая на Джейса мимолётные взгляды. Джейс определённо больше Виктора заинтересован в пище, наслаждаясь плодами своего труда. Хорошо ещё, что он почти не смотрит на Виктора — это даёт возможность непринуждённо спрятать руку без перчатки под стол. — Джейс, — наконец начинает Виктор, рассеянно играя с едой, когда Джейс заканчивает. — Мы возвращаемся. Кисть, в которой Джейс держит вилку, белеет. — Нет, — говорит он в тарелку. Несмотря на то, что Виктор готов к такому ответу, решительность, с которой Джейс выплёвывает это слово, застаёт врасплох. — Нет? — Мы никуда не уходим. Обычная рука Виктора сжимается в кулак. Он ненавидит, когда решают за него — допускал это только в момент слабости. Но сейчас это злит, распаляет лицо. — Значит, мне не позволено покидать это место? — Конечно, можно, я не держу тебя взаперти. — Тогда… Джейс поднимает голову — их глаза встречаются — и Виктор на секунду забывает, что пытался сказать. Он не знает, как истолковать взгляд Джейса иначе, чем сильно задетый — и не понимает почему. Возможно, он выбрал неверную тактику, и холодная сталь скальпеля сработает лучше грубого прямолинейного молота. — Помоги мне понять это, Джейс, — тихо произносит Виктор. — Я думал, ты был настроен на улучшение ситуации в Пилтовере — и всё же сбежал, как только она стала слишком тяжёлой. Что изменилось? — Ты знаешь, что изменилось. — Знаю ли? — Ты умираешь, Виктор. Если ты хочешь услышать, что изменилось, то вот ответ на твой вопрос. Виктор опускает глаза, не зная, как признаться Джейсу, что уже не уверен, умирает ли он всё ещё. Или, по крайней мере, не умирает так, как это было в последние дни. Что болезнь, вероятно, вернулась в то состояние, в котором была очень давно, которое Джейс, по постоянному настоянию Виктора, научился игнорировать. Он боится того момента, когда Джейс наконец-то сложит два и два. Потому что тогда потребуется объяснение — мучительное объяснение сложных вопросов, и ни одна его часть не будет включать в себя формулы и теории. Виктор должен будет рассказать Джейсу, как сильно он изменился, чем пожертвовал. Рассказать ему и о Скай. На загривке Виктора выступил пот. Что подумает о нём Джейс, когда правда наконец выйдет наружу? Ранее Виктор верил, что Джейс поймёт, но это было до того, как он убил невинную женщину. Чем дальше Джейс, тем больше вероятность, что он никогда не раскроет его постыдную тайну. — Ты нужен Пилтоверу. — Разве я не нужен тебе больше? Я не могу помочь тебе, если тысячи других вещей будут требовать моего немедленного внимания. Объективно, Виктор вполне прекрасно обходился без его помощи — ему не нужна была помощь, чтобы совершить все эти ошибки. И уж точно не нужна сейчас — когда он решил остановиться, решил больше не бороться, позволяя болезни взять своё, когда сочтёт нужным. И всё же, он не может высказать эти мысли, не может позволить Джейсу заподозрить, что за его бездействием скрывается какая-то причина. — Что если ты вообще не можешь мне помочь? — Могу. И помогу. Но ты должен мне позволить. Виктор вздрагивает, принимая поражение. Проще подыграть упрямству Джейса, чем пытаться тягаться с ним. Кроме того, скоро Джейс поймёт, что ничего нельзя сделать, и вернётся на правильный путь. Он только надеется, что Пилтовер не рухнет до этого момента. — Ты замёрз? — интересуется Джейс; Виктор ненавидит заботу, которую слышит в его тоне. — Прости? — Перчатка. Кажется, он не недооценил наблюдательность Джейса. — Нет. Я в порядке. Только сейчас, в этой тишине, Виктор начинает замечать мир за пределами их квартиры. Солнце и солнечные лучи, заглядывающие на кухню; щебетание птиц; разговоры людей. Смех. Голоса, зовущие друг друга по имени. Жизнь продолжается — но Виктор ощущает себя застрявшим в этом месте, которому не принадлежит. — И как же ты собираешься меня спасать? Он специально выбирает это слово. То, что Виктор знает и не любит в нём — самонадеянность, равная только его упрямству. Синдром спасателя на грани с высокомерием. Единственное, чего они когда-либо хотели, это изменить мир — но были такими разными в своих подходах. Виктор предпочитал работать в тени, в то время как Джейс — Джейс всегда должен был быть там, наслаждаться своими победами, купаться в обожании. Это заставляло его стремиться выше, часто откусывая кусок больше, чем он мог проглотить — и та же самонадеянность позволяет Джейсу думать, что он способен спасти всех вокруг. Нет, не только способен — должен. И забота об умирающем — воплощение этого высокомерия. Но это пройдёт. Виктор даёт Джейсу две недели, пока его надежды не развеются. Пока его самолюбию не будет нанесён удар жестокой реальностью. — Я пока не знаю. Но мы слышали только одного врача — есть и другие. Другие учёные тоже. Я не верю, что нет ничего, что мы можем сделать. «Есть, думает Виктор. Есть, и тебе это не понравится.»

IV Джейс

Джейс поднимает глаза от книги, которую читает — ненадолго, всего на секунду, но даже секунды достаточно, чтобы взгляд Виктора запечатлелся на обратной стороне век, когда он моргает. Виктор, лежащий на спине на диване — слишком тесном для его длинных ног — с откинутой назад головой. Виктор с закрытыми глазами. Виктор с безжизненно повисшей рукой — длинные пальцы в перчатках почти касаются пола. Виктор, на бледное, умиротворённое лицо которого падает полуденная тень. Передышка; но чем сон отличается от смерти? Та же неподвижность, тот же холод. Джейс надеется никогда не увидеть этого; он так боится потерять Виктора, что даже прискорбное напоминание о вечном покое заставляет пульс участиться. Буквы размываются перед глазами. Джейс мотает головой, стараясь сконцентрироваться. В тексте могут быть ответы, которые он ищет. Это важно. Он должен сосредоточиться. И всё же, уязвимая поза Виктора, как бы не было больно смотреть, продолжает привлекать внимание. В таком нём есть что–то неземное — и что–то очень человечное одновременно. Пленительное. Завораживающее. Он не помнит, когда в последний раз была возможность просто насладиться присутствием — и внешним видом — другого человека. Возможно, когда был младше — когда он и Кейтлин наслаждались компанией друг друга — время пролетало незаметно, пока он слушал её рассказы. Рассказы о значимых важных вещах или незначительных и глупых — не мог вспомнить сейчас, потому что не особо слушал. Просто наблюдал за Кейтлин; какой юной и бодрой она казалась — и была — как ветер нежно играл с её волосами, как очаровательно она хмурила брови, когда что–то её раздражало. — Ты уже нашёл то, что искал? Голос Виктора заставляет Джейса вздрогнуть. Он ощущает какой–то детский волнующий страх, липкий и потный, будто бы его нашли во время игры в прятки. Джейс прочищает горло, небрежно опускает глаза. — Да, — отвечает он — и тут же сглатывает. — То есть, нет. Виктор хмыкает; ресницы подрагивают, прежде, чем он открывает глаза и поворачивает голову к Джейсу. — О чём эта книга? — Что? — Джейс слышал вопрос. Ему просто нужен момент, чтобы собраться с мыслями и вспомнить, что он читал. Текст давно потерял смысл. — Книга, — Виктор указывает на лежащую на столе перед Джейсом книгу. — О чём она? — А, ты об этом. О травах. И их влиянии на человеческий организм. Виктор кривится — словно в словах Джейса есть что–то, с чем он не согласен. Или ему не нравится сама идея, что его можно исцелить чем–то настолько простым. — Так ты теперь ботаник? — Просто делаю всё, что в моих силах. Виктор моргает, медленно, лениво. Поворачивает голову к потолку. Постукивает пальцами по центру грудной клетки. Тук. Тук. Кость сталкивается с костью. Это движение похоже на удар ножом — но мягче. Нежнее. Менее жестокое. — Когда чьё–то всё становится недостаточным для другого? — бормочет Виктор. Джейс ощущает, как уголки рта дёргаются вверх. Несмотря на то, как грубо эти слова могут звучать, они ему знакомы. Шёпот из прошлого, когда Виктор проверял его теории, неустанно выискивая малейшие слабые места. Джейс предполагает, что это исключительно риторический вопрос, но всё равно отвечает: — Когда у них разные цели. — Почитаешь мне? — Ты имеешь в виду книгу? Рука Виктора останавливается, сжимаясь в кулак на груди. — Да, я имею в виду книгу, — говорит он. — Слышал, люди читают их на досуге. — Не такие книги. Это серьёзная научная литература. И хоть Джейс видит Виктора только боковым зрением, он понимает, что Виктор нахмуривает брови. — Позволь мне судить об этом. Виктор меняет позу, укладывая другую — обнажённую — руку под голову. Джейс впервые это замечает. Почему Виктор не надел вторую перчатку? Джейс открывает рот, чтобы спросить, но Виктор обрывает его: — Тебе лучше начать, пока я не уснул. Тогда в другой раз. Джейс уверен, что ничего серьёзного в этом нет. Виктор сказал бы ему, если бы это было так.

V. Виктор

Виктор не брал с собой много вещей — в основном потому, что у него их и так немного. Он садится на пол и открывает старый коричневый чемодан. Они уезжали в спешке — вполне естественно, что то, что он видит внутри, выглядит запутанным беспорядком, но всё равно Виктор недовольно хмыкает. Он начинает с одежды; по очереди берёт каждую вещь, бережно её складывает и откладывает аккуратной стопкой. В какой–то степени это расслабляет — но также это и пустая трата времени. Времени, в наличии которого он не уверен. Сейчас он мог заниматься чем-то другим, чем-то важным. Или нет. Он уже занимался чем-то важным и потерпел неудачу — и это стало причиной его здесь пребывания. Единственный плюс того, что он находится в этой квартире непонятно где — это возможность какое–то время не сталкиваться с последствиями своих решений. Он не боится вероятного наказания — только того, что человек, которым он дорожит больше всех, отвернётся от него. Джейс может никогда не обнаружить это — если Виктор будет достаточно осторожен. Затем он достаёт свои записи. Открывает блокнот; читает — и замечает знакомо-незнакомый почерк, удивлённо приподнимая брови. Он думал, что избавился от тех блокнотов, в которых они писали вместе с Джейсом, когда только начали свою работу. Джейс писал гипотезу, а Виктор её оспаривал. Своего рода игра для ума. В конце концов, они перестали этим заниматься, хоть Виктор и не может вспомнить, почему. Возможно, их самые смелые фантазии просто воплотились в реальность. Он прижимает руку к по-прежнему белой странице — не совсем понимая, зачем, просто так захотелось. Другие тексты присоединяются к первому на полу; он не просматривает их, вполне понимая, что не найдёт ничего кроме протоколов экспериментов и провалившихся теорий. Когда вся его жизнь рассортирована, на дне чемодана остаётся одна-единственная деревянная шкатулка. Деревянная шкатулка, в которой находится… это. Хекстек, его ночной кошмар. Он жалеет, что взял его, но просто не мог оставить. Не смог смириться с мыслью, что кто-то найдёт его, случайно или намеренно; что кто-то использует его не по веской причине (он не уверен, есть ли вообще веская причина использовать его). И ещё кое-что — что-то, что мешает Виктору как уничтожить его, так и забыть о нём. Джейс; хоть он и забыл о своём обещании разрушить Хекскор в спешке их отъезда. Виктор пока не нашёл в себе сил поднять эту тему — не мог вынести мысли обо всех тех вопросах, что он может спросить — вопросах, на которые Виктор не готов дать ответ. Едва слышный шёпот взывает к Виктору из безопасности деревянной тюрьмы, привлекая внимание, завораживая его. Умоляя Виктора сдаться, открыть шкатулку, снова пожертвовать. Жаждущий, алчущий. Обещающий. Вот оно — будущее; прогресс. Все чудеса, что могут быть достигнуты — только если Виктор протянет руку. Если Виктор насытит его ещё кровью, наполненной Мерцанием — или любой кровью. Виктор захлопывает чемодан, тяжело дыша. Он лучше этого. Хотя искушение звучит заманчиво.

VI. Джейс

Травяной аромат наполняет кухню; он смешивается с запахом ночного города, попадающим внутрь через открытое окно. Кожа Викторовой перчатки скрипит, когда тот подносит чашку к губам и делает глоток. Виктор хмурится; кашляет, прикрывая рот рукой. И, когда Виктор ставит чашку на стол, Джейс не видит крови на коже. Это странно, но не слишком. Если бы это была единственная странность Виктора, Джейс бы пустил это на самотёк. Но это не так. Рука, которую Виктор пытается убрать из поля зрения Джейса каждый раз, когда они вместе — Джейс заметил это. Джейс также заметил, что иногда движения Виктора становятся более точными; они всё ещё далеки от элегантности — если бы Джейсу было нужно предположить, отчего так, он бы предположил, что это природная неуклюжесть Виктора, а не признак болезни — но определённо менее скованные. Но бывают моменты, когда Виктор не может стоять без его поддержки — и они пугают Джейса. Тем не менее, эти странности — Джейс понятия не имеет, что с ними делать. Он слышал, что больные люди, которые очень близки к своему концу, имеют тенденцию чувствовать себя лучше прямо перед тем, как смерть окончательно их заберёт. Это заявление не даёт ему спокойно спать — его ночи практически превратились в бесконечное бодрствование, когда он лежит без сна до самого утра, внимательно прислушиваясь к каждому звуку. Но возможно — только возможно — это что-то другое. Скорее хороший, чем плохой знак. Возможно, Виктор всё-таки преуспел в своих исследованиях — просто не сказал об этом Джейсу. Нет. Джейс знает, что Виктор доверяет ему — он бы никогда не скрыл от Джейса что-то настолько важное. Они безгранично доверяют друг другу. Только вот перчатка. Джейс уверен, что, если спросит, то Виктор ответит. За этим нет никакого большого секрета; ничего ужасного. — Виктор. Виктор поднимает взгляд от чашки. — Да? — Как тебе чай? — Горький, — просто отвечает Виктор. — На удивление, мне это нравится. Напоминает о… — Что случилось со второй перчаткой? — прерывает Джейс. — Второй перчаткой? — губы Виктора сжимаются в плотную линию, он опускает глаза. — Ничего. Должно быть, я её где-то потерял. Джейс доверяет Виктору, но что-то здесь не сходится. Зачем Виктору вообще нужны перчатки, особенно в их квартире, где всегда достаточно тепло? — Ты можешь снять её? — Джейс указывает пальцем на его руку. Виктор вздрагивает. — Я предпочёл бы не делать это, — тихо говорит он. — Почему? — губы Джейса двигаются, но звук не выходит из горла. Виктор, однако, замечает. — Ты не хочешь этого видеть. Желудок Джейса сжимается в комок. Он не уверен, чего боится сильнее — ответа Виктора или же его полного отсутствия. Но это же Виктор. Человек, которого Джейс знает лучше всех на свете; человек, с которым он провёл больше всего времени. Нет ничего, что он мог бы сказать или сделать, что Джейс бы не смог принять, просто потому что Виктор не способен быть ужасным. Джейс проводит рукой по волосам; вероятно, он просто делает поспешные выводы. Ничего плохо не произошло. Этому должно быть объяснение. Он жалеет, что начал этот разговор — действительно жалеет. Потому что Виктор выглядит так, словно он причиняет ему боль; морщинки между его бровями углубляются, он выглядит даже бледнее обычного. Чего Джейс вообще собирался добиться? Он спрашивал о перчатке, чтобы удовлетворить собственное любопытство, а потом надавил слишком сильно просто потому, что не знает, когда остановиться? Нет; по его мнению, это совершенно на него не похоже. И, поскольку Джейс верит, что он чрезвычайно учтивый человек, он говорит: — Всё в порядке. Это не так. Это не так, потому что вся сущность Джейса жаждет знать, жаждет сорвать перчатку с руки Виктора. Но он усвоил, что грубая сила редко решает сложные проблемы, только добавляет новые. Джейс знает, что Виктор со временем расскажет ему; потому что он безгранично доверяет Виктору — и Виктор доверяет ему так же, верно? Тонкий шёпот в его голове, говорящий голосами всех тех, кто когда-либо в нём сомневался, повторяет снова и снова, что Джейс ошибается. Он игнорирует его.

VII. Виктор

Виктор закрывает за собой дверь и тяжело к ней прислоняется. Его руки дрожат, передавая нервозность трости. Он сползает по двери, неуверенный, что иначе не упадёт, и подтягивает колени к груди; обнимает их обеими руками, пряча лицо. И выдыхает. Это было так близко. Виктор видел колебания Джейса, борьбу внутри него. Здравый смысл умоляет его снова сбежать, прямо сейчас — посреди ночи, когда Джейс не заметит. Но только потому что сострадание Джейса победило, он не сделает этого. Виктор благодарен. Почти гордится Джейсом за проявление чуткости, о наличии которой Виктор даже не подозревал. Его партнёр всегда был прямолинейным в своей работе, но вне её — Виктор и не догадывался. Осознание причиняет боль; сердце наполняется печалью — он совсем не знает Джейса. Он только знает, что Джейс надёжен, когда дело касается их проектов. Также знает, что Джейс не совсем бессердечен и в личных делах, но как далеко это простирается — полнейшая загадка. Он только мельком взглянул на него. Затылок Виктора касается деревянной поверхности позади. Он помнит, как защищал Джейса перед Синджедом. Джейс поймёт, сказал он. Виктор верил в это тогда. Когда это изменилось? Было ли это из-за внезапной вспышки Джейса на мосту? И если это так, то каким образом это было всем, что потребовалось Виктору, чтобы перестать доверять ему? Или, возможно, это вина самого Виктора — он зашёл слишком далеко, убил в процессе человека; для Джейса, доверять Виктору после всего, что он сделал, значило бы предать всё, во что он верит. Следовательно, доверять Джейсу в ответ, чтобы он понял, сейчас кажется невероятной глупостью. Проклятый неразорванный круг. Может, ему стоит просто рассказать Джейсу. Увидеть его реакцию. Он бы знал наверняка, но пути назад уже не будет. Разве быстрая смерть не лучше всей жизни, проведённой в страданиях? Он знает, что его мысли не имеют особого смысла. Виктор озадачен, растерян, напуган — слишком много эмоций для одного жалкого человеческого существа. Но, кроме этого, он очень устал. Он тоскливо смотрит на кровать из-под полуопущенных век — и не находит в себе сил подняться; однако, все силы, что у него есть, он тратит на то, чтобы свернуться клубком на полу. Паркет под ним холодный и неприветливый; он концентрируется на этом ощущении, на каждой острой кости, касающейся пола и тяготеющей к нему — сосредотачивается на боли, а не на том, что произошло сегодня ночью. И, спустя какое-то время, мир перед его глазами окончательно меркнет.