Трудно быть оленем

***

      Стоило только Ша Хуалин появиться в деревне, так все взгляды были обращены исключительно на неё. И дело было не в том, что она очень красивая и всё такое, хотя, разумеется, она секси, её ведь прописывал «Самолёт»! Многие молодые солдаты пытались неумело позвать её гулять, над чем потешались их старшие товарищи. Такое пристальное внимание было ещё из-за её расы. Лисица. Хитрый, коварный и ветреный народ, многие выходцы которого были склонны к кражам… И нет, сам Цинхуа не был расистом! У него есть знакомые лисы, которые вполне нормальные. Но Хуалин выглядит и ведёт себя буквально так, будто собирается их предать! В оригинальной истории она демоница, любящая насилие! Кто знает, что у неё на уме. Она буквально как злодейка из детского мультика!       Больше всего возмущения было, на удивление, у Му Цинфана. Только ребята вернулись в деревню и показали, кого с собой привели, так лекарь тут же отвёл Цинхуа в сторонку и схватил за ухо. — Цинхуа, тебе совсем жить надоело?! — Цинфан потянул ухо в сторону, заставляя Самолёта айкать от боли. — Сначала притащил волка, затем к тебе наведались кот и пума, водишься с военным змеем, а теперь ещё и лиса! — Старина Му, я совсем не понимаю, чего ты так злишься! Ай! Пусти, пусти! — Хватит собирать вокруг себя хищников!       Цинхуа опешил. Он не ожидал вот таких предъявлений. Почему Цинфан так беспокоится об этой мелочи? Самолёт не ожидал, что его друг такой ненавистник хищников. Раньше всё было в порядке, он и не замечал такой неприязни у лекаря. Они же раньше вместе покупали кукурузу у тигра и никаких проблем! Так что случилось? — Цинфан, что ты несёшь? Они совершенно не опасны! Ты сам ведь решил, что останешься здесь и будешь лечить их в случае чего… Если они тебе так неприятны, то может… — Мне всё равно на них, — устало вздохнул старина Му, отпуская чужое ухо. Он выглядел ужасно расстроенным. — Единственное, что мне не нравится, так это то, что их слишком много вокруг тебя… Цинхуа, ты же не знаешь, что у них в головах. Они могут в любой момент сойти с ума, и всё… — Да с чего ты взял?       Писатель начинал сердиться. Как Цинфан может вообще говорить такое? Самолёт слышал о случаях «озверения» хищников, но это происходило крайне редко! Один случай из тысячи! Цинхуа не дурак и прекрасно понимает риски, но никто из тех, кто тут находится, уж точно не станет его жрать! На его стороне Мобэй, а он довольно сильный волк, способный одолеть тех, кто его только тронет. Огурец тоже не станет есть его не только из-за ненадобности, а ещё и потому, что они оба знают, что это ближе к каннибализму, чем что-либо ещё. А если Огурец этого не сделает, то и Цингэ. Всё схвачено! — Цинхуа. Пожалуйста, пойми меня. Я беспокоюсь за тебя, — лекарь взял за руки своего друга и сжал их. — Ты стал очень бледным. И руки холодные, хотя обычно ты даже зимой не слишком замерзаешь. Это нехорошо, я вижу, что с тобой что-то не так. Они могут почуять это, ты же знаешь… Я не хочу этого.       Цинхуа хотел было открыть рот и возразить, но захлопнул его. Его внешний вид и вправду стал хуже. Он не высыпается из-за волнения, живот часто скручивает от стресса, а в горло и кусок не лезет. Последний раз Мобэй поставил перед ним миску с супом и сел рядом. Он просто смотрел и не уходил до тех пор, пока Цинхуа всё не доест. Возможно, всё стало бы легче, если Самолёт высказался и снял со своих плеч груз ответственности, но он не мог. Просто не мог. Это он написал эту историю, и только он должен терпеть всё это. — Цинхуа, просто скажи, что происходит. Я думаю, вместе мы сможем что-то придумать… — Цинфан умоляюще посмотрел в глаза. Большими пальцами он нежно растирал кожу на чужих руках, то ли пытаясь согреть, то ли успокаивая.       Писатель посмотрел на него. Лекарь и так уставал. Он тяжело перенёс переезд всех жителей на новое место, он скучал по ним всем. И в то же время не желал бросать Цинхуа. Самолёт почувствовал себя ужасно. Эту преданность он не заслужил… Он ведь даже не был способен ответить взаимностью на чувства друга, а тот всё равно остался рядом и простил. Даже принял, что вместо него выбрали почти незнакомца… Цинхуа было больно от этих мыслей. Он себя накручивает, но это ведь была как минимум наполовину правда… — Нет, — Самолёт покачал головой и ушёл. Цинфан слишком хороший, но он точно возненавидит Цинхуа, если узнает правду… Столько бед и все из-за него. Ужасно. Отвратительно.       Цинфан остался стоять на месте. Он и не думал, что друг посмотрит на него ещё раз. Оставалось лишь надеяться на лучшее.

***

      Хуалин быстро обосновалась в их «команде». Она была вредной, но дружелюбной, поэтому никто не жаловался. Зато она часто жаловалась. На всё. У Цинхуа будет дёргаться глаз, если он ещё хоть раз услышит, что «кровати такие жёсткие, у вас всё пахнет травоядными, мне не нравится это и это, и это тоже». И почему-то лиса всегда обращалась с такими «проблемами» исключительно к нему! Она с лёгкостью обходила Шэнь Юаня и Чжучжи Лана, только чтобы посидеть рядом с писателем и рассказать какую-то ерунду. — Хуалин… — наконец решился высказаться Цинхуа, когда лисица вновь пришла в его дом и заставила распивать с ней чаи. — Лин-эр. Говорила же, зови меня так, — ехидная улыбочка с клычками тут же появилась на её лице. — Нет. Хуалин, — настоял на своём Самолёт, не желая общаться с этой девушкой настолько фамильярно. — Почему ты приходишь и жалуешься именно мне… Да ладно бы просто жаловалась, так ты ещё и просто так приходишь! Это немного раздражает.       Ша Хуалин деловито отпила из своей пиалы и фыркнула. Она сложила руки на груди и отвернулась, пушистый рыжий хвост при этом раздражённо дёргался. Цинхуа в тот же момент понял одну вещь: она обиделась. Однако он недаром был хорошим учителем. Некоторые детки тоже любили показывать характер и обижались, когда у них что-то не получалось. Цинхуа раньше всегда старался их развеселить, отдавал всё внимание им, но это приводило к тому, что обижаться начинали уже другие, желая заполучить больше похвалы. И Самолёт нашёл выход. Он не знал, насколько это правильно с педагогической точки зрения, но он просто начал игнорировать поведение таких «обиженок». Рано или поздно дети приходили в норму и не дулись, понимая, что должного эффекта это не вызовет. Учитель просто перестанет их замечать, а это было чуть ли не трагедией.       Вот и сейчас Цинхуа применил свой старый метод и продолжил пить чай, смотря в окно. Он взял бумагу и карандаш и стал чиркать там наброски карты местности, думая, что они будут делать в разных случаях наступления. Не прошло и пяти минут, как Хуалин проиграла в собственную игру и раскололась. — Ты такой чёрствый! На остальных это работает, — заявила лиса и выпрямила спину. — По поводу жалоб… Я считаю, что ты тут самый главный, поэтому жаловаться нужно тебе. Разве не так?       Цинхуа поднял на неё удивлённые глаза. Его серьёзно считают главным? Он не мог поверить своим ушам. Но он ведь совершенно точно не похож на лидера! Куда больше на эту роль подходили Мобэй или хотя бы Шэнь Юань. Они оба выглядели влиятельными и сильными. Самолёт ведь даже сражаться толком не умеет и ниже их всех! И он грёбаный олень! — Ну а кто, если не ты? — Хуалин заметила его удивлённое лицо и закатила глаза. — Ты так много работаешь, даже сейчас! Хотя вообще-то я с тобой разговариваю!       Цинхуа не обращал внимания на чужое возмущение. Вместо этого он стал светиться от счастья. Его считают главным, он выглядит авторитетно? Самолёт задумался, что он действительно молодец и хорошо работает. Кажется, в последнее время он становится всё лучше? Ах, жаль только, что это просто причина подмазаться к нему. Но Цинхуа всё равно приятно. — Как засиял-то. А вообще, я часто разговариваю с тобой и по другой причине, — Хуалин вновь улыбнулась и прикрыла глаза. — Мне безумно нравится то, как на это реагирует твой волчонок! Смотрит так, будто убьёт, а сделать ничего не может!       Писатель поднял бровь. И это приносит ей радость? Хотя ревнующий Мобэй действительно смешной. Только вот от таких закидонов страдает бедная кожа Цинхуа! Мобэй будто чувствует себя обязанным поставить как можно больше укусов и засосов на нём, что уж говорить о волчьем запахе, которым Самолёт уже пропитался. Какие бы выговоры на утро ни получал хищник, вечером всё повторялось. И ладно это, но Мобэй же ещё и на публике старался как-то приобнять Цинхуа или прижаться к нему! Эта ревность до добра не доведёт… Задница писателя не выдержит. Почему он вообще страдает из-за игр Хуалин?!       Самолёт и не заметил, как стыдливо покраснел. Ему приходится носить одежду с большим воротником, чтобы никто не пялился, но все всё равно смотрят на него. Хуалин хихикнула и налегла на стол, подпирая подбородок рукой. — А ещё я видела и слышала вас со вторым оленчиком, — лисица ухмыльнулась и промурлыкала эти слова.       Цинхуа возмущённо нахмурился. Она должна шпионить за Линьгуаном, а не за его частной жизнью! — Ну не злись, ничего нового для себя я не услышала. Но он так тебя за руки схватил… Вы бывшие любовнички или типа того? — Что?! — Чем дольше он её слушал, тем сильнее хотел покинуть свой дом. Он понятия не имел, как подобная чушь могла слететь с языка этой лисицы. — Я имею в виду то, что вы спали вместе. Обжимались, проводили ночи под луной, как это у вас, оленей, называется? Траха… — Замолчи! Я понял, о чём ты! Молчи! — Цинхуа был таким красным, что его уже и не отличить от томата. Ещё пара секунд разговоров с этой девицей, и из его ушей пойдёт пар. — Нет! Мы никогда не были «любовниками»! Мы друзья, бесстыдница!       Ша Хуалин открыто наслаждалась чужим смущением и злостью. Ей невероятно нравилось это представление, а потому с уходом она не спешила. Лиса замолчала и стала просто ждать, пока Цинхуа успокоится и перестанет бубнить себе под нос какие-то странные слова. Она не понимала и половины, но, слыша интонацию, догадывалась, что они ругательные. В её голове промелькнула мысль, что стоит запомнить парочку острых словечек. — А вообще тот рогалик прав, — внезапно заговорила Хуалин, стоило только наступить тишине. Самолёт посмотрел на неё с недоумением. — Ну я про то, что мы хищники. И каждый из нас может тебя съесть.       Сердце начало стучать быстрее. Животные инстинкты травоядного кричали, что ситуация опасна и нужно бежать. Как назло Мобэй был сейчас с Лю Цингэ на спарринге. Цинхуа совершенно забылся и не подумал, что Хуалин не стоит верить. Она хорошо владеет искусством заговаривать зубы. До этого момента писатель совершенно не чувствовал страха, но теперь, глядя на эти сверкающие глаза, направленные на него, на эти острые коготки и клыки, он явно ощутил его присутствие. — Шучу. Оленятина слишком жирная для меня. Так и растолстею, мне больше птица нравится, — Хуалин довольная откинулась назад и засмеялась.       У Цинхуа от сердца отлегло. Он уже придумал несколько путей отхода и варианты, как отбиваться от рыжей бестии. Самолёт облегчённо выдохнул и сглотнул, нервно хихикая. На всякий случай нужно будет попросить Мобэя оставаться рядом, когда приходит Хуалин. — А если серьёзно, то неужели ты не боишься своего волчишку? Зубки-то у него поострее моих. Проглотит и не заметит… — Мы уже проходили эту тему, спасибо! Я думаю, тебе пора идти… Идти куда угодно! — Цинхуа поднялся и стал выпроваживать гостью, всей душой надеясь, что она прилипнет к кому-то другому. — Как некрасиво! — только и могла взвизгивать лисица по пути к выходу.       У самой двери она развернулась и с невероятно серьёзным видом, что было крайне непривычно видеть, произнесла: — И всё же. Не думал, что Мобэй ревнует тебя только потому, что ты его добыча, а не пара? Со стороны это выглядит именно так. Может, он тебя не просто так покусывает, м? Пробует на зубок.       И вновь улыбочка появилась на её лице. Хуалин постучала острым коготком по своему клычку, вызывая мурашки. Цинхуа покрылся румянцем и выпихнул девушку из своего дома. Кажется, напоследок она сказала что-то вроде «если что, можешь обращаться ко мне, я съем тебя безболезненно» и засмеялась. Глупая и очень страшная лиса! Самолёт закусил губу и сел обратно за стол.       Он пытался сосредоточиться на работе, но ничего не выходило. Мобэй его съест? Одна мысль об этом казалась ему смешной. У того ведь всё в порядке с самоконтролем, зачем ему вдруг хотеть съесть свою пару. Но рука отозвалась лёгкой болью, напоминая, как огромные клыки сомкнулись на ней до крови в первую встречу. В голове появляется целый ураган ужасающих мыслей.       С одной стороны, Мобэй не идиот и не безумец, чтобы есть писателя. Но вот с другой — он сильный хищник, который питается мясом. Неосознанно Цинхуа стал думать, что ему делать в случае, если у волка съедет крыша. В его доме есть окна, через которые можно сбежать, есть острые предметы, чтобы ранить и выиграть время на побег…       Опомнившись, Самолёт тут же дал себе пощёчину. Как он может думать в таком ключе о Мобэе! Пускай он и хищник, но всё ещё его возлюбленный, так нельзя. Но страх никуда не делся, он отложился где-то внутри и ожидал своего часа, чтобы проявиться.       Озверение — одна из самых главных проблем их мира. Это касается только хищных видов, не способных насытиться ничем другим, кроме как мясом. Если из-за каких-то причин один из них не будет регулярно есть, то голод начнёт захватывать разум. Из-за таких причин многие травоядные опасаются хищников. Сейчас эту проблему стараются решить, но всё без толку. Даже заменители мяса, наподобие сои, не особо помогают. Это было страшно. Самолёт, конечно, не верил в предрассудки, но каждый раз при взгляде на огромные острые клыки или когти его сердце на секунду замирало, а тело охватывала небольшая паника. Разумеется, внешне он это никак не показывал, продолжая с улыбкой болтать. Кажется, у многих травоядных была похожая проблема, так что хищники не обращали на такое внимание.

«Система, каков шанс того, что Мобэй решит меня съесть?»

— Самолёт мысленно задал вопрос Системе. Она ведь не стала бы рекомендовать взять себе Мобэя, если бы тот его мог сожрать?..

«Вероятность этого на данный момент равна всего тринадцати процентам. Персонаж Мобэй не испытывает голода или потребности в вашей смерти. Желаете узнать, какова вероятность вашей смерти от переработки и недосыпа?»

«Оставь свой сарказм на другой случай, я не перерабатываю!»

      Самолёт стал думать об этих тринадцати процентах. Шанс такой маленький, но он всё ещё есть. Стоит ли ему начинать бояться? Или это уже паранойя? Скорее всего, второе, но в их положении быть параноиком нормально.       Слишком задумавшись, Цинхуа не заметил, как к нему подошли. Только чужая рука на плече заставила подскочить и вскрикнуть. Увидев, что это был всего лишь Мобэй, Самолёт выдохнул. — Всё в порядке? — волк подошёл ближе и посмотрел в его глаза. Кажется, он совершенно не понимал, что испугал писателя. — Да, всё хорошо, просто ты так внезапно подошёл, ахах, — Цинхуа чувствовал себя неловко. Чёртова Хуалин со своими шуточками! Это она виновата!       Мобэй выдохнул. Значит, писатель снова просто замечтался. Иногда такое происходит, он просто летает в облаках, придумывая новые сюжеты для своих книг или строя планы на будущее. И, естественно, Цинхуа из-за этого пугается «внезапных» для него прикосновений. Волк почти привык к этой странности. — Снова она приходила, — недовольно проворчал хищник, принюхиваясь и морщась. — Чего ей надо от тебя?       Самолёт хихикнул, смотря на надувшегося «грозного» волка. Эта плохо скрываемая ревность была и вправду смешной, писатель начал немного понимать Хуалин. Может, Мобэй и сам не понимал того, что он сейчас испытывает, это новое и незнакомое ему чувство. Раньше у него не было того, кого можно ревновать, волк не имел кого-то настолько близкого и важного для себя. Цинхуа был первым. Это одновременно так грустно и так трогательно. — Как обычно, трепалась языком без дела, — цыкнул писатель и обнял Мобэя за талию, уткнувшись лицом в его грудь. Было приятно и уютно, все тревоги разом ушли. — Если она тебя достаёт, то давай я погоняю её по всей деревне. Может, тогда она перестанет вертеть своим хвостом рядом с тобой? — обняв в ответ и уперевшись подбородком в макушку, фыркнул Мобэй.       Цинхуа на такое предложение рассмеялся и отодвинулся от хищника только для того, чтобы чмокнуть в губы своего «защитника». Мобэй на такое только недоумённо поморгал и вздохнул. Похоже, он говорил это серьёзно и действительно хотел устроить лисице взбучку, но после поцелуя передумал. Самолёт улыбнулся и развернулся, собираясь вернуться к своим закорючкам, но чужие руки его не отпустили. Наоборот, его прижали к крепкой груди и приподняли, чтобы его ноги не касались пола. — Мобэй! — возмутился Цинхуа и попробовал вырваться, но это выглядело слишком жалко. — Отпусти! Мне надо ещё парочку идей записать! А потом ещё и к Шэнь Юаню зайти! — Нет. — Что?! Ты чего удумал! А ну пусти! — Нет.       Писатель попытался расцепить руки, но те прижали только сильнее. Это же самый настоящий абьюз! Цинхуа даже несколько раз шлёпнул по загребущим ладоням, но без толку! Осталось использовать манипуляции. — Ты меня совсем не ценишь, не любишь… Игнорируешь мои просьбы! — Люблю, — совсем просто произнёс Мобэй, но не перестал прижимать к себе. — Тогда пусти! — Нет.       Теперь ревность Мобэя выглядела не так мило. Самолёт в большой опасности, потому что один жадный зверь поймал его в свои лапы! Было ещё несколько попыток побега, но ничего не получилось. Пришлось сдаться. Цинхуа затылком чувствовал появившуюся улыбку волка. «Радуется своей победе, гад», — подумал про себя писатель.       Губы Мобэя прижались к шее, немного щекоча кожу. Нежные и влажные поцелуи прошлись по засосам, не успевшим зажить. Ладони волка оглаживали тело через одежду. Горячий язык оставлял мокрые следы, дыхание волка потяжелело. Иногда он резко прижимал Цинхуа сильнее к своему телу, выбивая тихие вздохи. Руки ползли вверх, сжимая грудь, а затем опускались, пальцы проникали под штаны и мимолётно задевали низ живота. Это не на шутку возбуждало писателя. Но в тот момент, когда он почувствовал клыки, прикасающиеся к его шее, вся интимная атмосфера испарилась. В голове возник ворох странных вопросов, которыми он раньше не задавался.       А эти клыки всегда были такими большими и острыми? Цинхуа не замечал такого. Ими Мобэй отрывает куски мяса от тушек зверей, когда ест их. А что ему стоит прямо сейчас сорваться и перегрызть артерию оленя, оторвать голову и начать трапезу?.. Лёгкая паника заставила дышать чаще, чем это было нужно. Руки, касающиеся тела, перестали обжигать, страсть пропала. Теперь Самолёт мог думать только о силе, что таится в них. Мобэй одним движением может оторвать ему руки, не так ли? А эти когти. Они такие большие, опасные… Если выпустит их прямо сейчас, то вспорет живот наивного оленя, выставляя органы наружу. Воображение рисовало страшные и красочные картины. Тело оцепенело от внутреннего страха, волны паники накатывали на Цинхуа с новой силой. — Цинхуа? — обеспокоенный голос вывел из этого странного транса. — Твоё сердце так сильно билось, а дыхание участилось… Ты чувствуешь опасность?       Мобэй отпустил писателя и стал осматриваться, принюхиваясь. В тот же момент Самолёту стало стыдно. Волк, не задумываясь, стал искать источник паники своей пары. Да он наверняка даже не думает о том, чтобы сделать ему больно! Но преодолеть непонятно откуда взявшийся страх было не в силах Цинхуа. Почему он вообще начал думать об этих глупостях? Раньше всё было нормально, его даже немного возбуждали эти клыки, что уж говорить об укусах! А тут вдруг это… — Цинхуа? — Прости, Мобэй, ахах, просто почему-то вдруг накатило что-то, ахах, не переживай об этом, я сейчас отойду, мне просто надо немного попить воды или посидеть, ой, а лучше пройтись, а то что-то дышать тяжело, всё хорошо, Мобэй, — быстро тараторил Самолёт, его глаза смотрели куда угодно, но не на самого волка. Он неосознанно делал маленькие шаги назад, дышать становилось труднее, руки начали дрожать. — Цинхуа… — волк осторожно сделал шаг вперёд и нежно положил свою ладонь на щёку писателя.       Взгляд немного прояснился и сосредоточился на хищнике. Самолёт замолчал, в уголках глаз скопилось немного слёз. Он попробовал успокоиться, но ничего путного не вышло. — Почему… — чёрные волчьи ушки прижались к голове, как у провинившегося пса. Мобэй опустил глаза, решаясь спросить. — Почему ты вдруг испугался меня?       Писатель задрожал от страха. Как волк смог так быстро всё понять? Стало только хуже, ведь теперь страх и стыд полностью поглотили Цинхуа. Мобэй молчал, ждал ответа. Он и сам начал бояться, ужасные мысли винили его во всех бедах, считали плохой парой, раз олень боится. Самолёт долго думал, что ему ответить. Тема непростая, возможно, от этого зависит их дальнейшее будущее. Если Цинхуа махнёт рукой, то не перестанет думать о своём съедении, если скажет что-то опрометчивое и двусмысленное, то Мобэй примет близко к сердцу и уйдёт. — Дело не в тебе, правда, — хотелось дать себе мощную пощёчину, потому что это звучало как фраза перед расставанием! Он же собирался сделать наоборот! — Я имею в виду, что… Я не боюсь конкретно тебя. Именно ты ни в чём не виноват, честно.       Цинхуа не знал, как передать то, что у него на душе. Целый мешок невысказанного, а ответить нечего. Волк задумчиво заглянул в его лицо и склонил голову набок. — Тогда в чём дело?       Цинхуа закусил губу. Нужно сказать напрямую, выложить всё, но было страшно. Глупость настоящая, он ведь не боялся Мобэя, когда тот укусил его. Он начал с ним встречаться и заниматься интимом, так почему он раньше об этом не думал? — Когда пришла Хуалин, Цинфан забеспокоился. Он тогда сказал, что она хищник и… Что она может меня съесть, — писатель решил рассказать всё с самого начала. Так волку будет проще понять. — Хуалин подслушала это и сегодня тоже сказала мне, что с хищниками стоит быть осторожнее, любой может напасть на меня. Только не думай плохо о Му Цинфане! Он хороший и замечательный, он точно не имел в виду… Ну то есть, он не из ненависти к вам говорил такое. — Я понимаю его и соглашусь с ним. Он прав. Мы действительно опасны для вас. — Мобэй был невозмутим, поскольку осознавал с самого начала, насколько опасны хищники. Поэтому он боялся оставлять Цинхуа одного с лисой или тем котом. — Конечно, он будет беспокоиться о тебе, это нормально, я тоже так делаю. А учитывая, что он испытывает к тебе… Это многое объясняет. — Учитывая… Ты что, знаешь об этом?! — Самолёт побледнел. Ужасно. Разве среди волков нет конкуренции за пару? Он не задумывался раньше, но стало интересно, перебороли ли здешние этот инстинкт. Мобэй ведь может и убить лекаря из-за этого, так почему он так спокоен! — Я это понял сам. Несколько раз он проводил со мной «личный» разговор, когда я только появился в вашей деревне. Он отчитывал меня, вёл себя враждебно и защищал тебя. Было нетрудно понять, что у него к тебе есть чувства. Не дружеские, — видя бледное лицо Цинхуа, волк поспешил успокоить: — Всё в порядке. Я… Долго думал об этом. Я хотел… Убить его, когда ты начал мне нравиться. Но потом увидел, что тебе в этом плане на него плевать. Он только друг тебе, тогда я успокоился. Не сразу, но стало… Лучше.       Мобэй не стал прибавлять, что иногда что-то колет в его сердце, когда Цинфан отводит писателя подальше для «разговоров без лишних ушей». Он старается подавить это чувство, ведь это нехорошо. Вряд ли бы Цинхуа был рад такому. Хищник решил наладить контакт с лекарем и вскоре осознал, что никаких шагов для сближения с его парой тот не делает. Мобэю стало легче от этого, он видел, что Цинфан смирился. Да, кидал иногда печальные взгляды, но подобное волк не воспринимал как что-то ужасное. В их стае были женщины, выбирающие сильных, тогда слабаки-романтики тоже смотрели на них так, но не действовали. Для него это в порядке вещей, никакой угрозы.       Цинхуа облегчённо выдохнул и положил руку на сердце. Секунду назад билось как ненормальное, но сейчас успокоилось. Значит, Мобэй не поехавший ревнивец. Уже невероятный плюс. — Цинхуа. Я не стану тебя есть, — волк оставил поцелуй на лбу и заглянул в глаза. — Обещаю. Клянусь сердцем, что ни за что не сделаю подобного.       Самолёт слушал его, а сердце наполнялось теплом. Простые и донельзя глупые обещания, а так хорошо от них. Слабая улыбка появилась на лице. — Даже если я буду очень голодным, то скорее буду грызть кору, нежели трону тебя, — совершенно серьёзно сказал Мобэй и выпрямился, расправив плечи.       Цинхуа посмотрел на этот гордый вид, будто бы хищник сейчас приносил присягу, а затем представил, как тот действительно ест кору и морщится. Смех вырвался из груди сам собой, пришлось прикрывать рот ладонью и постараться успокоиться, дабы не расхохотаться на весь дом. — Я рад, Мобэй. Это… Ха-ха, это очень мило! — Цинхуа не выдержал и обнял своего ручного волка. — Ты для меня не добыча. Ты — мой Цинхуа. Я — твой Мобэй. И только так.       Мобэй обнял писателя в ответ, улыбаясь. Тревога оленя ушла недалеко, отголоски остались, но и их было плохо слышно из-за стука чужого сердца под ухом. Они простояли так ещё пару минут, наслаждаясь моментом.       Они даже представить себе не могли, что уже на следующий день им придётся впервые встретиться с врагами. Впервые сразиться с ними.

***