искренность.

Воскресенье. Единственный нормальный, более менее свободный выходной день, когда точно никому на работу не надо и все могут заниматься тем, чем давно хотели и чем обожают заниматься. Так решил и Достоевский - у него как раз наконец-то выдалось свободное время, а свободное оно было от постоянных битв, конфликтов и войн, после которых большая часть города всегда была разрушена, тысячи жертв погибали, сотни людей сбегали отсюда, как можно скорее, а сами здания долго и протяжно реставрировались, пытаясь восстановиться, во многих случаях безуспешно. Прекрасный весенний день. Небо чудесного голубого цвета, лишь парочка беленьких пушистых облаков медленно двигались куда-то. В такой день многие вышли на прогулку: кто-то с роднёй, кто-то с любимым человеком, а ещё кто-то совершенно один, например, как тот же лидер «Смерти Небожителей». Но ему же было от этого плохо или одиноко, скорее, так даже лучше: можно спокойно погулять и подумать о чём-то. Брюнет вскоре добрался до центра города на различных транспортных средствах и зашёл в одно из не самых новых, но всё равно необычайно красивых зданий. Пройдя по коридору, он открыл одну из дверей, и аккуратно зашёл внутрь, осматриваясь. Это была библиотека. В ней собрано огромная коллекция книг, пожалуй, столько книг в одном месте нигде не встретишь, сколько не ищи, пол немного, но как-то уже привычно скрипел, а людей внутри уже почти не было. Лишь пару человек спокойно читают книги, сидя за небольшими деревянными столиками, попивая кофе. Обычно все берут книги на дом, поэтому здесь всегда не много посторонних, что, безусловно, ещё больше помогает расслабиться и погрузиться в чтение. Брюнет подошёл к библиотекарше и спросил, где находится произведение Гоголя, кажется, одно из самых первых: "Вечера на хуторе близ Диканьки", первый том. Благо, женщина средних лет, одетая в максимально строгий чёрно-белый костюм и работающая там, подсказала ему дорогу до нужного отдела. Обычно русские писатели в других странах не особо популярны...Фёдор кивнул, тем самым молча благодаря её и направился к полкам. Отдел классики девятнадцатого века завораживал истинных ценителей: тут буквально можно было найти всё и даже больше. Причём и писателей можно обнаружить самых разных, на каждой полке фамилии могли удивлять: французы, немцы, британцы - всем уделено особое место. Русский начал глазами искать нужную книгу, но в поле зрения были лишь другие русские писатели: Лермонтов, Толстой, Пушкин... — Ох, кого я вижу! Рад снова увидеть тебя, Фёдор ~ Федя вздрогнул и даже не стал оборачиваться. Он точно знал, кому принадлежал этот тихий, бархатный голос.  Точно знал. У него не было даже сомнений. Осаму Дазай. Постоянно флиртующий и глуповатый, но на самом деле, является единственным собеседником для Достоевского, единственным, кто близок ему по мыслям. Они могут встретиться и не сказать друг другу ни слова: их многозначные взгляды и переглядывания скажут намного больше, чем кажется. Никто не знает, что у них обоих происходит в голове, но этого не стоит даже пытаться узнать, иначе просто сойдёшь с ума. Но, конечно, неожиданно, совершенно случайно здесь с ним встретиться. Или же Осаму предугадывал.. Но когда русский проигнорировал его, будто шатена вообще здесь не существует, Дазай подошёл к нему, повернул и прижал к книжному шкафу. Шкаф немного шелохнулся, но не более. — Разговаривай со мной. Дазай смотрел прямо в сиреневые глаза Достоевского. Тот не был испуган, хоть и мог удивиться, лишь немного смущён, но в основном безразличен. — Осаму!.. Тихо шикнул брюнет, нахмуриваясь и даже не думая, что только что назвал его по имени. Однако, суицидника, который сейчас буквально флиртовал с парнем, это не останавливало. Причём либо на более высокого что-то нашло, либо он решил наконец сделать "первый шаг". Большой, вероятно, слишком большой шаг, длиной примерно с пару вёрст, который совершенно не ожидал Федя. — Отпусти...тут люди есть... — Меня это не останавливает. Японец взял его за подбородок рукой и прижал ещё ближе к себе, не переставая смотреть в очи напротив. Их лица были максимально близко друг к другу, а губы были на расстоянии лишь одного, максимум двух сантиметров. Уже заметно, как Достоевский смущён, но одновременно с этим он чувствует себя не комфортно. Эх, всё-таки, он совершенно не тактильный человек, или же просто не привык к прикосновениям, поэтому максимально сторониться их. Другой рукой же «искусный романтик» взял Федю за талию, после чего приблизился к губам бывшего врага и поцеловал его. Для Дазая это далеко не первый поцелуй. Кажется, он соблазнил буквально всех девушек в округе, некоторых совершенно случайно. Он обычно делал это только для своей же выгоды, получить нужные ресурсы или информацию. Но сейчас, как сам признавал шатен, этот поцелуй самый искренний, самый настоящий в его жизни. Пусть эта любовь искусственна, может, и не любовь это вовсе, лишь недолгая сильная симпатия, он вряд ли будет кого-то любить так же сильно. Ну хоть тысяча девушек в момент падут к ногам Осаму! Ни одну из них не выберет. Когда Дазай наконец отстранился, Достоевский, к большому удивлению, даже не пытался его оттолкнуть. В его глазах даже не пылал огонь ненависти или мести, как этого ожидалось изначально: он лишь, слегка смущенный, опустил взгляд вниз. —..отойди. — Если захочешь повторить - звони. Сказал Дазай фразу, которую, вероятно, говорил уже много и много раз. — Никогда не захочу. Мне не интересно подобное. — Жаль, а мне понравилось. Осаму усмехнулся и наконец отпустил Фёдора, тот же облегчённо выдохнул. И кто после такого сможет спокойно читать Гоголя? Никто, конечно же. Даже у брюнета не получилось, хотя он умеет сосредотачиваться. С того момента, теперь, когда Дазай и Фёдор разговаривают, на людях они просто нейтральны, но когда никто не видит, шатен выделывается подобными фокусами. Можно ли их назвать любовниками? Ну, японец пытается затащить русского в постель, конечно же, но последний всегда наотрез отказывается. Уж не привык к подобному. Но, когда что-то идёт не по плану, за пару поцелуев можно и помощь получить, и заботу, и ласку. Замечательная сделка.