Рождественский ангел

Преддверие Рождества – это не просто дата или сопутствующие ей хлопоты. Это чувство. Та самая волнующая и яркая эмоция, которая наполняет твое тело с самого утра и будоражит на протяжении всего праздника, словно природный энергетик. Именно то, что поддерживает в человеке желание и физические силы браться за кухню, украшение комнат и другие обязанности по подготовке к мероприятию. И несмотря на некий штамп «семейности» этого дня, некоторые предпочитают проводить его наедине, ведь никаких рамок нет, и каждый волен радовать себя так, как сам того пожелает. Остаться одному в праздник – не постыдно. Так бывает. По воле человека или вездесущей судьбы. Но Чонгук поистине сильно рад, что судьба подарила ему ангела, который лежит сейчас у его сердца и едва слышно сопит ему в шею, не позволяя оставаться одному. Он думал, что проснется в страхе и апатии, но на душе, напротив, слишком умиротворенно. Память о ночных кошмарах почти подчистую стерлась, но легкие по-прежнему горят от недостатка воздуха, и в слабых тонах, но он знает, что пережил битву с собственным сознанием сегодня. А потом ему всего-навсего перекрыло кислород, и родной голос обращался к нему сквозь пелену сна. Он звал его обратно. И Чонгук откликнулся. Преддверие Рождества – не день скорби. Это день нового начала, который они оба запомнят надолго, каким бы ни был исход. Чимин проснулся под едва слышное, но вполне ощутимо отдающее вибрацией, пение Чонгука. Тот вторил звукам песни, которую автор наложил на свое видео со сноубордическими трюками. Друг частенько увлекался чем-то подобным, восхищенно вздыхая при очередном вращении сноубордиста, вылетающего за пределы хаф-пайпа, и пытаясь мысленно спроектировать алгоритм трюка в голове. «Я на седьмом небе» – промычал Чонгук, продолжая наблюдать за тем, как в стороны хлещут снежные волны под натиском быстрой сноубордической доски. Пожалуй, такое описание катания на сноуборде было более чем соответствующим реальности. И даже без броских прыжков над глыбами снега, а просто под воздействием силы, которая вольно несет вперед, рассекая воздух, складывается ощущение полета, свободы и детского восторга. – Вставай, Чим, я знаю, ты не спишь, – Чон почти невесомо потрепал комком спутанные волосы парня, лежащего поодаль от себя. – А мы куда-то опаздываем? – Сегодня все очень рано закрывается из-за праздника, а нам нужно успеть на ярмарку и в ресторан, – Чонгук наконец отбросил телефон в сторону, с трепетом наблюдая за опухшим после сна другом. – А потом праздничный ужин с твоей семьей. – Ты поведешь меня в ресторан? – Чонгук кивнул. – Да брось. Мне даже надеть туда нечего. – Твой красный кардиганчик очень милый, – Чимин показушно закатил глаза. – А у тебя что? – Синяя рубашка, конечно. Я же подготовился. – В следующий раз может и меня предупредить не забудешь? Я обязательно прихвачу в горы фрак. – Нет, мне нравится растерянность на твоем лице. Ты так забавно хмуришься, честное слово, – Чонгук дотронулся до складок на лбу парня из-за угрюмой гримасы, которую он всецело адресовал ему одному. – Я в душ, – заявил Чимин и скрылся в ванной под абсолютно невозможное восклицание, выбивающее из колеи: – Очаровательный… Неужели он это и впрямь про него? Закончив со всеми процедурами, весь разгоряченный, Чимин выполз из ванной, неся за собой шлейф лавандового геля для душа и пара от кипяченой воды. На нем был белоснежный мохнатый халат, под которым парень удачно сливался с зимней атмосферой за окнами, а на глаза свисали еще слегка влажные локоны. И несмотря на то, что Пак выглядел гораздо более бодрым, чем получасом ранее, домашний вид его бесспорно уступал Чонгуку: тот стоял посреди комнаты, заправляя облегающую широкие плечи рубашку оттенка океана в черные джинсы. Он сосредоточенно взглянул на классические часы на запястье и, поправив и без того идеально уложенную прическу на голове, повернулся к Чимину. Улыбка тут же озарила и без того сияющий взгляд, а Пак, напротив, смутился своему виду. Поэтому он быстро схватил в охапку одежду, заново скрылся за дверью и начал переодеваться. К сожалению, помимо красного кардигана у Чимина и впрямь не нашлось ничего яркого или более менее сидящего по фигуре, а не огромного, как большинство свитеров. Так что он смирился и натянул белую футболку, поверх нее пушистый кардиган рождественского цвета, и джинсы. На этот раз он вышел к Чонгуку уже полностью одетым, вот только застрял у зеркала рядом с небольшим столиком в углу. Между крохотных пальцев он вертел резинку, никак не находя ей место, что от друга незамеченным, конечно, не осталось. – Помнишь, вы с Джином вдвоем ходили по школе с двумя хвостиками? – Чонгук пристроился позади, встречаясь взглядом с Чимином сквозь отражение. – Ага, над нами потом все классы смеялись. А мы всего-то готовили сценку на день святого Валентина, – Чимин с улыбкой вспоминал тот день; обидно совсем не было – он лелеял в памяти дату, когда Чонгук постоянно дергал его за бантики на волосах, а Джин, его друг из старших классов, на пару смеялся с ним, расхаживая по школьным коридорам. – Хочу снова сделать тебе хвостик. Чонгук вплел свои пальцы в упругую резинку в руке парня и под внимательный взгляд, следящий за каждым его движением, дотронулся до волос. Он попеременно разглаживал запутанные пряди, нежно проводя ногтями по вискам, и Чимин сделал вывод, что Чонгук вовсе не стремился поскорее покончить с прической. Томная нега растягивалась снова и снова, и Чонгук нежно топил его в этих ощущениях, будто всегда мечтал доставить таким образом удовольствие. Наконец, на месте ласкающих рук образовался маленький, слегка выглядывающий из-за темени, хвостик. Несколько темных локонов пушилось на лбу, а остальная часть волос была затянута позади. – Мило, – Чонгук довольно оглядел результат скромной работы. – Сколько с меня? – Оплата будет вечером. – Хитрый какой. Может у меня к тому времени денег не будет, – хмыкнул Чимин, вставая со стула и принимаясь складывать вещи в сумку. – А кто сказал, что мне нужны твои деньги? – подмигнул Чонгук, а Чимин и не нашелся, что ответить. – Давай, собирайся, жду тебя внизу.

***

Европейцы рождество отмечали с лихвой: насыщенно, ярко и громко. Каждая улочка на пути, каждый домишко – все встречало путников переливающимися огнями, бело-красными вывесками с поздравлениями и прозрачным звоном колокольчиков. Как по заказу самих жителей курортного городка сегодняшний день выдался особенно снежным: крупные мягкие хлопья танцевали в спокойном потоке ветра и застилали собой шапки, крыши и прочие поверхности, до которых могли дотянуться. Руки то и дело рвались к свежевыпавшему снегу, коего так не хватало в родимой Корее, и Чимин слушал свои инстинкты, хватая снежинки ладонями и румяным носом. Чонгук, который снег видел чаще, пускай даже и искусственный, спокойнее воспринимал дары природы, но от этого не меньше восторгался раскинувшейся сказкой. И пускай снег был не так уж и в новинку, но так по-детски увлеченный и радостный Чимин, который кружился в такт снежинкам, являлся самым настоящим чудом природы. Парни прошлись вдоль ярмарки, на которую так хотел попасть Чонгук: в небольших палатках под навесом выставляли на продажу елочные игрушки, фарфоровых кукол, узорчатые сервизы и много прочих любопытных вещих с фабрик и даже сделанных своими руками. Отовсюду играла музыка на новогоднюю тематику; продавцы улыбчиво приветствовали прохожих и подзывали поглядеть на товар. Даже не получая должной реакции, они кидали вслед «С наступающим Рождеством» и начинали по новой. Все вокруг искрили отзывчивостью и неподдельной радостью, от чего и у Чимина с Чонгуком настроение разжигалось все пуще. Парни устроили короткий привал у одной из палаток со всякими вкусностями, начиная глинтвейном и заканчивая яблоками в карамели. Оба взяли себе стаканчики с горячим шоколадом, отмечая, что он совсем не походил на обычное какао, которое часто обманчиво выдавали за напиток в их руках. По горлу и впрямь разливался самый настоящий топленый шоколад, так тягуче согревая промерзшее тело. – Гуки, слышишь? – встрепенулся Чимин. – Что? – Тот оркестр! Они играют «Holy night». Чонгук обернулся в сторону небольшой компании с инструментами прямо посреди улицы, которые резко сменили репертуар с классической «Jingle bell rock» и принялись играть плавную песню, чьи аккорды вытягивали душу при каждом прослушивании. Именно с ней однажды выступал Чонгук на одном из школьных концертов, потому что не смог отказать своей руководительнице хора: она так безусловно любила его голос и молила поделиться им с остальными. Сам же парень себя выдающимся певцом не считал, но время от времени и правда любил подпевать любимым песням и даже устраивать мини концерты для Чимина. – Спой, Гуки, молю. Давай! – При всех? – недоуменно взглянул на него Чонгук. – Такой шанс! Давай, я буду рядом, обещаю. «Сегодня. Завтра. И до самого конца» – пробежали в мыслях Чонгука вчерашние слова друга, которые так вероломно покинули воспоминания, но сейчас заново всплыли и подтолкнули к тому, чтобы подняться и подойти к артистам. Чимин издалека наблюдал, как он смущенно что-то говорил им, а затем…Запел. Говоря без прикрас, высокий, звездным потоком льющийся голос Чонгука был создан для мелодичной и переполненной эмоциями композиции. Чимин даже не скрывал своих слез, что спадали вниз, разжигая холодные щеки. Парень вытягивал ноты настолько самозабвенно, чувственно и глубоко, что даже торопящиеся по домам люди терялись в мелодичном голосе и застывали на месте. Чимин застрял в нем давно. И стоило Чонгуку почти шепотом пропеть последние аккорды, за пеленой собственных слез парень окончательно терялся в человеке. Струны его души небрежно схватили и растормошили, и сердце стонало так больно, но так прекрасно. Он сам себе удивлялся, как легко музыка способна разжечь эмоции, так долго скрываемые им самим. Под всеобщие аплодисменты и благодарственные слова за такое чувственное и красивое исполнение, Чонгук вприпрыжку вернулся к так и застывшему на скамье Чимину. – Ты что, плачешь? – Чонгук нежно смахнул влагу с глаз. – Больше не буду при тебе петь, а то твое ангельское сердечко не выдержит. – Не смей так говорить, я в порядке. Просто, ну, ты знаешь, меня трогают такие вещи. Чимин буднично пожал плечами и устремил взгляд на блуждающие фигуры, вдыхая морозный воздух вперемешку с нотками персика от одеколона друга. Воцарившаяся атмосфера так располагала к себе, что он бы так до конца дня бы и довольствовался просто сидеть рядом с Чоном, попивая горячий напиток и вслушиваясь в звуки праздника. – Спасибо, – Чонгук кончиком губ улыбнулся ему, нарушив молчание, – за то, что был рядом. И я не только про сейчас. – И тебе тоже. Ты столько раз поддерживал меня; два дня, вон, проносился со мной на склоне, что я и не знаю, как вернуть все то добро. Будто я не заслуживаю, понимаешь? – Да, у меня так же, – несколько раз задумчиво кивнул Чонгук в подтверждение чужих слов. – Может пора перестать пытаться отплатить и просто наслаждаться? Потому что я никогда не перестану заботиться о тебе. Даже если не получу ничего взамен. – Давай попробуем.

***

Время в Рождество всегда пролетало за всеми хлопотами особенно стремительно: не успеешь дождаться празднования, как все уже убирают со стола посуду и плетутся спать. И сегодняшний день стал исключением только в том смысле, что рядом с любимым человеком стрелки часов набирали обороты еще более резво. А так хотелось хоть немного замедлить ход времени, вкушая каждую минуту и каждый брошенный взгляд в ответ, словно в последний раз. Чимин поначалу не мог отделаться от мысли, что оставил семью в одиночку разбираться с горой сырых продуктов и порванной коробкой украшений, обнаруженной на чердаке, но сообщения матери так или иначе успокоили его. Она попросила сына забыть обо всем и провести это время наконец именно так, как хочет он сам. И даже несмотря на то, что Чимин и словом не обмолвился о кошмарах Чонгука прошлой ночью, мама и без того сделала акцент на том, что поддержка для друга важнее какого-то нарезания овощей. Все вокруг твердили ему «просто наслаждаться», и он решил сделать это лозунгом если не всей жизни, то хотя бы нынешних суток. Ведь не было никакой уверенности, что, вернувшись на днях обратно в Сеул, они, озабоченные своей собственной жизнью, надолго не перестанут видеться. По этой самой причине Чимин сидел сейчас напротив Чонгука, впитывая каждое слово под аккомпанемент чарующего смеха, и наслаждался. Наслаждался вереницей фонариков, которыми были украшены стены заведения; наслаждался яблочным штруделем с подтаявшим за время разговоров мороженым; наслаждался обществом близкого человека и даже тем, как в груди дробно стучало сердце, напоминая о живости чувств. – Зря ты стеснялся идти так. Здесь только я один в рубашке, не считая официантов, – Чонгук кивнул в сторону персонала, который разносил последние на сегодня заказы, желая поскорее дорваться и до собственного праздника дома. – Зато ты красивый, – как бы невзначай бросил Чимин и отпил газированной воды из бокала. – Вау, ради такого стоило постараться...Что еще скажешь обо мне? – Ты не успокоишься, верно? – по одному выжидающему молчанию друга было кристально ясно, что нет. – Я не знаю даже. Что конкретно тебе хочется услышать? Задай тематику, и я отвечу. – Хорошо, – Чонгук несколько секунд испепелял взглядом бокал, вертя хрупкую ножку меж пальцев, а затем продолжил: – Какая песня у тебя ассоциируется со мной? И это определенно не тот вопрос, которого ожидал Чимин, но он соврет, если скажет, что уже не думал над ним. И произнести в ответ одну из тех песен, что как-то пел ему Чонгук, было бы слишком банально и не совсем честно, поэтому он заново взвесил все мысли и сказал: – Lonely eyes. – Лаув? – Да. Я включал ее, когда мы сидели с тобой во время урока. Ты сказал, что не пойдешь, потому что тебе очень плохо, а я сказал, что не пойду тоже, потому что так поступают друзья. – И нас снова наказали вместе, как когда мы только познакомились, – Чонгук усмехнулся собственным мыслям, и Чимин повторил за ним. – Я думаю, тогда я окончательно осознал, почему мы вообще с тобой подружились. Ты был одиноким, как и я. И теперь мы делим эти чувства на двоих. Там где я – там ты. Об этом и песня. По грустной улыбке Чонгука можно было сделать смелый вывод, что он подобным откровением остался доволен. А оттенок грусти в его глазах – лишь следствие правдивого замечания. – Решение быть одиноким вместе с тобой – все еще самое лучшее, знаешь об этом? – У нас это взаимно, – Чимин протянул руку через стол и вложил ладонь друга в свою. – И раз уж на то пошло…какая ассоциируется со мной? Чонгук, явно ожидавший ответного интереса, попросил подождать его минуту и отлучился в сторону бара. А когда он снова возник перед Чимином, то на весь ресторан играла романтичная «Perfect» под авторством Эда Ширана. – Эта песня всегда напоминала мне о горах из-за клипа. А еще о тебе, потому что я хотел разделить это все вместе. – Мог бы просто сказать, что считаешь меня идеальным. – И это в том числе. Потанцуешь со мной? Теряясь в широкой улыбке, застилающей взор, Чимин протянул руку во встречном жесте и последовал за другом в центр зала. Народу в заведении уже давно значительно поубавилось, так как часы близились к закрытию, и обитатели австрийского городка стремились поскорее попасть к семьям. Поэтому парни почти не чувствовали смущения, когда единственные во всем зале вышли на середину наливного пола с витиеватыми узорами и прижались друг к другу, намереваясь танцевать. – Прямо как на выпускном, – прошептал Чонгук, проводя щекой у виска Чимина. – Я все еще благодарен, что не пришлось делить медляк с Джиен. Она не отлипала ни на секунду. – Чимин окольцевал шею друга, ощущая жар от рук, сомкнувшихся на его талии. – Ты снова спас меня тогда. – Я просто хотел потанцевать с тобой, если честно, – все еще приглушенно говорил Чонгук, продолжая ластиться ближе к парню в плавном танце. Чимин предпочел оставить подобное заявление без ответа: его хватило лишь на то, чтобы уткнуться в обтянутое хлопковой тканью плечо, вслушиваясь в резвый такт чужого сердцебиения. Они почти незаметно двигались в узком радиусе их тандема, и внутренне подпевали ведущей мелодии. Сейчас ведомой была лишь песня, а они же слепо подчинялись трепетным звукам, пока мысли витали где-то совсем далеко от происходящего. И они бы, вероятно, так и не отлипали друг от друга, словно скованные липкой паутиной, но звуки вздымающихся фейерверков прервали их покой. Посетители один за другим поспешили подняться с мест и заглянуть в высокие окна, расположенные по всему фасаду старинного здания. Чонгук же отказался довольствоваться ограниченным видом из стекол, и потянул Чимина прямиком на морозную улицу. Правда, парень поздно опомнился, что курток они с собой не захватили, но Чимин оперативно приобнял его сбоку, кутая того в тепле сквозь шерстяной кардиган. И они, ни о чем больше не заботясь, устремили внимательные взгляды на рассекающие воздух петарды, благодаря которым уже затемненный небосвод вновь окрашивался во все цвета радуги. Обычно фейерверки пускали в Новый год или ближе к ночи, но те, кто затеял такого рода забаву, явно не задумывались о положенном и правильном. Кому-то просто захотелось выпустить декоративные огни ввысь и подарить себе и другим прекрасный вид и незабываемые эмоции. – 10, 9, – начал вести счет Чонгук, глубоко вдыхая и невольно усиливая хватку за друга, – 8,7… – Чонгук, еще не Новый год, – Чимин с улыбкой взглянул на Чонгука: в его карих омутах плясали яркие огни. – 6, 5, – продолжал тот, будто вовсе не слыша слов рядом с собой. – 4, 3, – подхватил Чимин, принимая все за не более, чем простую игру, – 2, 1… – Я люблю тебя. Счет оборвался. Мир замер. Чонгук выжигал взглядом парня, что замертво уставился в ответ, пытаясь унять дрожь в руках и вернуть обратно голос, чтобы быть в силах сказать хоть слово. На языке в рассыпную носились вопросы: «что это значит»; «шутка ли это» и прочие на ту же тематику. И ни одного утвердительного ответа, потому что Чимин искренне не понимал. – Не как друга, Чим. Уже давно нет, – замечая потерянность парня, нашелся Чонгук. – Как ты себя чувствуешь? Чонгук, если тебе плохо, давай вернемся, – засуетился Чимин, отходя на несколько широких шагов назад от Чонгука, тем самым создавая дистанцию, которая должна была как-то вернуть его состояние в привычное русло. Но это ожидаемо не помогло. – Ты не слышишь меня. – Я просто…просто не понимаю, – Чимин нервно качал головой под продолжающийся бал огней в небе и насупленный взгляд Чонгука. – А я объясню. Чонгук осадил брюнета серьезным взглядом, заставляя замереть на месте и подпустить обратно к себе. Парень взял его ледяную руку в свою, поглаживая успокаивающими движениями, и продолжил: – Помнишь, в тот день, год назад, – Чонгук с болью проглотил кровоточащий ком из воспоминаний, – я сказал, что сообщу кое-что важное? Чимин кивнул: конечно, он помнил; более того – он долго думал и гадал, что же на самом деле было уготовано ему узнать. Но он и подумать не мог, что: – Я хотел признаться тебе еще тогда. Еще год назад, представляешь? – вечно спокойный голос Чонгука постепенно рвался по швам. – Тогда, на Рождество, я честно сказал отцу, что влюбился в лучшего друга, что хочу провести с ним следующее Рождество, и спросил его мнение. А он ответил мне: «Я знал, что этот момент когда-нибудь наступит. Знал, что не смогу вечно держать тебя рядом…» – Чонгук воспроизводил слова родителя, словно диктофон, потому что слишком часто обдумывал их у себя в голове, чтобы выкинуть из памяти хотя бы единое слово, единый вздох и улыбку. – «Пообещай мне, что следующим Рождеством ты уже будешь вместе с ним, и я не обижусь, обещаю. Будь счастлив и найди в себе силы за это счастье бороться». Чимину хотелось реветь. Реветь за свое счастье, ведь его чувства оказались взаимны. В очередной раз реветь за то, что мир потерял такого прекрасного человека, как отец Чонгука. И реветь за несправедливость, что он не узнал об этом раньше, но не осмеливался винить в этом ни единую душу. Главное – Чонгук чувствовал, остальное – неважно. – Прости, что так долго молчал об этом. Все так поменялось, и я растерялся…Но я хотел, чтобы Рождество навсегда осталось нашим днем. Не плохим воспоминанием, а днем, когда я набрался наконец смелости сказать тебе правду. Даже если она тебе не понравится. – Чонгук, – Чимин коснулся порозовевших щек парня ладошками и позволил их лбам соприкоснуться, – прошу не извиняйся. Я был бы счастлив провести лишний год с тобой в качестве не просто друга или одноклассника. Но сейчас мне так плевать, – Чимин задыхался собственными словами; слезы встали в горле. – Я люблю тебя. Тоже люблю тебя, слышишь? – Слышу, но не могу осознать, – Чонгук не веря мотал головой, бессознательно грубо хватаясь за чужие руки, все еще покоящиеся на его лице. – Может, если мы поцелуемся, то все станет реальнее? – Да, наверное. Опьяненный встречными чувствами и горячим дыханием на подбородке, Чонгук с неведомой для себя решительностью впился в губы напротив, подхватывая Чимина за бедра вверх. При других обстоятельствах Чимин бы вряд ли позволил Чонгуку носить весь свой вес на руках, но сейчас он напрочь позабыл обо всем за исключением того, чтобы сминать навстречу родные губы и улыбаться в поцелуй. Обоим этот момент представлялся бескрайне нежным и невинным, но на деле, жадные до поцелуев и ощущения наполненности ответными чувствами, парни неустанно тянулись друг к другу снова и снова сквозь укусы и вальсирующие языки. Руки Чонгука оглаживали крепкие бедра Чимина, сильнее впиваясь в них по мере того, как тот скользил в его хватке, пальчиками грубо впиваясь в волосы на загривке. Если бы можно было вернуть всю любовь одними лишь поцелуями… Пожалуй, они верили, что это и впрямь возможно.

***

Быть наедине друг с другом теперь казалось еще более ценным богатством, чем раньше, ведь столько новых возможностей открывалось на этот раз. Теперь каждый из них был волен касаться другого именно так, как он хотел; преграды, которые сковывали действия и стягивали чувства внутри, окончательно разбились. И от этой свободы кричать хотелось во все горло, чтобы весь мир, вся вселенная узнали. Однако домой вернуться тоже было нужно, поэтому немного погодя, парни направились в сторону коттеджа, который встретил их сладким ароматом яблочного соуса с примесью островатой поджарки. Хисон уже вовсю носилась по гостиной в бордовом бархатном платье, а родители Пак, тоже в соответствующих случаю нарядах, помогали друг другу довести блюда до финального состояния готовности. – Чимми, Чонгуки, – вспыхнула девочка, кружась в пышном одеянии, дабы показаться во всей красе, – уже почти все готово! Сейчас будем есть! – Ты такая милая, когда у тебя хорошее настроение, – Чимин устроился на коленках, чтобы быть ближе к сестре, и пригладил ее взмокшие от неусидчивости пряди. – Я всегда милая! – Да, малышка. Конечно, всегда. Чимин воспользовался моментом, пока оба они были слишком любвеобильны, и крепко обнял сестру. Она росла так быстро и все чаще предпочитала подкалывать брата, нежели демонстрировать тактильность, поэтому парень был искренне счастлив поймать нужный момент. – Чимин, ты весь светишься, – прошептала ему на ухо девочка, ухватившись за брата, словно за любимую игрушку после плохого сна, – и Чонгук светится тоже. – Скажи, он смотрит на нас, да? – Хисон подняла глаза на Чона, ловя того за пристальным взглядом. – Глаз не сводит. И улыбается, – девочка невольно щекотала ухо брата горячим дыханием, стараясь скрыть их разговор от Чона и придвигаясь как можно ближе. – Скажу по секрету. Это называется «влюбленность». – Что? Чонгук, это правда? Теперь вовсе игнорируя брата, Хисон встрепенулась, подбежала к Чонгуку и потрепала того за рукав в ожидании объяснений. – Мальчики, Хисон, накройте на стол, пожалуйста, – властным тоном произнес глава семьи, выглядывая из кухни. – Пап, подожди, я хочу услышать про любовь. – Какую такую любовь, милая? – в разговор вступила и мама. – Давайте перенесем рассказ на завтра. Хисон, ты не против? – изображая мученическое выражение на лице, обратился Чимин. – Ладно, но я не забуду. Знай. – Конечно, а теперь пошли уже поедим. Сестренка изобразила известный жест «я слежу за тобой» и скрылась за углом вслед за родителями. Чонгук же встал вровень с парнем и уже так привычно взял того за руку: – Что-то мне подсказывает, любопытство не даст ей протянуть и дня. – Я не удивлюсь, если они и так все поняли. Хисон права, мы светимся, как новогодние елки. – Ничего, я поговорю с ними, не волнуйся. Если что, так и признаюсь, что совратил им сына, а ты просто слишком безвольный и не смог отказаться. – Лучше на стол иди накрой. – Слушаюсь, ваше высочество, – Чонгук вальяжно поклонился и предложил парню свою руку. – Величество, – учтиво поправил его Чимин и протянул руку в ответ. – Как же я мог забыть… Во время праздничного ужина, полного сытных блюд и игристых напитков, Чонгук с Чимином негласно старались сдерживать рвущиеся наружу чувства в узде. Но вместе с тем и отдавали себе отчет в том, что слишком непрерывно смотрели друг на друга и как-то само собой касались родных запястий, плеч и всего, до чего могли дотянуться за одним столом. А остальные члены семьи учтиво закрывали на это глаза, не решаясь нарушить вспыхнувшую идиллию между двумя душами. Они были счастливы. Больше не нужно было никаких звонков и никаких «скучаю». Теперь они всецело принадлежали друг другу и делили этот вечер вместе, воочию наблюдая друг за другом; вдыхая один и тот же воздух. – Чонгук, должна сказать, мы рады, что ты с нами сегодня. Мы давно об этом говорили, и я повторюсь: ты член нашей семьи. И мы всегда готовы тебя принять, – мать Чимина погладила Чона по голове, с материнской любовью в уголках глаз, глядя на него. – Всегда-всегда, – пылко подтвердила Хисон, хватаясь за бокал с детским шампанским со вкусом банана. – О лучшей семьей я и просить не могу, Миссис Пак. И я обещаю заботиться о вашем сыне так же, как вы заботитесь обо мне, – Чонгук переплел пальцы с крохотными, что принадлежали Чимину. – И даже больше. Чон поднес кулачок парня к губам и нежно коснулся ими костяшек, оставляя влажный след. Чимин от такой смелости на мгновение опешил, но вовсе не испугался. Кажется, в разговоре с семьей и вправду не было никакой необходимости: влюбленный взгляд и оставляющие скромные поцелуи на чужой коже губы выдавали обоих парней с потрохами. Они всегда проявляли излишнюю тактильность друг к другу, поэтому окружающие давно привыкли и ни в чем стороннем двух друзей не подозревали, но сегодня краски сгустились иначе. Даже слепой с легкостью бы уловил наэлектризованное поле, образованное от трения двух сердец. – Ты достойный сын, Чонгук. Мужчина, я надеюсь, тоже, – подал голос отец Чимина, с одобрением глядя гостю в глаза. Чонгук ощутил себя внутри дома. И вовсе не лишним его членом, а полноценной комнатой, которая дополняла общую конструкцию и олицетворяла уголок спокойствия и тепла. На какое-то время он сосредоточился на том, чтобы справляться со всем в одиночку, но как все таки приятно было осознавать, что можно было все еще принадлежать чему-то, будь то семья или конкретный человек. И он по-настоящему надеялся, что так и будет продолжаться. Остаток ужина прошел в приветливой и светлой атмосфере, после чего все без спешки удалились по комнатам, предвещая завтрашнее утро и обмен долгожданными подарками. Однако предстоящий день казался еще слишком далеким для двух парней, оказавшихся наедине в затемненной комнате, освещенной лишь несколькими уличными фонарями и сверкающим под луной снегом за окном. Чимин потянул парня за собой вглубь помещения и у подножия кровати – замер. От Чонгука все еще так сладко пахло персиками, и вместе с тем в ноздри вбивался шлейф его природного аромата: чего-то более мужественного и приятного. Брюнет утопал в этом запахе и не смел пошевелиться, боясь потерять момент, за который так хотелось ухватиться. – Чим, – Чонгук коснулся чужих волос, нежно распуская самостоятельно заплетенный хвостик, – я очень хочу тебя поцеловать. – Что тебя сдерживает? – То, что я не смогу на этом остановиться, – гулко вздохнул Чонгук, поглаживая острые скулы парня. – Думаешь, я позволю? – усмехнулся Чимин, обнимая парня за шею и притягивая вплотную к себе. – Давай сделаем то, что умеем лучше всего. Сделаем приятно друг другу. Чонгук, не веря смелости парня, заулыбался и больше тянуть время не стал: он впился в манящие губы перед собой и принялся оставлять хаотичные поцелуи. Громко и влажно от собравшейся слюны. Больно из-за оставляющих свои следы на тонкой коже зубов. Ненасытно от бурлящего желания. Трепетно из-за ноющего чувства. Невероятно красиво. Чимин нашел себя уже извивающимся на пахнущих мятой простынях, когда Чонгук наконец отпустил его губы и сосредоточился на том, чтобы стянуть с партнера футболку, параллельно перенаправляя поцелуи на обнаженную грудь и живот. И Чимин ответно тянулся к пуговицам на уже смявшейся рубашке, желая поскорее прикоснуться к причине своих пошлых снов и обмякших рук. И если с виду Чонгук был отлично сложен, то одно касание выпирающих мышц – провалиться хотелось сразу же. Оттого Пак неустанно гладил нависающее тело парня над собой, проводя дорожку от вздымавшейся груди к напряженным лопаткам. А Чонгук наслаждался каждым касанием, мысленно повторяя себе, что чужие руки были созданы для него одного, и благодарил парня продолжительными поцелуями в шею. Брюнет под ним метался, без разбора касаясь и скуля от мокрого языка на оголенном теле, а Чонгук каждым звуком и движением упивался. Однако долго на одной стадии задерживаться было невыносимо, и Чонгук взял на себя инициативу: оставил глубокий поцелуй на родимых губах, одновременно с этим стягивая выпирающий член парня сквозь джинсы. Чимин от новых ощущений в голос застонал, внезапно для самого себя, и подался чуть вперед им навстречу. – Ты так хорошо звучишь. Я не знаю, как смог продержаться так долго, – Чонгук прикусил мочку уха, сразу же нежно зализывая болезненный след. – Чонгук, пожалуйста…– прохрипел Чимин, продолжая метаться по кровати от нестерпимого желания, которое накрывало и накрывало все сильнее. А Чону повторять несколько раз и не надо, он и без лишних просьб готов все сердце наружу вывернуть, лишь бы его ангелочку хорошо было. Он плавно стянул с парня джинсы вместе с бельем, впервые любуясь самым вожделенным телом, какое мог себе представить; снова прислонился юрким языком к блестящим от его же влажных отметин, ключицам и обхватил сочащийся смазкой член рукой. Чонгук и представить себе не мог, насколько сильно неопытное тело нуждалось в его прикосновениях, пока не ощутил вязкую субстанцию на ладонях, что позволяла ему ровно скользить по органу. Чон несколько раз на пробу провел вверх и вниз, наблюдая за тем, как до выступающих мышц напрягались чужие конечности; как Чимин откидывался на подушку в немом стоне, и грубовато сжал член у основания. – Черт, Чонгук, я так долго не продержусь, обещаю. – Ничего, я помогу тебе кончить еще раз, если понадобится. И вело уже только от одного уверенного тона, заявляющего о продолжении. Чимин хрипло простонал, напрягая веки, а Чон уловил влагу, которая скопилась у закрытых глаз. Парень соврет, если скажет, что ему не приносило дополнительное наслаждение то, что его любимый человек чуть ли не плакал лишь от стимуляции рукой в его исполнении. Чимин наконец принадлежал лишь ему. И телом. И душой. Целиком и полностью. Чонгука разрывало от желания продолжить удовлетворять парня и одновременно помочь себе самому в том числе, ведь внизу неприятно тянуло, но оторваться все еще было невозможно. Чимин, будто чувствуя партнера, что немудрено, ведь они знали друг друга вдоль и поперек, потянул того за подбородок к себе. Движения Чона на время прекратились в ожидании дальнейших действий, ведь его внимание не просто так привлекли. И Чимин, оправдывая самые смелые и потаенные мечты, расстегнул ширинку на чужих джинсах и потянул их вниз. Сдавленный вздох последовал за тем, как Пак маленькой, но умелой хваткой взялся за член парня и несколько раз дразняще провел по нему, останавливаясь на головке. А затем в медленном жесте направил ее между своих ног. – Стой, ангелочек, мне еще нужно растянуть тебя, иначе будет очень больно, – Чонгуку приходилось буквально вытягивать эти слова, дабы самому не сорваться. – Хорошо, да, – Чимин нервно закивал, с трудом сдерживая себя от того, чтобы продолжить манипуляцию, – я просто безумно хочу тебя. Мозг отключается. – Потерпи еще немножко, – Чонгук оставил влажный поцелуй на взмокшем лбу парня и отпрянул от него. – Ты что, правда взял все с собой? – протянул Чимин, замечая бутылочку с жидкостью в руках друга. – Никогда не знаешь, как повернется жизнь, Чим, поэтому в поездки я всегда беру все самое необходимое. И Чимину, честно сказать, совсем не было дело до того, рассчитывал ли на подобное Чонгук с ним или с кем бы то ни было еще, когда готовился к полету. Главной мотивацией сейчас представлялся неминуемый и умопомрачительный секс с любимым человеком, а все остальное – посредственность и пыль в глаза. Обуянный той же дикой тягой, что и его человек, Чонгук не стал прибегать к мучительной пытке и сразу же вошел одним пальцем. Больше он не позволял себе отвлекаться на поцелуи и всецело приковал внимание к тому, как сжимались губы Пака, как тот хмурил лицо и так или иначе отзывался на движения внутри себя. И когда Чимин, удовлетворенно постанывая, был в состоянии принять в себя уже три, Чонгук решил, что пора. Пора подарить этому ангелу сильнейшую вспышку, которая бы вытеснила из хрупкого тела все, кроме сладостной неги и разливающейся дрожи. Добавляя еще немного густой смазки, Чонгук надел на себя презерватив, поймав волнение в карих глазах и движение кадыка при нервном сглатывании. Он опустился на Чимина, заглядывая тому в глаза, нежно провел вдоль бедра и разместил горячую руку на тазобедренной кости, находя точку опоры. – Я люблю тебя. На этих словах Чонгук подался вперед, и Чимин развел коленки шире, предоставляя достаточные масштабы для того, чтобы парень протолкнулся внутрь. Когда головка прислонилась к влажному от смазки и природных выделений входу, Чимин зажмурился в болезненном ощущении, но поспешно открыл глаза обратно навстречу Чонгуку, чтобы тот не волновался. – Ты можешь двигаться. Только не отпускай мою руку, прошу. – Конечно. Обещаю. Чонгук одной рукой продолжал удерживать Чимина у бедра, а другую переплел с его и зафиксировал где-то рядом с натянутой шеей. Парень глубже вошел в раскрытое отверстие, ощущая как Чимин невольно сжался вокруг него. Уже осторожнее и последовательнее он протиснулся дальше, ощущая как воздух бесследно покидает легкие, и глубоко выдохнул, когда окончательно вошел в податливое тело и соприкоснулся с сочащимся членом парня. Сквозь сковывающие тело покалывания Чимин подвигал бедрами навстречу парню, давая тому знак продолжать. Хотелось поскорее окунуться в предсказуемую боль, чтобы так же скоро вынырнуть из нее в погоне за обещанной эйфорией, и Чонгук его слушался: он задвигался увереннее, делая все более размашистые толчки в завывающую глубину. Продолжал выцеловывать шею, щеки, плечи, тем самым даря исцеление, заглаживая увечья. Ответной реакцией выступали звучные стоны, которые вырывались наружу все с большей периодичностью и экспрессией. Чимин сжимал поясницу Чонгука ногами, и без клея приковывая того к себе так, что не отлипнуть. Громко и влажно от стонов и поцелуев. Больно от неизведанных ощущений. Ненасытно от тяги поскорее взорваться. Трепетно от поглаживаний. Невероятно из-за любимого человека рядом. – Чонгук, я… – Знаю, знаю. Я тоже. Чонгук снова взялся за вымаливающий хоть какого-то внимания член, зажатый между извивающимися телами. Нескольких манипуляций вкупе с размашистыми толчками, затрагивающими набухшую простату, было достаточно, чтобы Чимин, словно давно заснувший вулкан, извергнулся с новой силой. Он протяжно вскрикнул прямо в губы парня, руками и ногами хватаясь за него, как за спасательную шлюпку. И Чонгук, вдогонку за тем же чувством фейерверка, похожим на тот, что они видели сегодня на темной небесной пелене, довел себя до оргазма. Они сбито дышали, утыкаясь друг в другу в шею, и облизывали саднящие губы. Легкая апатия и благоговение постигли горящие в свете эмоций души и тела, напрочь лишая сил и мыслей. – Чим, ты должен знать, что я счастлив рядом с тобой, – переводя дух, Чонгук обратил его взгляд на себя. – И я. Очень сильно, – Чимин оставил на щеке парня кроткий поцелуй, и тот прикрыл глаза в наслаждении. – Первое Рождество вместе, даже не верится. – И уже самое лучшее. Чонгук и Чимин провели первое Рождество вместе. «Первое» вовсе не значит – последнее. Впереди, можно не сомневаться, их ждут десятки совместных праздников, где они будут дарить друг другу теперь не только приятные мелочи, но и свою любовь. И дарить ее они будут не только по праздникам, а постоянно. Потому что любовь эта их до краев переполняет и к источнику своему неустанно тянется. «С Рождеством, Чонгуки» – скажет ему на утро Чимин, целуя в помятые щеки. «С Рождеством, мой ангел».