Нюхач: Пропущенная история

      — В детстве я стал свидетелем убийства. Убийца погнался за мной, я спустился в люк, чтобы спрятаться, и оказался в подземелье. Я заблудился. Пил грязную воду, стекающую со стен. Сначала звал на помощь, потом перестал. Вот тогда у меня и стали проявляться мои способности. Я услышал запах леса, побежал на этот запах. Вот почему с детства я люблю его. Это запах свободы.       Стоящий у окна мужчина доверительно делился своими внезапно обретенными воспоминаниями, и следователь Томас Мартинсон не смел вмешиваться со своими уточняющими вопросами в нелегкое для сказителя повествование. Он смотрел на фигуру, замершую спиной к нему, слушал мрачный рассказ, и в голове его возникал образ потерянного мальчика, блуждающего по темноте подземных туннелей, срывающего голос в призывах о помощи, замерзшего, напуганного и практически потерявшего надежду на спасение. Кто знает, чем бы все закончилось, не проявись специфические обонятельные способности у ребенка. Быть может, дело о пропавшем мальчике так и осталось бы не раскрытым… Мартинсон отвел пристальный взгляд от мужчины, который закончив тяжелый монолог, наконец отошел от окна и сел напротив следователя. Допив гостеприимно разлитый по кружкам чай, Томас вновь обратил свой взгляд на консультанта, ожидая продолжения его речи, однако тот, будто пребывая в прострации от переживания детских воспоминаний, хранил задумчивое молчание, и следователь расценил это как возможность уточнить некоторые моменты.       — Вы запомнили нападавшего? — Мартинсон смотрит пытливо прямо в глаза, пытается поймать взгляд сидящего напротив мужчины, силится распознать образы прошлого, таящиеся у того в мозгу, но натыкается на уставившийся в никуда расфокусированный взор.       — Темно было, — следователь почти сдается, — но кое-что я сказать могу, ­- Нюхач наконец поднимает голову и осмысленно смотрит на северного коллегу:       — И тогда, и сейчас убийца пользовался одеколоном «Консул».       Мартинсон не отрывая пристального взгляда от единственного свидетеля загадочного преступления, наощупь достает из нагрудного кармана телефон, чувствуя разгорающийся где-то внутри азарт погони. Он разрывает зрительный контакт, чтобы разыскать какую-либо информацию по озвученной наводке в поисковике:       — Легендарный одеколон «Консул» выпускала и продолжает выпускать фабрика «Красная заря», — мужчина с легкой заминкой произносит странное сочетание слов в названии производителя и чуть усмехается, бросая веселый взгляд на консультанта:       — Что за название…       Нюхач, может и разъяснил бы следователю, что в те времена названия по типу «Красная заря», «Красный октябрь» и тому подобное были очень даже патриотичными и модными в просоветском обществе, но настроения умничать не было, а потому мужчина предпочел проигнорировать замечание инспектора и уделить внимание остывшему чаю.       — Значит, убийца любит «Консул» и продолжает его покупать, — озвученная логическая цепочка была проста и понятна, но зацепкой служить никак не могла. Томас Мартинсон в замешательстве уставился на мужчину, подспудно ожидая от того подсказки, которая не заставила себя ждать:       — Нет, сейчас в производстве одеколонов используют спирт из нефти, а это был запах старого одеколона — из кукурузного спирта.       — Человек пользуется одеколоном, который перестали выпускать много лет назад? — Мартинсон быстро приходит к странному выводу, и в его интонациях проскальзывают нотки недоверия. Серьезно?       Нюхач согласно мычит, нисколько не колеблясь, и смотрит на следователя просто, без лукавства, — уверенно, на что Мартинсон только хмурится, пытаясь переварить собственные ранее озвученные слова. Он всматривается в лицо мужчины, пытаясь уловить случайную улыбку от этой явно несмешной шутки, но последний стойко выдерживает пытливый взгляд серо-зеленых глаз, и следователь сдается, все еще не веря:       — Что за…       Эстонская речь вырывается сама собой, и Мартинсон снова бросает взгляд на Нюхача, как бы призывая вместе удивиться этой странности, но консультант оставляет без внимания как немой призыв, так и почти озвученное ругательство. Он, если честно, немного устал. Внезапное нападение, удушение, наплыв потерянных воспоминаний не особо приятного содержания… Да, он уже не тот напуганный мальчик, — смог справиться со стрессом и привести чувства в порядок, но все равно — устал. И этот северный следователь будто понял, потому что сам примчался к нему домой по первому звонку, даже не заикнувшись о необходимости прибыть в отделение полиции. Приехал, осведомился о состоянии здоровья, пожурил за способность находить неприятности даже в безопасном Таллине, и высказал идею о приставлении охраны. Нюхача, впрочем, это только позабавило. Он привычно заварил зеленый чай, разлил его по кружкам и принялся за рассказ, отгородившись от посетителя спиной. Удивительно, но в процессе разговора ему было не в тягость общество инспектора. С ним было комфортно, почти также как с Лебедевым. Только в Мартинсоне было больше открытости и честности. Порой от суровости Вити можно было порядком устать, как и от его твердолобости. И упрямства. И бесцеремонности. И сомнительного юмора. Черт, кажется он соскучился по Лебедеву.       Нюхач недовольно улыбнулся собственным противоречивым чувствам, не замечая, как за ним внимательно наблюдают серо-зеленые глаза, отслеживая оттенки сменяющихся на лице эмоций.

***

      Томасу Мартинсону было бы неловко признаться в том, что весь путь до отделения полиции он думал о мужчинах. В свое оправдание, он отметил бы, что эти думы не принесли ему никакого удовольствия, а наоборот, — в какой-то мере даже расстроили. Он был бы рад предаться размышлениям о неуловимом преступнике и способах его поимки, но предметом тягостных дум выступал совершенно другой человек, впрочем, тоже — весьма неприятный. Таллинский инспектор раз за разом возвращался мыслями в дом на берегу моря, к разговору с консультантом и к его теплой еле заметной улыбке. Томас корил себя за вопрос о том, чему так улыбается мужчина в такой невеселой ситуации, ведь последовавший ответ поднял в нем волну необъяснимого раздражения. «Вспомнил о друге» — передразнил невидимого собеседника мужчина, насупившись. Мартинсон тогда прекрасно понял, кого имел в виду консультант, и почему-то это осознание неприятно кольнуло внутри, что впоследствии отразилось на скомканности прощания, сдобренного обещанием сообщить о новых зацепках по делу. Он до сих пор отчетливо помнит бесцеремонного взбалмошного мрачного громилу в черном, наворотившего дел в подотчетном ему городе, и хотел бы забыть то, какими отношениями с ним связан его консультант. Да, в данный момент именно его консультант по его, Томаса, делу без всяких посторонних, мешающихся под ногами коллег, с сомнительной репутацией. То, что Нюхач активно пособничал Лебедеву в его операциях, Томас старательно игнорировал, справедливо полагая, что все это «от лукавого», иными словами — вследствие негативного влияния «старшего по званию».       Только в отделе Мартинсон смог настроиться на требуемый рабочий лад, поручив Кристиану найти информацию по обозначенным Нюхачом наводкам. Расследование вновь захватило мужчину, и даже притихшая в своем обыкновенно настойчивом внимании Вилма не вызвала у него заинтересованности.