Заражение

      На третий день он так и не появился, я был в отчаянии. Но на четвертый мне удалось его увидеть... Правда, при совершенно иных обстоятельствах, чем я ожидал... Я...я никогда не забуду этот взгляд...Он будет снится мне в кошмарах всю оставшуюся жизнь... – он сделал паузу, будто собираясь с мыслями и готовясь пересказать что-то поистине страшное и ужасное. Все в комнате затаили дыхание. Даже старая лампочка, мирно качавшаяся на оборванных проводах, остановилась, словно вслушиваясь в рассказ хмурого парня. – В тот день я уже начал терять всякую надежду увидеть когда-нибудь еще Клайпа, я совершенно не хотел и не мог есть. Присутствовать на обеде не было никакого желания, к тому же масло в огонь подливал пофигизм со стороны со-командников, которых, к сожалению, волновали только свои проблемы, и мне совсем не хотелось видеть их за одним обеденным столом. – Эд вспомнил, что именно он чаще всего пропускал мимо ушей важные новости и стремглав мчался на обед, завтрак или будь то ужин, совершенно позабыв обо всем на свете. Он внезапно осознал, что с момента завтрака прошло уже четыре часа и сразу же ощутил, как сильно скрутило живот и насколько опустел его желудок. Он поерзал на тумбочке и сменил положение ног, стараясь заглушить свой голод и перевести всё внимание на рассказ. – Я решил удалиться на свое рабочее место, ведь как известно, работа помогает забыть о грустных мыслях, которых у меня тогда было хоть отбавляй. Моя основная точка работы на самом деле находится у лавового озера на востоке базы, думаю, вы знаете где это. Я обошел склад со стороны корабля и уже успел завернуть направо за угол, как неожиданно заметил, как мелькнула за углом знакомая бирюзовая кофта. Я не поверил своим глазам. Я неслышно сделал пару шагов, осторожно заглянул за угол и просто оцепенел: в пяти метрах спиной ко мне стоял человек, чья фигура мне была до боли знакома и родна. Я не мог поверить своим глазам – передо мной тогда воистину стоял Клайп, живой и здоровый; его силуэт невозможно спутать ни с чьим то другим. Он почему-то был без скафандра – на нем поверх белой футболки, которую я успел мельком увидеть, была только его легкая спортивная кофта, в которой он обычно расхаживал только по кораблю и нигде больше. Я удивился: "С каких это пор ему холод непочем?", но не особо придал этому значение – какая разница, главное – что он жив! Но я был не в силах к нему подойти или окрикнуть – я не мог допустить, чтобы кто-то разыграл или подшутил надо мной в таком ключе, оскорбляя тем самым меня и моего друга. Я должен был убедиться, что это именно Клайп, а не кто-то другой, причем как можно скорее, так как колющий мороз ощущался как никогда раньше. Я поежился, и даже успел пожалеть, что не прихватил обед с собой – утром я так же не позавтракал, и потому холод пронизывал до костей еще сильнее. А что самое удивительное, Клайпу все было непочем: хоть его вьющиеся волосы цвета заварного крема растрепались по ветру, и на них не переставая сыпало пушистыми хлопьями снега, а летняя кофта на молнии, подобно знамени, отчаянно развевалась под потокоми ледяного вихря, он стоял, как непрогибаемая скала, словно возвышаясь над чем-то... Вернее, над кем-то. Меня в конце концов взяло любопытство, и я чуть сильнее выглянул из-за угла... И моему взору предстала умилительная картина: миловидная девушка, в светло-зеленом скафандре с темными волнистыми волосами увлеченно скатывала снежный шар, останавливаясь чуть ли не каждые пять секунд поправить шапку, чтобы ее не унес кровожадный ветер. Возможно, мне просто показалось, но она будто бы что-то напевала, вернее, мурлыкала себе под нос, при этом забавно улыбаясь. Меня это даже позабавило, и я тихонько хихикнул. А между тем рядом с ней уже возвышался большой снежный ком, на который она готовилась взгромоздить еще один, поменьше. Во всяком случае, эта забавная девушка была так увлечена леплением снеговика, что совсем не заметила, как сзади к ней подкрался Клайп. Я с секунды на секунду ждал, что он сейчас накинется на нее и, вероятнее всего, заключит в крепкие теплые объятия, а после поставит обратно на землю и сообщит ей, что это была шутка, и они вместе дружно посмеются. Я искренне надеялся, что так оно и будет, но более чем суровая и грозная поза Клайпа смывала все мои надежды, и этого как назло не происходило. Идея о том, что меня разыгрывают, ушла далеко на последний план, и меня все больше и больше волновало то, что должно сейчас между ними произойти. В случае чего-то плохого, девушке было просто некуда бежать – слева и сзади нее стены, справа – под обрывом – бурлящее лавовое озеро, а спереди Клайп. Я твердо решил, что сейчас выскачу из-за угла, крикну, обращу на себя внимание Клайпа и поговорю с ним. Что мы, не друзья, что ли, в конце концов? Но не успел я даже шевельнуться, как Клайп совершил бешеный скачок и оказался вплотную рядом с каштановой девчушкой, даже не дав ей опомнится... Он рывком содрал шарф на ее шее и впился зубами в оголенное плечо... Я...мне морально трудно описывать подобное, но... Ее глаза... Они практически моментально поменяли свой цвет... и окрасились в бордовый... Это... – он судорожно вздохнул, медленно втягивая в себя воздух. – Она будто бы задыхалась и не могла произнести ни одного звука...       Я не мог больше бездействовать... Рванувшись с диким криком вперед, я вцепился мертвой хваткой в Клайпа. Я тряс его и отчаянно пытался отодрать от бедной девушки, которая, казалось, вот-вот потеряет сознание. Я честно не понимал, что с ним происходит: он творил страшные вещи по своей воле. И ничего подобного с ним раньше никогда не было. Я постарался взглянуть ему в лицо и удостовериться, что передо мной точно мой друг со своим выделяющимся и совершенно не похожим на другие цветом глаз. Это было сделать не просто, так как Клайп сильно быркался и упирался, не давая взять контроль над своим телом. Схватив его за волосы и, заведя голову назад, я наконец сумел заглянуть к нему в глаза и тут же ужаснулся – вместо двух разноцветных глаз, всегда излучающих уютную теплоту и спокойствие, на меня смотрела пара кроваво-бордовых глазищ. Они были безумны; казалось, что на них легла некая пелена, меняющая не только  страдающую гетерохромией радужку   с голубо-розового на однотонный окровавленный цвет, но и влияющая на разум, мысли, память и существо в целом. А само его лицо осталось тем же, но только оно было искажено неестественной бледностью и ужасной гримассой гнева, которую мне еще никогда не доводилось видеть на нем. Я на мгновение отпрянул от него; кровь во мне бурлила, я не осознавал, что творю. Я совершенно не помнил себя от обиды, злости и жажды мести за раненого человека, за преданную дружбу, за разбитое сердце, за все. Уже тогда, осознавая, что друга у меня уже нет и его никогда не вернуть, я пошел на отчаянный шаг, чтобы уберечь хотя бы себя и остальных, действуя, опираясь лишь на инстинкты. Я кинулся к Клайпу и, одним мощным рывком отцепив его от беззащитной девушки, не раздумывая со всей силы толкнул его со снежного обрыва в бурлящие воды кипящего лавового озера. Он был ошарашен; он смотрел так, словно не верил в происходящее, словно боялся, что этот страшный сон вдруг окажется кошмарной реальностью. Возможно, именно из-за внезапной смены обстановки у него спала с глаз эта пелена безумия... И, знаете, в момент, когда он летел с обрыва, он смотрел мне прямо в глаза, не отрываясь. В его взгляде вдруг появилась та искорка, тот живой огонек, который будто бы ранее был им утерян; в этих глазах было все: все то, чего я и не надеялся когда нибудь еще увидеть, прочитать во взгляде моей родственной души. Человечность. В них появилась человечность, снова загорелись настоящие человеческие чувства и вместе с тем осознавание того, что происходит здесь и сейчас. Он смотрел на меня с искренним непониманием, с угасающей надеждой, тлеющей с каждым мигом, и будто тихо вопрошал: "Дань... Зачем ты так?.." Мое сердце вспыхнуло – но обратного пути уже не было. И всё же, если бы я тогда одумался, он бы, ни смотря ни на что, навсегда остался бы тем, кем он успел когда-то стать – красноглазым монстром, не контролирующим свои действия. Я глубоко сомневался, что это произошло само по себе, и это была исключительно его инициатива превратиться в подобное существо; он навряд ли бы так поступил – но это я понял слишком поздно.       Все, что я мог сделать в тот момент, это лишь вглядеться последний раз в его бледное изможденное лицо и, мысленно сказав жалкое "Прости...", запомнить на всю жизнь этот взгляд, продолжавший источать доброту и свет даже в последние мгновения своего существования, пока раскаленные пылающие воды окончательно с бурлением не сомкнулись над ним...                         ***       В крохотной комнате воцарилась гробовая тишина. Каждому из присутствующих было о чем подумать, что вспомнить. И Эдуард посчитал нужным в этот момент стянуть с себя шапку, после чего неловко скомкал ее в руках. Никто не осмеливался нарушить это гнетущее молчание, которое зловеще зависло над ними, подобно густому туману, заставляя задуматься о происходящем ужасе за какой-то двадцатисантиметровой стеной, отгораживающую компанию друзей от хаоса во плоти, что теперь под прикрытием, под коварной маской обмана бушует где-то снаружи. Это действительно пугало. Пугала неизвестность, устрашала смерть и загоняла в угол безысходность. Уже появилась первая жертва, а возможно, даже и не одна... Что делать? Как дальше жить, в этом хаосе? Как выживать, как не попасться в лапы этим коварным существам, чья самая страшная тайна, секрет происхождения в том, что это все их со-командники, близкие друзья, знакомые, товарищи, правда они уже совсем не те, которыми их все знали. – После того, как я проводил его взглядом в последний раз, я собирался уйти к себе, но совсем позабыл про зараженную девушку на берегу. Она уже успела оклиматься, очухаться от амебного состояния, в котором ее оставил Клайп, и как только я повернулся к ней спиной, она бросилась на меня. Я хотел ее отцепить от себя и тоже скинуть в лаву, но когда ей прилетел кулак в шею, она сама отклеилась и рванула со всей дури в противоположную сторону. Я было бросился за ней, но она уже успела скрыться за поворотом, а после бесследно исчезнуть. Она сбежала, и я совершенно не знал, где она может быть. Тогда меня больше всего пугал тот факт, что она теперь свободно передвигается по базе и может спокойно заражать ничего не подозревающих людей, а те в свою очередь будут дальше заражать других, и тогда смерть Клайпа будет напрасна. Я понял, насколько мне было важно не допустить этого и постараться, не наводя паники, уберечь остальных от этой неведомой космической заразы. И я принял решение во чтобы то ни стало остановить распостранение этого нечто и по возможности постараться привлечь к этому делу врачей и ученых, чтобы изучить вирус и вылечить как можно больше зараженных, а лучше вообще никому не дать подхватить эту злосчастную инфекцию. Я точно не знал, откуда эта болезнь, не знал, как с ней бороться, практически не имел понятия, как предотвратить заболевание, но у меня была железная уверенность спасти людей на базе и, кроме того, я уверенно мог предположить, что это именно космический вирус, поскольку ему больше попросту неоткуда было взяться. Теперь корабль чинить некому. Шансы на благополучное возвращение домой обратно на Землю уменьшились до микроскопических размеров. Осталось только выживать. Выживать на этой чертовой базе, на которой всем просто плевать на то, что происходит у них под носом. Я не хотел как-то оповещать всех о начале эпидемии неизвестного вируса, все равно большинство проигнорирует, а меня с большой долей вероятности посадят под присмотром на двухнедельный карантин, возможно даже в палату для психбольных. Но и в случае массового заражения оставаться одним разумным существом среди толпы обезумевших мне категорически не хотелось. Я принял решение найти тех, кто поверит мне, найти парочку людей на этой базе, кому не безразлично будет судьба всех остальных. И еще мне надо было найти надежное место, где мы сможем укрыться в случае чего, где нас никто не найдет и где мы будем в безопасности. Осталось только выживать. Выживать на этой чертовой базе, на которой всем просто плевать на то, что происходит у них под носом. Я не хотел как-то оповещать всех членов экипажа о начале эпидемии неизвестного вируса, все равно большинство проигнорирует, а меня с большой долей вероятности посадят под присмотром на двухнедельный карантин, и возможно даже в палату для психбольных. Но и в случае массового заражения оставаться одним разумным существом среди толпы обезумевших мне категорически не хотелось. Я принял решение найти тех, кто поверит мне, найти хоть парочку людей на этой базе, кому не безразлична будет судьба всех остальных. И еще мне надо было разыскать надежное место, где мы сможем укрыться в случае чего, где нас никто не найдет и где мы будем в относительной безопасности. И блуждая очередной раз по окрестностям, я наткнулся в одном из корпусов на замаскированную под старыми обоями дверь, которую, по видимому, не отпирали достаточно давно. Я без труда ее вскрыл и обнаружил эту каморку охранника, где мы сейчас, собственно, и сидим.       Снова наступило продолжительное молчание. Эд потупил глаза в пол – он не мог открыто взглянуть в глаза кому-нибудь из присутствующих. Ему было стыдно за свое поведение, ведь если бы не вся эта случайность, которая с ним так внезапно произошла посреди белого дня, то он бы и дальше продолжил бездумно пихаться локтями в столовой, пытаясь в числе первых получить свою порцию, и, скорее всего, продолжил бы раскидываться неуместными шуточками направо и налево по поводу внешнего вида товарищей, украдкой посмеиваясь с особо обидчивых личностей. Н-да, а он ведь еще час назад не мог себе представить, что кому-то совсем рядом очень плохо, что за его спиной погибает человек, и что вокруг охотится по души людские неведомая зараза, превращающая людей в монстров. И ведь он даже не один такой, за чьей спиной творятся ужасы из фантастических фильмов, таких как он еще человек тридцать, не меньше, которые живут своей жизнью на этом объекте и изо дня в день четко, беспрекословно выполняют свою задачу. Эда пробрало толпой мурашек. Ведь это получается, что теперь судьбы всех этих людей, которых он видит каждый Божий день, находятся в опасности и могут оборваться в любой момент, как и его собственная, при этом становясь новой угрозой для выживших. Теперь и Эду передались опасения Дани, а вместе с ними решимость и твердая уверенность спасти себя и уберечь от страшной участи всех остальных. Всех до единого.