мгчд: драбблы

— Засыпаешь? Игорь вздрагивает, открывает глаза, ежится и проглатывает зевок. — Не. Ну немного. Он длинный, весь извернулся буквой зю, чтобы помещаться на сидении: коленки торчат чуть ли не до ушей, руки спрятаны в подмышках. Константин смотрит на дорогу в оба глаза и на сына только самым краешком. Лицо у парня сонное, невеселое. — Остановиться может? Назад пересядешь, подремлешь нормально, ехать-то долго. — Да не, мне и так хорошо, — он все-таки зевает до хруста, забыв прикрыть рот. — Ну смотри. Едут какое-то время в тишине, только мотор урчит. Игорь держит глаза полуприкрытыми, смотрит на пролетающие за окном столбы. Считает их, как овец: один, два, много. — Где был-то всю ночь? — Игорь снова вздрагивает. Пожимает плечами. — Да так. Подростковое, скрытное. Игорь хороший мальчик, он не темнит нарочно и ничего дурного под ковер не заметает, но он уже не в том возрасте, чтобы рассказывать отцу, как прошла каждая минута его дня. Или ночи. Молчит. Потом шмыгает носом, плечом дергает недовольно. Не выдерживает все-таки, ввинченная в висок готовность отчитаться по команде берет верх. — Ну с Петькой. Последний день же в Москве, прощались. — Да знаю, что с Петькой, — хмыкает Константин удовлетворенно. — Мне его мама звонила, спрашивала, не у нас ли заночевал. — А. Ругалась? — Игорь открывает глаза пошире. — Нет. Сказала, что перед отцом его уже прикрыла. Волновалась только. — А, — Игорь снова затихает. Зевает. Прислоняется виском к стеклу. Стекло вибрирует, но Игорь этого почти не замечает, кудри ему вместо подушки. Константин невольно улыбается. — Так где вы были-то? — Ну город он мне показывал. — А две недели до этого вы чем занимались, если город посмотреть не успели? Игорь пожимает плечами. Да уж. В жизни Константина случались и более продуктивные допросы. — И прям до пяти утра гуляли? — Ну нет, — Игорь переводит взгляд с окна на свои руки. — В кино еще сходили. — В кино? Ночью? — Там круглосуточный кинотеатр был, а мы посидеть в тепле хотели, замерзли. — И как, интересное хоть кино было? — Ну такое, — руки полностью захватывают внимание Игоря, он сплетает и расплетает пальцы, тянет себя за рукава. — Обитель зла вторая. Ты же не смотрел? — Нет, не смотрел. — Там про вампиров и оборотней, все такое. Оно вообще-то восемнадцать плюс, — Игорь бросает на отца быстрый взгляд, не виноватый, скорее оценивающий. — Но Петька знал контролера, поэтому нас пустили так. — Нарушаем, значит, — Константин даже не пытается звучать строго. — Что там, вампиры с оборотнями целуются? — Блин, пап, — Игорь морщится, но улыбается. — Ну, это тоже. Но вообще там просто кровищи много. Но че мы, кровищи той не видели? Справедливое уточнение. Константин невольно гордится, хоть и это и мелочи: и тем, что его Игорёк дорос до того, чтобы нарушать запреты, и тем, что он об этом честно рассказывает. Как говорится, да я в твои годы… кури, сынок, кури… — А что, хороший, получается, парень этот Петя, а? — Ну так, — снова эти интонации, как будто слова из Игоря тянут раскаленными клещами. — Нормальный. — А ты с ним гулять не хотел, — поддевает Константин осторожно. — Ну а если воображает о себе много, — Игорь снова пожимает плечами. — Но потом ведь подружились. В кино вот сходили… — Да все равно же гулять больше не с кем. Радовы мелкие совсем, а больше я никого там не знаю. — Вот у тебя язык отсохнет сказать, что он тебе понравился? Игорь хмыкает себе под нос. Откидывается затылком на подголовник сидения, таращится теперь в потолок машины. — Какая разница, все равно ж каникулы кончились. — Так ты же не на Камчатку уезжаешь, — пытается надавить Константин. — Можешь еще на зимние приехать, поживешь у деда… — Кто тебя отпустит, второй раз за год? — А ты один езжай. Взрослый же парень. На фильмы восемнадцать плюс вон ходишь, — Константин не может удержаться, но на поддевку Игорь не реагирует — слишком удивлен. — Ты серьезно? — он даже садится прямо, насколько позволяет ремень. — А почему нет? — Ну, блин… — Игорь смотрит на него пару секунд, даже не моргает, потом снова оседает на спинку, позевывает и отворачивается к окну. — Да не знаю. Он меня к зиме не вспомнит уже. — Ну так а ты ему напиши, чтоб не забыл. — Пап… двадцать первый век на дворе, какие письма? — Позвони тогда. Или напиши в эту вашу пикалку. — На пейджер? Так у меня его нет. — Нет, которые на компьютерах. — Аська, что ли? — очередь Константина пожимать плечами. Он за этими технологиями уследить не пытается, его дело маленькое. — Да он мне номер не дал. — Номер не дал, а кофту дал? Игорь снова смотрит круглыми совиными глазами — как будто думал, что мимо Константина пройдет незамеченным, что он пришел в чем-то с чужого плеча поверх рубашки в клетку. Шестнадцать лет, а мозгов иногда как у дошкольника, и не понятно, смеяться или плакать. Рукава теребить перестает. Видно, насколько они ему короткие, еле-еле ниже локтя. Петя и помладше, и ростом, видно, хорошо если по подбородок Игорю будет, когда вытянется. У Громов-то в семье все высокие. — Ну, дал… говорю же, замерзли мы. Эта у него в сумке была, с тенниса, видишь, — Игорь показывает эмблему спортивного клуба на груди. — И это не кофта. Это, видишь ли, свитшот. Сейчас такое все носят, а мы с тобой деревня. Он так едко копирует интонации столичного мажора, что Константин невольно фыркает. И Игорь тоже улыбается, хоть и ерничает. — Вот видишь. Такой щедрый молодой человек, буквально последнюю рубашку тебе. А ты позвонить не можешь, — снова мягко подковыривает Константин. — Так и скажи, мол, Петя, спасибо тебе за свитшот, зимой привезу. Ну? — Да пап… у него этих свитшотов, — улыбка Игоря снова немного гаснет. — И приятелей тоже. Он не заметит, одним меньше, одним больше. — Вот в кого ты у меня такой, — Константин вздыхает. Переспорить Игоря не легче, чем переспорить самого Константина, Федька говорит, они ему посланы богом за то, что у Ленки характер золотой, чтоб не расслаблялся. — Как Ваня твой учиться уехал, ты же совсем ни с кем не гуляешь, все один и один… — Ваня не мой, — началось. Губы поджимаются, брови сводятся к переносице, маленькое солнышко надулось. Константину немного смешно, но больше грустно. В шестнадцать оно всё всегда такое яркое. Такое болезненное. — Скучаешь по нему, — это не вопрос, но Игорь все равно отвечает сердито: — Нет. — Тоже ведь и не позвонил ему, и не написал… Игорь дергает плечами. Константин слышит все, что Игорь не произносит вслух: если он хотел, сам мог и позвонить, и написать, значит, не больно-то я ему был нужен, вот и он мне тоже не нужен, да мне вообще никто не нужен, мне одному лучше. Не солнышко, а ежик. Поди доберись до кудрявого мягкого пузика. Разговор стихает, хотя напряжение никуда не девается. Игорь больше не засыпает — постукивает себя по колену длинными пальцами, пялится в окно, пока Константин старается не пялиться на него. Кажется, что сейчас ни спроси, всё будет поводом для спора, только сильнее свернется тугой клубок. Тем удивительнее, что Игорь открывает рот первым. — А если я правда один… — он не заканчивает, но Константин хватается за не-вопрос с благодарностью. — Конечно, дед будет рад. Только чтоб оценки в четверти были хорошие, — это у них дежурное. Тройку в четверти Игорь получил ровно один раз и только из-за того, что поссорился с учительницей. — Ага, — Игорь не говорит «спасибо», но Константину достаточно того, как расслабленно опустились его плечи. — Ну, ладно… там позвоню ближе к дате, узнаю, стоит ли. — Вот и хорошо, — Константин тоже расслабляется — чуть-чуть, — и выдыхает. — Вот и молодец. — Ну чего ты… — Игорь снова подбирается в недовольный комок. — Просто город не весь посмотрел, и дед еще… сам же говорил, помрет скоро, а я его и не знаю почти. Какие сразу солидные аргументы появились. Константин пытается задавить улыбку, но получается плохо. Лишь бы не решил, что над ним смеются, колючка. — Про деда чистая правда. Я знаю, стариковские истории слушать то еще удовольствие, но ты попробуй как-нибудь, поспрашивай. Он тебе много интересного расскажет. Про войну и… вообще. — Угу. — Знаешь, — Константин сжимает руль крепче, чувствуя непривычное волнение, тянущее в животе, как от неожиданного падения. — Там же всякое бывало. Вроде война, смерть кругом, а люди знакомятся, сближаются. Потом с фронта возвращаются, а расходиться не хотят. Кто-то так и жил потом до старости. — Ну. — Игорь, мы не в конюшне. — Извини, — Игорь дергает плечами. Константин выдыхает через нос, смотрит упрямо на дорогу. — Я просто говорю, что… главное же, что люди были счастливы? Детей растили, своих, чужих, не важно… и никто к ним не лез. А кто лезли, те сами идиоты, кому вообще дело до того, кто с кем живет? — Ты про кого-то конкретного, пап? — Константин быстро косится на Игоря. Игорь перестал считать столбы и смотрит на него — с таким лицом, как будто Константин трижды провернул голову вокруг своей оси и заговорил на китайском. «Я тебя вообще не понимаю» в детско-родительских работает в обе стороны. — Да ни про кого особенно, — немного теряется он. — Так, просто… — Ладно… — Я тебя очень люблю, — выпаливает Константин. Так быстро и так невнятно, что даже пугается, что Игорь его не поймет и придется повторять. Впрочем, Игорь молчит не дольше секунды, а потом начинает смеяться, и снова таращится на отца, но уже с веселым недоумением. — Ты чего, пап? — Ничего, — Константин переводит дух: вдох, выдох, еще один вдох, и дальше идет уже проще, как по накатанному. — Просто. Ты мой мальчик, ты самое дорогое, что у меня есть, и ничего не может это изменить. — Пап… — И я не хочу, чтобы ты всю жизнь был как я, — он спотыкается и сглатывает с усилием. Нелюбимая тема. Неприятная, стыдная и какая-то очень не мужская. — В смысле, один. — Пап. Он Игоря хорошо воспитал — тот не лезет под руку, не отвлекает от дороги, хотя машин в этот час не слишком много. Но Константин видит, как он подался к нему всем телом, как будто хочет боднуть лбом в плечо. Или обнять. Его мальчик очень ласковый, тоже не понятно, в кого. Сам-то Константин обнимается еле-еле, через силу, и только потому что ему прожужжали уши о том, что дети, которых не обнимают, вырастают эмоциональными калеками. — Ну ты же разве один. У тебя есть я. Дядь Федя с теть Леной. И другие со службы. И во дворе тебя все знают. И… — Да. Да, конечно, — Константин дергает уголками губ. — Ты прав. — И любят тебя все. И уважают очень, и вообще. — Я знаю. Сынок, все хорошо. Тревожное, щенячье выражение в глазах Игоря говорит: нет, не все хорошо. Только они оба все-таки немного калеки. Обниматься, может, и научились, а говорить — не очень. — Давай по пути в прокат заедем? — предлагает Игорь тихонько. — Возьмем что-нибудь. У тебя же еще завтра весь день будет. — Можно, — соглашается Константин с комом в горле. — Эту вашу «Обитель»? — Ну можно её. Или другое. Петька вообще всякого насоветовал, там Убить Билла, Пилу, Ван Хельсинга… — Первый раз про все это слышу. — Я тоже, — Игорь хмыкает. — Петька сказал, что это всё ништяк. — Ну если ништяк, то надо брать. А то чего мы, не деревня же все-таки, — они оба ухмыляются, с ощутимым облегчением: ужасный эмоциональный момент миновал, можно расслабиться, каждому в своей удобной ежиной броне. — Будем культурно образовываться. Игорь положит голову ему на плечо, но уже сильно позже, дома перед стареньким телевизором, к которому подключен новенький дивиди-плеер, и Константин не станет портить вечер, возвращаясь к разговору, но поцелует его в кудри, и на этом тема будет закрыта.