Юбилей Юрьича

      Жарить шашлык Рыков научился ещё в юности, когда ездил на майские с сокурсниками и был ответственным за мангал. Поэтому помощь Кулыгину в приготовлении традиционной застольной закуски не требовала много усилий. В отличии от созерцания почти родного, настолько, что уже в печёнках, коллектива. Вернее одного из его представителей. Уж больно рьяно Сан Саныч прислушивался к пению Пеночки, или как её там, рядом с его Олей. Несмотря на то, что его обожаемая Рая глаз с Кулыгина не сводит. А тот словно спиной этот взгляд чувствует и ещё больше провоцирует Саныча на скандал, будь он не ладен. Санта Барбара, честное слово. Только вот Оля уши развесила, слушает Саныча, Пеночек, стреляет глазами на Кулыгина и всё намекает на то, что Рая Санычу не пара. Рыков с шампуром в руке вдруг в полной мере ощутил, что такое ревность и насколько хорошо знакомо ему это чувство рядом с Олей. От одного только взгляда Оли на Костю хотелось этим шампуром и пырнуть того до самых почек. Только Костик то не виноват, что Ольге приспичило его, Рыкова, довести до белого каления, не иначе. Уж больно чертята в её глазах были провокационными, когда она сфокусировала взгляд на Паше:       - Павлуша, тебе не дует? - медленно подошла к нему Оля, бережно пригладив лацканы пиджака.       - Дует, - в сердцах ответил Павел, всем своим взглядом выражая всё, что он думает о способностях Арефьевой в области купидонства, и умении стрелять по чужим мужикам томными взглядами, какими занятыми они бы не были.       Рыков чувствовал медленную, но упорную волну, поднимающуюся по спине, именуемую в простонародье ревностью. Только вот будить зверя в Паше - дело неблагодарное, он далеко не хомячок в душе и остановить его будет не так-то просто. Одним шампуром тут не отбиться будет - факт. Но, похоже, Оля сегодня задалась этой целью со всей душой и что из этого выйдет думать не хотелось даже готовому ко всему Паше.       Ольга стояла и курила свою тонкую сигарету, наблюдая, как семья Юрьича сервирует стол, а Паша наблюдал за ней, нанизывая мясо на очередной шампур. Он вспоминал нечто подобное, очередные их посиделки с командой, когда Оля ещё была замужем, а когда-то и он не свободен. Как он тогда заводился от одного её пьяного взгляда и не знал куда себя деть, лишь бы не выдать своих эмоций. Уж больно алкоголь развязывал языки и руки. А в случае с Олей это ещё и эстетика, чтоб её. Когда Арефьева держит в руках бокал, так бережно и легко одновременно, обводит окружающих хмельным взглядом, чуть задерживающимся на Паше, у того всё внутри переворачивается от дикого желания прикрыть хоть тем же жилетом с надписью "скорая помощь" на спине и увести подальше ото всех. Чтобы никто эту эстетику кроме него смотреть не смел. Уж больно желание было сильным, и одолевалось оно с каждым годом всё сложнее. Потому он тогда на проводы Силантьича и не пошёл, соблазн был слишком велик, а поводов для оправдания совсем не осталось. Но сейчас всё иначе, они наконец-то вместе, и он имеет полное право схватить свою Олю в охапку и унести подальше от всяких Кулыгиных, Санычей и всех их гаремов, чтобы не повадно было пялиться на чужих Оль. Паша усмехнулся своим мыслям. Комнат в доме не много, но когда его такая мелочь останавливала?       Мысль споить Саныча пришла в голову неожиданно, Рыков старательно науськивал завхоза на решительные действия, показывая Рае и всем окружающим каким по большому счету мямлей и слабаком был тот на самом деле. План Оли - свести Костю с Раей и не позволить Эле разрушить жизнь стольким людям Паша решил взять в свои руки. Потому как сил на сдерживание ревности почти не осталось, а рвения у подвыпившей Оли хоть отбавляй. И план почти сработал, Рая с разочарованием и грустью пыталась привести сорвавшегося с катушек Саныча, а Костя даже смотреть не хотел в сторону Эли, выискивая взглядом Раю. Всё было под контролем, лишь раскрепощенность Оли росла с каждой минутой и Паша всё считал часы, на сколько его ещё хватит, пока крышу не сорвет окончательно.       Крышу сорвало почти сразу, стоило Арефьевой попросить Костю прогуляться наедине, после ошеломляющей новости об уходе Кости с подстанции из уст довольной собой Эли.       - Кулыгин, составишь мне компанию на променад, буквально на два-три слова, - тоном не терпящим возражений Оля первая направилась к калитке. Главврач Арефьева проснулась в Оле как часы, решать рабочие вопросы она привыкла в любое время дня и ночи.       - У Вас же уже есть партнер по променаду, - не остался в долгу Костя.       - Иди-иди, я не ревнивый, - многообещающим голосом отозвался Рыков, с трудом сдерживая эмоции на лице, и желанием высказать всё что он думает о таких способах Оли решать вопросы пока горячо, так сказать.       - Просто хату спалю, - с жутковатой улыбкой на лице повертел топор в руках Паша, заставив Витю стоящего рядом нервно захихикать, и с силой воткнул топор в стоящее полено.       Зверь внутри Рыкова уже просыпался в полную силу, поднимал голову и заставлял всё меньше времени тратить на обдумывание своих действий. Бутылка с коньяком оказалась в руках слова сама собой, как и скамейка у забора под задницей. Появление Кулыгина только ещё больше распалило уже начинающему разгораться возбуждению. А очередная забота Оли с курткой и "не маем" довела точку кипения до состояния "а пошло оно всё". Всучив ничего не понимающему Косте полу пустую бутылку коньяка, хлебнув раз для храбрости, Паша пошел вслед за Олей в дом, приметив остальных снаружи и отправив Раю к Косте, в очередной раз пытаясь свести этих упрямцев друг с другом.       Оля нашлась в самой дальней комнате, если это помещение с диванчиком и каким-то хламом можно было так назвать. Едва взглянув на ворвавшегося Пашу, она не успела и слова сказать, как оказалась прижата к хлипкому окну, а за ним начался салют.

***

      Паша прижимал Олю к окну страстно целуя, и лаская, с такой осторожностью, на которую был способен в этих обстоятельствах. С силой прижимая её к себе, он пытался сорвать с неё накидку, одновременно пролезая рукой под свитер, посылая толпу мурашек уже совсем не от холода. Оля пыталась образумить Пашу и прекратить это безобразие на чужой даче, в темноте, словно они подростки какие-то. Но горящий взгляд Паши на фоне салюта за окном переливался так горячо и вызывающе, что сдерживаться самой уже не оставалось никаких сил. Эта сила и мощь, с которой Паша прижимал её в этом углу просто вынуждала её подчиниться, поддаться на провокацию, каким бы сумасшедшим это не казалось.       - Рыков! - в сердцах пискнула Оля, потому что кроме как писком этот звук не назвать, пролетело в её голове, пока она суетливо пыталась толи оттолкнуть, толи прижать к себе его руки, упрямо залезающие к ней под кофту.       - Не моё дело?! Ну скажи мне, что я не прав, ну давай, скажи мне, что я не прав! - словно с цепи сорвался Паша, со всей силы прижимаясь к Оле со спины, понимая, что ещё чуть-чуть, и остановить будет его уже невозможно, даже если сюда войдут всей бандой, с Кулыгиным во главе паровоза. Он так хотел Ольгу в этот момент, доказать себе что вот она, его, наконец-то его, и нет больше никаких Арефьевых, Кулыгиных, и прочих, прочих, даже Санычей, с их синичками. Она только его и для него, и пусть весь мир подождет.       Сан Саныч и стал тем, кто вошел в самый неподходящий момент, плохо соображая кого и что он видел.       - Я вам не помешаю, продолжайте, пожалуйста, - выдал Саныч плюхнувшись на диван и захрапев в ту же секунду.       Пойманные, словно подростки, Паша с Олей молча подняв одежду двинулись к выходу. Арефьева зло взглянула на Рыкова, мысленно передавая ему, что она думает по поводу пьяных перепихов на чужих дачах, особенно, когда тебе уже два раза по двадцать. Этот взгляд сработал словно рубильник в голове Паши. Успев выйти за дверь комнаты, в нечто, напоминающее предбанник, в кромешной темноте, лишь с небольшой полоской света из щели от входной двери, где громко разговаривали Юрьич с Силантьичем, и грохотал салют, Паша развернулся, сходу прижимая опешившую Олю спиной к двери, из которой они только что вышли, где за стенкой храпел Саныч.       - Рыков! - только и успела возмутиться Оля, пока Паша рукой не прикрыл ей рот.       - Тише, - шепнул Паша, вновь залезая теперь уже обеими руками под свитер, с такой страстью и желанием глядя в глаза притихшей Оли, что у неё просто рука не поднялась остановить его. В конце концов, она тоже человек и никакие желания ей не чужды. Даже не желание, а скорее, некая иррациональная потребность. Потребность подчиниться, поддаться, позволить управлять. Это всё, что хотелось Оле, глядя на такого Рыкова, на этого зверя в его глазах, что будила она так упрямо и старательно на протяжении всего вечера, с неким мазохистский удовольствием предвкушая, каким страстным и горячим становится Рыков, когда ревнует. Алкоголь только подогрел интерес. Но, даже представляя примерно чего ей ждать, Оля не могла себе вообразить себе такой спектр эмоций на лице Паши и такого сумасшедшего напора, что она была готова поддаться ему, каким бы безрассудным это не казалось.       Крики снаружи заставили обоих прийти в себя, и перевести дух. Найдя выключатель и включив свет, Оля взглянула на взъерошенного мокрого Пашу, с горящими щеками и глазами. Разве что на лбу не написано "дайте уже наконец уединиться по-человечески или я за себя не отвечаю". Улыбнувшись, Оля накинула на плечи Рыкова плед и вытолкнула к двери, торопливо поправляя свою одежду и надевая пальто. Ни о каком уединении, пока они здесь не может быть и речи.       Жениху оторвало палец, и пара бригад 58 подстанции добровольно бросились на помощь пострадавшему. Ни дня без работы, вздохнув, подумала Оля, стоя на веранде под пледом у Рыкова под боком. Русская свадьба без происшествий - это скорее исключение, чем правило. Потому вся катавасия с пальцем, потом с травматом, и раненным Санычем, непонятно откуда вылезшим под пули, и как следствие - пары недель без завхоза, стало логическим завершением этого длинного, затянувшегося дня. Санта Барбара к своему концу не подошла, а лишь завершила очередную серию, оставив титры на усмотрение зрителей, анонсируя следующую серию не за горами. Как показывает практика, пара удачных смен и всё закрутится по новой, крутилось в голове Паши, когда он провожал взглядом скорую с Санычем и Раей, обнимая Олю, которая уже с трудом держалась на ногах.