Эфочка!

      Я проснулся от того, что у себя на лбу почувствовал руку. Я открыл глаза. Было ещё темно. Передо мной сидела мама. Она погладила меня по волосам и шёпотом спросила: – Ты как, Ромашка? – Мам, ты откуда? Всё норм со мной. Привет! – Привет, милый!       Её взгляд скользнул за меня. И только тогда я сообразил, что сзади спит Эфка, и не просто спит, а обнимает меня со спины, уткнувшись мне в шею. И моя рука лежит поверх его. У меня дух захватило. Я почувствовал, как начинают гореть мои уши и щёки. Где мой коктейль? Три в одном! «Ну, ну, шеф! Без паники! Это же мать твоя! Какой ещё коктейль? Всё о'кей! Но я думаю, тебе придётся прямо сейчас объясниться! Эфка крепко спит! Встань и иди, поговори!»       Я начал тихонько выскальзывать из-под руки Эфочки, стараясь не разбудить его. – Ты куда, Ромашка? Спи ещё, рано. – Не, мам, я должен поговорить с тобой. И лучше прямо сейчас. Пойдём на кухню.       Я сполз на пол, укрыл Эфочку одеялом, и мы с мамой пошли на кухню. – Ты же завтра ночью должна была прилететь! – У меня сын болеет, а я буду уши на конференции греть? Тем более, все выступления по моему разделу уже закончились. Наталья Павловна отметит меня. Всё равно все сертификаты придут на электронку. Я поменяла билет, повезло, как раз было место.       Мама включила чайник. Достала кофе, чашки. – Как ты себя чувствуешь? Что-то болит? – Нет, мам. Ничего. Всё уже нормально. – Мне Рита звонила. Сходишь утром в поликлинику и анализы всё равно сдашь. Она там договорилась. Не нравится нам твоя такая внезапная лихорадка. – Да, Эфка сказал мне уже! Схожу, конечно. – Ромашка, ты же что-то хотел мне сказать или рассказать? Что-то случилось ещё?       «Случилось, мама, случилось! Ты сейчас ахнешь! Твой сын влюбился в парня и оказался геем! – Шеф, ты в порядке? – А? – Да, это я, шеф! – Ну, я понял, что это ты! – А что ж ты меня тогда мамой назвал? – Да это я сам с собой! – Ясно, шеф! Помощь нужна? – Нет, я сам с тобой управлюсь! Ведь так?!» – Да, мам, случилось! Я не знаю, как ты к этому отнесешься, но я должен тебе признаться, что я влюбился! – Ого, какое заявление. А можно спросить, почему ты это так, ммм… Ну, как-то пафосно заявляешь?       «Чёрт, ау, мозг, что это за слово… знал ведь, слышал… – Шеф, это такой приём обращения к тому, с кем говоришь, характеризующийся чрезмерной драматизацией или воодушевлением. Хотя в твоём случае, я бы сказал, больше прозвучало вызова. – А на человеческом языке? – Ну, ты говоришь, заранее готовый к тому, что на тебя начнут нападать! – А это не так? – Пока я не вижу никого, кто бы собирался на тебя напасть». – Прости, мам, просто то, что я скажу, скорее всего, тебе не понравится. Но я хотел бы, чтоб ты заранее знала, что твоя реакция не изменит моего мнения или поведения. – Ромашка, звучит прямо уже угрожающе. Что-то мне страшно. Ты точно себя хорошо чувствуешь? У тебя нет бреда? Ты так никогда не выражался, откуда такие обороты речи? – Мам, я – гей! – В смысле? – В прямом, конечно. Твой сын оказался геем, так получилось. Извини. Вот сам не знал, и только вчера понял. Я сейчас думаю, что и заболел я из-за этого. – А с чего это ты вдруг решил, ну, что ты гей? – Потому что я понял, что я люблю своего лучшего друга. Я сначала, видимо, ревновал его и не понимал, что я ревную. Ну, я вёл себя, как полный неадекват, кидался на всех, никого не подпускал к Эфочке. А потом мне Булочка объяснила, что со мной. Ну, и я просто оху… прости, офигел. А потом я Эфочку обидел. А Тормоша на меня наорал и сказал, что мы его достали до смерти со своей любовью. И что мы жрём друг друга глазами. Но это не правда вообще-то, Эфочка не может никого жрать. Это всё я, я его, видимо, всегда любил, ну, потому что не знаю, когда влюбился. Мне всегда было с ним хорошо. Я всегда любил быть рядом. Мы даже до этого НИКОГДА не ругались. Ну, вот как с Тормошей. Я же с ним по пять раз на дню могу закуситься. А с Эфкой мы никогда не кричали друг на друга, и он всегда заботился обо мне, а я даже этого не понимал и не замечал. Я себя так вчера, точнее уже позавчера, ужасно чувствовал, ну, когда всё это понял, что у меня чуть голова не взорвалась. «О, это было ужасно. Я думал, что выкиплю, как чайник без крышки!» Мой мозг просто плавился, мне было жутко плохо. «Правду говоришь, шеф! Чистую правду! Зачёт». Я обидел человека, которого любил и который заботился обо мне. И он не был ни в чём виноват. – Ты, конечно, немного сумбурно мне всё объяснил. Но я поняла тебя. По крайней мере, я поняла, что тебе было плохо. И что ты любишь Эфочку! – Мам, почему ты это так спокойно говоришь?! Ты поняла, что я сказал?! Я – гей! Твоему сыну нравятся парни, точнее как было сказано одной особой, один конкретный парень корейской наружности. – Сынок, я ведь твоя мама. А кто знает своих детей лучше матери? – Что ты хочешь этим сказать!? – Я хочу сказать, что я это поняла ещё два года назад, на выпускном в девятом классе. Поняла, что Феликс тебе не безразличен. Не могу сказать, чтобы меня это не удивило. И не могу сказать, что обрадовало. – Ккаак два года назад? Как ты поняла? – Ну, знаешь, если парень твоего возраста не обращает внимания на девчонок от слова совсем, и не потому, что он стеснительный, закомплексованный, некрасивой внешности– ты ведь точно не такой, а как раз даже наоборот, – а потому, что полностью погружён в своего лучшего друга. Проводит с ним всё время, почти круглые сутки, и не реагирует на внимание к себе девчонок, но активно реагирует, если кто-то пытается подкатить к его другу. Ты же отогнал всех его поклонниц на безопасную дистанцию. У вас там, говоря современным языком, прямо фандом Феликса образовался. И потом все эти твои регулярные катания на его спине, обнимашки, тисканье его ушей, волос, ты практически не отлипаешь от него физически. Как сиамский близнец. А на выпускном: ты просто вцепился в него, весь вечер держал его за руку, не пуская танцевать медленные танцы с воплями: «Нам это не интересно!» ***       Я опять принял свой коктейль «Три в одном»! «Да что за хрен! Все всё замечали и понимали! А я? Я, что реально, такой тупой? – Нет, шеф! Просто любовь иногда настолько ослепляет человека, что он становится, как бы это поласковее сказать… глуповат! И не понимает, что творит! И то, что он делает, является для него естественным, так как он не вкладывает в свои действия тот самый смысл, который очевиден всем, кроме него! – Oh, my God, опять ты загнул! И мне не разогнуть! – Ну, это ж я!» *** – И ты ничего никому не сказала? Почему все всё понимали и молчали?! И ты молчала! – А я что, должна была подойти к 16-летнему парню и сказать: «Сынок, а ты ведь у меня гей, оказывается!» – Маам! – Что мам? Я думала, я надеялась, что может это всё же не то, что я думаю. Но потом я увидела, как смотрит на тебя Феликс. В его глазах сияло нескрываемое обожание, он просто млел при вашем контакте, он носился с тобой, как курица с яйцом, иногда я терялась от его заботы о тебе! Потому что я не успевала подумать, а он уже делал всё, что было нужно: «Хён, надень перчатки! Хён застегнись, на улице дубак! Хён, ты шарф забыл! Там ветер! Хён, мы сначала поедим, потом все развлекаловки. Хён, ты устал! Хватит, вылазь из-за компа, иди, ложись». Но меня поражало другое ещё больше! Ты не особо слушался меня, ругался с Тормошей! Но беспрекословно подчинялся Феликсу! Нет, ты, конечно, бухтел, ворчал, ныл, но стоило Феликсу взять тебя за руку, ты замолкал и делал, что он велел. И при этом он пытался прятать свои чувства и гасил нещадно свои взгляды на тебя с пожирающей его любовью. Он старался относиться к тебе, как друг. Но любовь такая вещь, что когда она растёт, то может так переполнить душу, что начинает выливаться наружу. Трудно остановить горшочек с кашей, если не знаешь волшебных слов. Но ещё труднее, когда их просто не существует. Я стала наблюдать за ним, и однажды он поймал меня за этим занятием. Мы были на даче. Вы тогда много купались, стояла жара, и после обеда вас разморило, и вы с Тормошей уснули в шезлонгах. Феликс сидел с тобой рядом, вы болтали до того, как ты уснул. И я видела, как он поправлял тебе волосы и надвигал кепку на лоб, чтоб на глазах была тень от козырька. Хотя вы и так лежали в тени. *** Я сидел в полном афиге. Какой по счёту коктейль у меня в меню? *** – А потом он поднял глаза, и я не успела отвести свои. Он понял, что я всё видела. Я ведь сидела на веранде. Он встал и пошёл ко мне. Я, честно тебе скажу, даже испугалась. Мне было жутко неловко. Я не знала, что он мог подумать. А Феликс подошел и сел рядом на скамейку. Потом повернулся ко мне лицом: – Вы всё знаете, да? Давно поняли? – На выпускном, – я просто не знала, куда мне деваться от его взгляда. – Я люблю Ромео! Но я обещаю, что никогда не признаюсь ему первым. Пусть всё идёт, как идёт. Но если он тоже меня полюбит и признается мне, я не смогу его оставить никогда. Я знаю, что вы шокированы моим заявлением, но я с вами честен. Мне кажется, я всегда его любил. С первой минуты знакомства! Но тогда это была детская любовь, дружеская. А в прошлом году, когда я уехал на лето к родным в Корею, я понял, что не могу без него. Все мысли были о нём. Где Хён? Как он? Что делает? Я испугался. Вы ведь знаете, как у нас в обществе относятся к такой любви. Я испугался не за себя, а за Ромео. Я боялся причинить ему боль, страдания, что он возненавидит меня, боялся его потерять. Я не мог его потерять. И тогда я решил, что лучше мы останемся навсегда друзьями детства. Это были бы лучшие воспоминания. И я сказал отцу, что хочу остаться в Корее и окончить школу там. Родные были в восторге. Дядя предложил мне несколько разных школ, но мне было всё равно. Из-за моих способностей к вокалу и умению играть на гитаре он устроил меня в музыкальный колледж. Но я проучился там всего месяц. – Я помню. Это был кошмарный месяц в моей жизни. Роман будто с ума сошёл, такое тут творил. Истерики, хамство, драки и постоянные звонки тебе. Он всех извёл. И сам извёлся. – Он мне звонил по несколько раз в день, и всё время спрашивал, когда я вернусь. А потом через месяц вдруг замолчал. Просто исчез, не отвечал на звонки, на сообщения. Тишина. И тогда я понял, что я больше не выдержу. Я не могу без него. Без его голоса, глаз, его обнимашек, смеха, нытья. И мне стало всё равно, что будет дальше. Я просто хотел быть рядом. Просто рядом. Это были самые ужасные дни и в моей жизни. – Он погас. Перегорел. Всё кончилось. Он больше не дрался, не истерил, не хамил, его будто выключили. Он положил телефон в ящик стола и перестал им пользоваться. Я испугалась и потащила его к Рите. – Я знаю. Я тогда позвонил маме, и она всё рассказала мне. Через сутки я прилетел обратно в Россию. Я никогда не забуду его лицо, глаза, полные обиды и тоски. Я поклялся, что всегда буду рядом с Хёном, и без разницы в качестве кого. *** И я опять вспомнил, как увидел тогда, в холодный октябрьский день, Эфочку! Он стоял в дверях с чемоданом и плакал. А я… я просто упал в обморок. Очнулся на диване в зале. Эфка сидел рядом и рыдал. – Хён, прости! Я не хотел делать тебе больно. Я схватил его, обнял и сказал: – Запомни, макнэ! Не смей исчезать! Пообещай, что всегда будешь со мной! Почему ты оставил нас с Тормошей? *** А сейчас я сидел на кухне, и мама держала меня за руку. – Я не знал, мам. Я не понимал. Ты не должна сердиться на Эфку. Он не виноват. Это всё я! – Что ты? – Я его первый полюбил! Ещё тогда, эти его ямочки! Но я не понимал. Я не знал. Я и сейчас знаю только то, что люблю его до смерти, не могу совсем без него. Я понимаю, что это для других ненормально. Вчера уже Лизка пострадала из-за меня. – Как пострадала? – Поругалась с Анькой. Она сама тебе расскажет. Мам, Лизка – самая классная сестра! Она тут вместе с Эфочкой обо мне заботилась! – У меня прекрасные дети! – Мам, теперь мне надо папе всё это рассказать. И ещё тётя Рита и дядя Ян. Я сам им должен признаться. Я же Хён. Как ты думаешь? Они сильно расстроятся? Я не переживу, если Эфку от меня заберут! – Ну, ну, милый! Ты же понимаешь, что у него есть свой дом. И меня больше заботит твой отец, со своей ж/б* логикой. Надо подумать, под каким соусом-ракурсом ему эту новость подать! – Спасибо, мам! Я не знал, как ты отнесешься. И хотя я думал, что мне будет без разницы, но оказалось, что я очень рад. Потому что мне совсем не без разницы! – Ты – мой сын, Ромашка! Я люблю тебя! Если я тебя не поддержу, то тогда я предам свою любовь к тебе. И какая я тогда мать?! – Хён!! Ты где?       Мы переглянулись с мамой: – Иди к своему макнэ, Ромашка!       Я обнял маму, она погладила меня по голове. Я видел, что ей тяжело, и глаза у неё мокрые! – Я люблю тебя, мама! Прости! – Хён-а! – Я здесь макнэ, спи, иду. *ж/б - железобетонной