Fate can(not) be changed

Несмотря на бытность солдатом, Салим редко по-настоящему задумывался о смерти. В бою на это особо нет времени: стоит замешкаться – и ты уже лежишь в какой-нибудь дыре с пробитыми мозгами или грудной клеткой; а в обычной жизни его голову почти целиком занимали мысли о сыне и его будущем. Да и к чему это всё вообще – все когда-нибудь там будем. О судьбе Салим задумывался куда чаще. Что было, если бы жена не ушла? Если бы сын не воровал? Как изменилась его жизнь, если бы не война? Если бы он не попал в эту леденящую кровь подземную передрягу? Если бы не поддался на секунду скользкому, загоняющему чувству страха, нажимая на спусковой крючок и отбирая жизнь пусть и боевого врага, но такого же солдата, как он сам, вынужденного исполнять приказы? Было бы ему сейчас легче? Вопросов хватало. Не только по части себя, но и по части невольного...союзника? Товарища? Друга?.. Суждено ли ему было умереть еще на поверхности, словив вражескую пулю в спину? Нет, ведь он не стал стрелять в безоружного, а если бы и стал… Земля бы все равно обрушилась. Суждено ли ему было сломать шею, когда почва ушла из-под ног, проглатывая их обоих в свои неизведанные глубины? Нет, они оба были целы, всего-то набив пару ссадин и синяков. Суждено ли ему было умереть от когтей доселе неведомой и невиданной твари, наводящей ужас одними лишь звуками, которые она издавала? И снова нет. Бок о бок, плечо к плечу многие часы, в одни моменты - тянущиеся как вечность, в другие – убегающие, словно песок сквозь пальцы. Что-то ёкнуло, что-то дрогнуло, зацепило - непонятное, странное, тепло ноющее где-то под сердцем, мягкое, лучистое. Рука об руку, прикрывая друг другу спины – почти все время. Глаза в глаза, молча, обмениваясь лишь взглядами и робкими прикосновениями – в минуты короткого отдыха, чтобы перевести хоть немного дыхание. Сердце стучит, словно у Салима в грудной клетке - сумасшедшая птица, бьющаяся в агонии о прутья-ребра. Он успел, вонзил в двухметрового крылатого монстра свое импровизированное оружие, пробивая торс твари, под которой отчаянно брыкался и изворачивался Джейсон. Всё будет хорошо, он успел. Тварь перестаёт шевелиться, и Салим с усилием дёргает лом в бок, скидывая с Джейсона давно мёртвую тушу, прослеживая взглядом за тем, как она тяжело оседает на землю с металлической трубы. Переводит взгляд на Колчека, запоздало замечая, как с острия капает совсем не по-вампирски яркая кровь. Разрез - небольшой, аккуратный, почти ювелирный. Ярко-алая кровь выбрасывается вверх из раны толчками, в такт учащённому пульсу, прерывистой струей. - Нет. Нет. Нет. Нет. Нет. Нет… Салим роняет лом, бросается к Джейсону, пока тот хрипит, скребя рукой по шее в тщетной попытке замедлить кровотечение, откидывает его слабеющую с каждым мгновением ладонь. «Большим пальцем к позвоночнику сбоку от гортани, обхватив остальными пальцами руки мышцы шеи сзади» - словно выжигается перед глазами Салима руководство о первой помощи. Собственные руки не слушаются, трясутся, приходится сделать над собой огромное усилие, чтобы выполнить все действия как надо. БОЖЕ Салим буквально чувствует пальцами напор, когда старательно зажимает рану на шее. СКОЛЬКО Мысли лихорадочно мечутся в голове: от трёх до семи минут, лучше наложить жгут и ждать скорой помощи. КРОВИ Почему здесь? Почему сейчас? Почему - ЕГО руками? Джейсон слабо дёргается, смотрит своими невыносимо красивыми глазами прямо в воспалённые уставшие глаза совсем рядом. Оба всё понимают. Окровавленная рука еле ощутимо касается запястья, и Салим, с трудом сглатывая подступающий к горлу горький ком, переплетает свои грязные пальцы с пальцами Колчека. Тот из последних сил пытается что-то прохрипеть: - Н…не…твоя… - закашливается, орошая щёку иракца мелкими кровавыми брызгами. - …вина. Для Салима всё происходит катастрофически быстро, в отличие от Джейсона: ему до одури страшно, каждая клетка тела кричит от боли, мозг пытается продлить эту агонию как можно дольше, не отключаясь – вот он, ад, только в него попадаешь не после смерти, а непосредственно перед ней. Салим до последнего не отрывает взгляд, до последнего сжимает в своей руке алые пальцы, давая понять – Джейсон не один. Угасающие глаза на мгновение покидает страх, уступая место тому самому – тёплому, лучистому, непонятному. А потом мертвеют, зрачки расширяются, поглощают собой весь тусклый свет вокруг, словно колодцы с омутом чёрной мёртвой воды. Салим видел много смертей, много страшных ранений, много крови. Но почему-то именно смерть этого несносного американского парнишки для него становится совершенно неправильной, невыносимой, выбивающей всю почву из-под ног. Будто бы сейчас он теряет что-то очень важное, чему уже не суждено сбыться. Осознание приходит не сразу. Салим судорожно сжимает обмякшие пальцы, берёт в ладони его лицо, нежно касается, оставляя на щеках и скулах длинные кровавые мазки, прижимается лбом ко лбу. Не может удержать отвратительно-обжигающие слезы. - Джейсон… Мне так жаль… Прости, пожалуйста, прости меня. Слёзы тяжёлыми каплями падают Джейсону на скулы, скатываются по щекам, размывая подсыхающие алые следы – будто бы он сам тоже плачет. Салим нежно стирает подушечками пальцев солёные дорожки, аккуратно берёт за подбородок и почти невесомо касается дрожащими губами тонких губ Джейсона. - Прости меня… В груди ноет уже нестерпимо, иракец чувствует, как сумасшедшая птица-сердце окончательно сходит с ума, начиная отчаянно клевать саму себя. Он никогда себя за это не простит.. Сколько бы хороших поступков в будущем ни совершил – это ему не смыть никогда. Судьба – жестокая сука. Салим в ужасе смотрит на свои дрожащие, омытые в ярко-алой крови ладони, пока перед глазами проносятся все самые тёплые и волнительные моменты. «А как твоё имя? – Джейсон» «Я ошибался на твой счет – ты ничего» «Что бы ни случилось – мы вместе» «Держись рядом. – Я никуда не денусь» Какие милые веснушки и родинки у него на пыльном лице. Какие крепкие, но нежные у него руки. Какими тёплыми и многословными могут быть его глаза. Каким низким и вкрадчивым может быть его голос. Но всё окончено, даже не начавшись. И хочется яростно закричать, люто рассмеяться, давясь до отвращения солёными слезами, обречённо упасть рядом и остаться, ловить до последнего уходящее тепло, сжимать холодеющие пальцы в своих, а потом закрыть уставшие глаза и поддаться этому затягивающему смертельному омуту. Сейчас он бы мог умереть и без единой физической раны. И только одна мысль на краю оглушенного болью и потерей сознания не дает сдаться – мысль о сыне. Отвратительный стрекот опять близко, и Салиму приходится уйти. Разбитому, истерзанному, потерявшему часть себя. Он сражается на автомате: как робот протыкает вонючие туши, механически читает дневники, его не впечатляет волшебная музыка в Комнате звёзд, не трогает самоотверженность Ника, идущего в одиночку закладывать взрывчатку в самое сердце тьмы. Его не пугает сверлящий его полный ярости взгляд Рейчел, когда она узнает, что именно Салим застрелил ее мужа. - А где лейтенант Колчек? Какого черта произошло? Салим старательно избегает называть его имя, пытаясь объяснить, что случилось, только отстранённо замечает, как Рейчел с каждым словом всё сильнее накрывает скорбь и гнев. И ведь Салим прекрасно её понимает: он не имеет право говорить, что ни в чём не виноват. Но последнее, что его по-настоящему беспокоит - это не дуло пистолета, расцветающее яркой вспышкой, а те два бездонных омута смерти, смотрящие на него из глаз убитого им Джейсона. Ничего. Почти не страшно. Через пару мгновений он сможет извиниться лично.