Там, где мое Ярило...

Слабосоленое море. Чайки. Бриз. Тишина. Оранжевый диск солнца медленно уходит за горизонт. Его ровные, розовые, последние лучи съедают колосья пшеницы в поле. Они, как и ты, дышат светом и теплотой. И никаких тебе здесь огней города и острых шпилей домов. Только слабый звук от прибоя и волн. Только новые горизонты для вашего с ней берега. Кара опускается на грязный капот чистыми белыми шортами, допивает свое какао из бамбукового стакана и молчит в сумерки. Она для тебя — девочка. Хоть у вас вроде бы и здравый смысл перед глазами. И что-то там про Тему. А для тех, кто не в теме — грязь, вроде age play — не про вас. Но ты упорно видишь ее малышкой. Не серой мышкой. Но определенно своей. Ее детская футболка откровенно не подходит к вашим взрослым глазам, вашим странным играм. Ты старовер. Ты убежден, что Дэди Дом — херня, а не Дом. А ты Доминант с большой буквы, а она твоя саба с охуительно маленькой, потому что твоя саба — Дьявол, ворожит голову, и ты с ней сходишь с ума. И ты с ней совсем не Мастер, в душе она твоя явно Госпожа. Ты плывешь и подчиняешься ей, как только она открывает свой рот и пухлыми губами говорит: «сэр». Кара не носит ошейник. А на людях не робеет перед тобой, спрашивая разрешений. Что тебе кажется, что на невидимом поводке у нее ты. Как щенок делаешь, что приказали. Любые твои издевательские и извращенные фантазии все ее. Твои сценарии игр в спальне — не твои. И даже порка за ее непослушание — не принаждлежит тебе. Ведь она сама так решила давно. Кара смотрит на тебя пристально — как ты размеренно размышляешь, одергивая свою лаконичную черную футболку. Как ты нервно сглатываешь, сомневаясь в себе. Не стоит, ты — ее Дом. Пока ты сильнее И пока ты — ее дом, домик, домишко, хижина. Твоя принцесса не носит платья, бегает по дому в одних трусах и играет в видеоигры. И в этом чистом пшеничном поле, ты изо всех сил убеждаешь себя, что ваши отношения не age play, твою мать, не дэди дом и не литтл гёрл. А твоя литтл гёрл ядовито улыбается, как взрослая ведьма, и деловито плетет венок из незрелых колосьев. Солнце палит в глаза, щуриться вынуждая, и ты так увлечён своей солнечной девочкой, что не замечаешь кустов крапивы на обочине. Колючки мгновенно обжигают твою ногу, и ты едва не шипишь, растирая зудящую кожу, стараясь унять раздражение. Не самое приятное ощущение, а бутылка с прохладной водой как назло осталась в машине. — Ты чего? — Кара разворачивается, всматриваясь в тебя со взрослым таким волнением. — Крапива тут, — вздыхаешь, не понимая, почему нужно было обязательно влезть в эти кусты, когда так легко можно было обойти. — Не чеши, у меня антисептик был, — она задумчиво роется в сумке и наконец находит тюбик, кидает его тебе. Спирт кожу приятно охлаждает. Ветер бьёт тебе в лицо, ей — в спину. Пшеничные колосья прогибаются к земле, а тебе вдруг приходит в голову, что волосы твоей девочки такого же цвета, только нежнее. — Да-а-ан, — Кара тянет хитро, с лисьим своим прищуром, — у меня идея. Она медленно подходит к тебе, вглядываясь в твоё лицо снизу вверх. Цепляешься за блеск её глаз и похоть во взгляде, вновь всю свою волю теряя. Понимаешь, что можно ожидать чего угодно, видя, как в ней просыпаются чёртики. Нервно сглатываешь, позволяя ей водрузить венок на свою голову, как терновый венец, что давит и на лоб, и на затылок. Кара бредет своими тонкими пальцами по коже твоего ремня сквозь ткань футболки и светит тебе личным солнцем. Твоё солнце не заходит за море никогда. — Да, Кара? — скрываешь дрожь в голосе. Умело скрываешь. Звучишь сейчас, как жёсткий Дом. — Выпори меня крапивой, — палит на одном дыхании. Твоя непокорная Саба покорно следует игре и робеет, опуская глаза в пол. Ветер утешает её, по волосам поглаживая. Оценивающе смотришь на девочку, своим видом провинившегося котёнка вселяющую тебе веру, что от разнообразия арсенала хуже не будет. Тебе все ещё неприятно от случайного контакта с крапивой, и ты не уверен, что это то, что понравится ей. С другой стороны она по классике просит тебя сама, и вообще все эти игры — её сплошная инициатива, но ей они нравятся. Мысленно ты напоминаешь себе, что это только ради довольной улыбки Кары и огонька в её глазах. Она видит, что ты ломаешься и как всегда не горишь желанием над ней издеваться (а по-другому ты это не назовёшь) и почти повторяет просьбу, как вдруг ты вынимаешь ключи от машины из кармана и соглашаешься: — Возьми тряпку для стёкол в машине, — бросаешь ей ключи, и девочка улыбается, довольная достигнутой целью, — не голыми же руками мы её рвать будем. Кара в шаге от того, чтобы обнять тебя за шею и прошептать наивное «спасибо», но она все ещё помнит, зачем она здесь, и так быстро позиции сдавать не собирается. Проводит кроссовком по колосьям, пригибая их к земле, а после устремляет свой взгляд строптивой девочки на тебя. — А почему я? — сопротивляется всегда и везде, провоцируя тебя нарочно, но к её закидонам ты привык. — Ты быстрее добежишь, — парируешь быстро, вопрос её предугадывая, — да и не мне же крапива эта нужна. Кара наигранно возмущённо хмыкает и специально проходит в пяти сантиметрах от тебя, едва на ноги твои не наступая. У неё всё продумано на сто шагов вперёд, а ты всё ещё только вживаешься в роль её Дома. Она почти бежит по узкой тропе, одной рукой закрывая глаза от солнца. Ключ от твоей машины поблёскивает в правой руке. Она сама — солнце, и это аксиома. Кара лезет руками в багажник через салон, как малышка, когда забирается обеими коленками на сиденье и трясет ногами в воздухе. Ты любуешься, как подошва ее кросовок описывает в теплом воздухе дугу, а шорты задираются по тонкой талии выше, обнажая лишнее сейчас. Ты видишь больше, чем бедра. Меньше, чем всю ее. Она копается, выбирая тебе микрофибру под цвет крапивы. А ты не веришь, что вы дойдете до конца этой игры на выживание. Это слишком интимно. Горячо. Запретно. Слишком для вас двоих. — Держи! — с весельем во взгляде она протягивает тебе эту проф тряпку. Горит всем телом от возбуждения, которое наслаивется на нетерпение. И ты держишь. Как Дом, решительно хватаешься за мягкую ворсистую ткань, и чего-то ждешь. — Как насчет собрать крапиву для своего наказания самой, милая? — предлагаешь вдруг ты с долей иронии, не желая быть ее личным офицером с вражеской строны. Она не мученица. А ты не солдат SS. Ты не собираешься взаимодействовать с крапивой вообще, впервые решив придумать игноровое наказание вместо нее. Но для нее. — Нет… — с придыханием канючит она, складывая руки на груди, почти что надувая губы. — Это не интересно! — Ах, ты ж, девочка… — покоряешься Сабе ты, обходя машину по кругу, к зарослям вашей жгучей собеседницы. От изначального плана решаешь не отступать, поэтому сначала с ухмылкой бросаешь на сиденье пассажирского свою ветровку. Сейчас твои глаза горят так же ярко, как у нее. Ведь в таких условиях косить под сурового Дома легче, чем из дома, листая паблики в ВК на подобную тематику, почему-то краснея от отвращения. Ваша игра впервые приносит тебе неподдельное удовольствие, потому что ты обыгрываешь свою Белую Королеву в ней, а она об этом еще не догадывается. Кара опирается бедром с бок машины и наблюдает за тобой, и ты решаешь больше не тянуть. Наклоняешься к матери-земле и осторожно выбираешь среди молодой крапивы самую молодую. Боишься обжечь пальцы, поэтому картинно ведешь пальцами по воздуху, периодически срывая тонкие стебли. — Лучший букет для любимой девушки, да? — смеешься ты, а Кара краснеет, закрывая лицо руками. — Хотя бы съедобный. — Не сегодня. Ты заканчиваешь сбор «урожая лета», с тоской бросая охапку жгучего растения на ветровку. И отряхивая тряпку, театрально потираешь ладони. Кара подходит к тебе невыносимо близко и снова стреляет тебе в сердце выражением своего лица, а ты только гладишь ее указательным по щеке, и готовишь речь: — Присаживайтесь, моя принцесса. А я постою. — Недоговариваешь. Она невинно-понимающе хлопает глазами, не двигаясь с места. Хотя должна бы. — Но? — Для начала: «Но, сэр, могу ли я задать Вам вопрос?» и только потом, после разрешения, вопрос. — Перевоплащаешься, превращаясь в того самого Дома с картинок — но только на одну игру. — Здесь почти нет интима, а я хочу дикую атмосферу солнца, природы и единения нас с тобой. — Поясняешь свое желание усадить ее на крапиву и переехать в другое место. Ты просто исполняешь ее просьбу, но не так, как она хотела. Видишь ее недовольство и усмехаешься, говоря: — Не переживай, тебе понравится так сильно, что непонравится, — говоришь с ней парадоксами БДСМ-сессий, и она понимает тебя, неуверенно кивая. — Шортики придется снять. Упиваешься наслаждением, когда она мнется, неуклюже растегивая три пуговицы, и позволяет джинсовой ткани медленно сползти по ее нежным ногам вниз. Саба сдается Дому, когда отдает тебе шорты, и пытается залезть в салон. Ты первый усаживаешься полностью, делая вид, что занят регулировкой расположения руля, чем даешь ей мгновения на решиться. Ее почти голая попка смешно замирает в десяти сантиметрах от сиденья, от крапивы на нем, что тебе почти весело, но ты серьезен. Позволяешь подумать достаточно долго, но только не отступить назад. Когда время затягивается уже совсем неприлично долго, а она ойкает, едва-едва дотронувшись голой кожей до первого листика, до первой иголочки, Ты хмыкаешь. Опускаешь ладонь ей на бедро, почти у самой линии ее телесных трусов, и сурово говоришь: — Я тебя сейчас сам опущу. — Нет… сэр… я сейчас. — Неуверенно ищет в себе она, разом растеряв свою смелость. И ты по-прежнему наблюдаешь за ее попытками, оставляя руку на месте, как бы намекая, что ты выполнишь сказанное. Это действует на нее умиротворяюще, и она поняв, что шансов на отмену почти нет, все-таки опускается вниз. Крапива мгновенно защищается, впуская свои иглы, отчего Кара только недовольно стонет, упираясь руками в бока сидения, не сумев расслабиться до конца. Она все еще слишком высоко для безопасной езды, поэтому ты напоминаешь: — Ниже, Кара, руки. Тебе кажется, что она ненавидит тебя. Однако она лишь покорно убирает ладони на колени и скулит, когда попа полностью принимает правильное положение. Бедра тут же попадают под новый удар растения, и теперь боль и неприятие растекаются по всему телу. Кара старается не елозить, потому что любое движение впускает очередные иглы, оставляет очередной ожог. А ты лишь неспешно вбиваешь координаты в дорожный навигатор, выстраивая маршрут до второго поля. Когда твоя Саба видит, что ехать вам двенадцать минут, она почти теряет самообладание. Ты заводишь двигатель, никак на это не реагируя. И все-таки стараешься ехать аккуратно, все понимая. Она напоминает себе о принципах БДСМ: Разумность. Добровольность. Безопасность. Она почти вслух шипит: «Я ведь сама хотела», или тебе только кажется. Ты успокаивающе гладишь ее по колену, а она жалобно смотрит в твои глаза. Кара не понимает, каких чувств в ней больше — боли, огня или мрачного удовлетворения. Но судя по тому, как напряженно она сидит, стараясь не сдвинуться ни на миллиметр, ей очень не сладко. Ей горько. Она вздрагивает на каждом вашем крутом повороте и шипит. Благо она бережет руки и не пытается потереть им бедра сейчас, когда крапива все еще под ней. Ты мысленно представляешь, что ты увидишь на ее попе, и тебе нетерпится проверить свои догадки. Твоя Саба сильная, и все слезы, что вскипали в ее глазах, почти высохли. Ты почти уверен, что горит у нее не только зад. — Ну, как ты? — банально интересуешься. — Нормально. — Храбриться она. — Держись, мы почти приехали. Она только кивает, радуясь тому, что вы съезжаете с асфальта на прокатанную колею для машин между новых колосьев пшена. Однако ты не торопишься выпускать ее. Как истинный Дом, маринуя Сабу. Равнодушно ты гладишь ее по ногам, пробираясь пальцами между ее бедер, в самую суть этого спектакля. Чтобы увидеть, как ее это завело. Что она вся мокрая. Она дерзит и лишь крепче сжимает их, не пуская твою ладонь, и ты не выдерживаешь, уточняя: — Крапивы было мало? Она лишь грустно-блаженно отрицательно машет головой, обесиленно расслабляясь. И ты понимаешь, что пора. Выходишь из машины, обходя ее сзади, ты открываешь дверь своей малышке, и протягиваешь ей ладонь. — Вылезай, принцесса. Кара хвается за твою руку, как за спасенье, с благодарностью и покорностью вглядываясь в тебя. После такого, ты понимаешь, что быть ее Домом — твоя самая большая отрада. Когда она твердо стоит на ногах, ты осторожно смахиваешь прилипшую к ее телу умершую крапиву. Ее пальчики тянутся почесать икусанные места, которые ноют и болят так, что она не может держать себя в руках, и переступает с ноги на ногу. Ты даешь ей пару минут успокоиться, вытряхивая ветровку, затем складываешь ее, и кидаешь куда-то вглубь внедорожника. Время на прийти в себя скорее нужно тебе, потому что ты готов улететь в Топ-спейс, глядя на такую картиную красоту. — У меня чешется. — Жалуется Кара и тянется руками к попке, нарушая негласный запрет. — Принцесса, руки. — «Угрожаешь» ей ты. — Или я сейчас ремнем почешу. От твоих обещаний она шарахается, но руки не убирает. В этой игре ты настолько вжился в роль, что Кара верит, что ты не остановишься. Что ты правда выпорешь её за нарушение правил. — Это нечестно, Дан, — она, кажется, сама не осознаёт, что тут нечестного, но всё же щурит глаза и признавать вину не собирается. Зато она осознаёт, что внутри у вас обоих всё горит. Ты медленно обходишь её сзади, рассматривая взбухшие волдыри, которые на мгновение пугают тебя не на шутку. Ты, конечно, быстро берёшь себя в руки и не прекращаешь игру, лишь оставаясь в догадках, зачем Кара это терпит. Но по её состоянию ты видишь, что Ей на сегодня точно хватит. По крайней мере физически. Кара всё ещё ждёт чего-то от тебя, потихоньку с жжением справляясь, холодные руки от попы отрывая. И ты не упускаешь шанса её припугнуть, наслаждаясь потерянным взглядом, когда приказываешь: — Облокотись. — тянешь ее за локоть к машине, слишком резко Кара в ответ выдыхает. А после едва не стонет, болезненно ощущая сильно нагревшийся капот своим животом. — Ты правда меня выпорешь сейчас? — она недоверчиво косится на твои руки, которыми ты чисто случайно обводишь ремень в своих штанах. Чисто случайно. — Вторая попытка, Кара, — пробегаешься пальцами по её обнажённой спине, предварительно задрав майку. Девочка ёжится, с ноги на ногу переминаясь. — Вы выпорете меня, сэр? — и сейчас ты правда хочешь сказать ей «да, принцесса», такой сладко беззащитной, такой истинно открытой тебе. — Даже не знаю, — театрально закатываешь глаза, делая вид, что никак не можешь определить её судьбу. Она почти смиряется. Привыкает к горячему капоту, прижимается к нему животом сильнее, и ты не удерживаешься. Легко, почти безболезненно шлёпаешь её по раскрашенной крапивой попе… И по тому, как она дёргается и шипит от едва ощутимого прикосновения уверяешься, что ремня она не выдержит. И это будет жестоко с твоей стороны. — Хочешь увидеть, как тебя расцеловала твоя желанная крапива? — звучишь, наконец, легко и игриво, так, что девочка расслабляется. — Да, сэр, — она помнит предыдущие ошибки и в этот раз не промахивается даже намеренно. Интерес пересиливает гордость. А ты таешь от желания и покорности в её голосе. Быстро обходишь машину, вспоминая, что телефон не в кармане, и достаёшь его из бардачка. Смахиваешь влево, открывая камеру. На фотографии — синяя полоса неба, зрелые колосья и ярко взбухшие волдыри на коже твоей девочки. Вы вдвоём чувствуете то самое единение с пшеничным полем. С июлем. С солнцем. Вы чувствуете лето и счастье.