Я тебя честно

      Он нес это в себе от самой раменной, из которой ему все время хотелось сбежать, а до того носил еще несколько дней. Перекатывал во рту острые, как бритвы, слова. Пытался подобрать другие, но другие не подбирались. Порывался несколько раз высказаться еще раньше, но все время что-то мешало.       А теперь, как только они переступили порог студии, он повернулся на пятках и сказал, как есть.       Хэ Тянь замер с ключами в руках и долго смотрел на него, не говоря ни слова в ответ.       Рыжий потоптался в пороге еще секунду, сжал кулаки и быстро прошагал к дивану. Сел на самый край. Добавил уже оттуда, уставившись в пол:       — Серьезно. Тебя. А не что-нибудь из этого.       И покачал в воздухе рукой, будто закручивал спираль.       В студии было тихо, как в склепе. Горел только верхний свет в дальней части потолка, который они оставили включенным, уходя, и очертания у всего вокруг были сумрачные. Немного ненастоящие. Так даже лучше, подумал Рыжий. При ярком свете я бы не смог. И непонятно, на сколько еще дней или недель все растянулось бы. А так хотя бы решится. Хоть как-нибудь. Давно уже пора было.       Поднял глаза.       Хэ Тянь моргнул, открыл рот, подумал и снова закрыл. Нахмурился. Положил на тумбочку ключи и подошел ближе, не снимая даже обуви. Медленно и осторожно, как перед бешеным псом, присел на корточки перед диваном и заглянул в лицо. Спросил:       — Как мне это понимать?       — Да я не ебу. Как хочешь понимай. Говорю как есть.       Хэ Тянь терпеливо кивнул. Покачался на носках. Они не успели не то что переодеться в домашнее, а даже руки вымыть с улицы, и Рыжий уже жалел, что начал сходу, как только они вернулись домой. У него самого давно уже завелась здесь сменная одежда, но он обычно переодевался после душа. А вот Хэ Тянь всегда вылезает из уличного, стоит только порог переступить. Как броню снимает. В этот раз не успел. Рыжий подумал, глядя на скованные тканью бедра: неудобно в этих штанах на корточках. Швы жесткие, давят.       «‎Домой». Блядь. Когда вернулись к Хэ Тяню, исправился Рыжий. К нему. Это он здесь живет, а я тут просто бываю. Чаще, чем прилично.       Хотя о каких приличиях вообще можно говорить. После всего, что тут было. И на диване этом в том числе.       Напомнил себе забрать шмотки, если придется уходить. Сжал кулаки сильнее.       — Я пытаюсь изо всех сил, но пока что-то не получается. Поможешь? Объяснишь?       — Ну что непонятного?.. Я нигде не спиздел. Ни разу. Честно.       — Хорошо. Спасибо. Я это очень ценю. Но можешь еще чуть подробнее?       Рыжий сцепил зубы, помолчал, подбирая слова. Выдохнул шумно, как конь, помялся, перебрал пальцами, но красивые слова не нашлись, и он сказал, как думал.       — Я же вижу, что хуйня какая-то происходит. Пару недель уже точно. Заебало, не могу больше. Вываливай, че у тебя в башке.       Черные брови поползли вверх.       — Это у меня-то? Малыш Мо, ты меня пугаешь.       Ага, бля. Я и себя самого тоже пугаю.       Да это не я вообще-то, подумал Рыжий. Задергал ногой, посмотрел в сторону, в пустоту. Это ты. И эти твои приколы: то руку он отдернет, как от горячего, то сам уберется, отодвинется подальше, так что между нами ветер гуляет. И это все сейчас, главное, а не тогда, когда я еще реально хотел, чтоб так было.       — Это из-за того, что эти уебки говорят, да?       — Какие?       Пятка кеда дробно стучала по ламинату. Внутри распалялось злостью.       — Нахуй ты вообще все это начинал, если тебя это так парит? Знал же себя. Знал меня! Знал, что так будет!       — Тихо, тихо! Что меня парит?.. — Хэ Тянь помотал головой, не дожидаясь ответа, хлопнул себя по коленям, поднялся. Сказал: — Так. Ладно. Давай начистоту. Сколько можно тянуть, и правда. Что с тобой происходит?       Постоял пару секунд напротив Рыжего, отбивающего ногой тревогу, и сел на диван. Уставился своими глазищами прямо в лицо. Тусклый свет делал их почти черными. Скулы каменные.       И опять же, сука, не рядом, нервно подумал Рыжий, бросая короткий взгляд на пустое место между ними. Отсел хуй знает куда. Раньше бы притерся ко мне так, что лист бумаги не втиснешь между боками. А сейчас вдруг откуда-то вылезло уважение к личному пространству.       Что-то когда раздевал меня в горах у озера, никаким уважением и не пахло. Куда там. И когда вздумал потереть мне спинку в своей ванной. И когда лез в мою тарелку в столовой у всех на виду, и когда закидывал на меня руку на школьном дворе, и еще тысячи раз, когда делал то, что нормальные люди с посторонними не делают. Наоборот, специально касался постоянно как можно больше и чаще. Никогда не воспринимал меня, как постороннего, и себя так воспринимать не позволял. Вообще как будто не замечал, как я шарахаюсь, подумал Рыжий, поджимая губы. Какое там личное пространство. Не было его, и все тут. Недавно только стало появляться и заебало сразу, сходу. Потому что его уже не хотелось. Теперь хотелось только ближе, но что-то пошло не так. Точнее, известно что. Просто раньше Рыжий молчал. Говорил себе: мне только кажется. Надеялся, что пройдет.       А теперь «‎сколько можно тянуть». Вот так. И ничего не кажется. Реально какая-то хуйня происходит, а не я сам себе что-то надумал. Блядь.       Под ребрами неприятно захолодило.       Нога сама собой задергалась еще сильнее.       — Че, наигрался? Открылись глаза? Все, сворачиваемся?       Хэ Тянь помолчал и тупо переспросил: что?       — Наигрался, говорю?       Хэ Тянь моргнул, обвел студию взглядом, будто раздумывая, кому адресован этот вопрос, и снова спросил:       — Я?       Рыжий фыркнул.       — Нет, блядь, я. Кто эту хуйню слушает, я, что ли?       — Какую, малыш Мо?       — Я не ебу, какую! Всякую! Ту, что все говорят!       — Да с чего ты взял, что я что-то там слушаю, можешь ты внятно сказать?       — А сам внятный — пиздец просто!       — Потому что я не понимаю, о чем мы конкретно говорим.       Рыжий зыркнул на него и опустил взгляд. Внутри все тряслось. Вот сейчас я ему скажу, а он скажет: да. Так и есть. Собирайся.       Все затряслось еще сильнее, и к выбиванию тревожной дроби присоединилась и вторая нога.       Хэ Тянь дернул рукой, будто хотел положить ее на подскакивающее колено, и оставил на месте, так и не потянувшись.       — Вот! Вот, бля, об этом мы говорим!       Рыжий ткнул пальцем в шевельнувшуюся кисть Хэ Тяня. Тот медленно опустил глаза на свою руку, повернул ее ладонью вверх, внимательно осмотрел, а потом раздельно спросил, снова подняв взгляд:       — Мы говорим о моей руке?       Рыжий дернул головой.       — Ой, да иди ты нахуй. Что, только начинать смелый, а заканчивают пусть другие?       Поднялся с дивана, бросил в пустую тишину полутемной студии:       — Хуй с тобой. Так уйду.       Шагнул в сторону двери. Руку дернуло, и вокруг запястья обвились теплые пальцы. Потянули назад. Рыжий быстро обернулся.       — Куда ты?       Куда надо, подумал Рыжий, останавливаясь. Туда, где правда дом. Где мне не будут сначала заливать про то, что я не один, а потом не хотеть даже садиться рядом. Морозиться который день. Не трогать, как больного.       Но за руку-то держит.       Рыжий сглотнул. От запястья в предплечье и локоть отдавалось живым теплом.       — На выход.       И остался стоять на месте. Заставил себя не подаваться навстречу теплой ладони. Нахуй надо, все равно все уже проебано. Наверное.       — Ты решил? Ты хочешь уйти?       — Хули я? Это же ты дождаться не можешь, чтоб я съебал. Наслушался — и понеслась.       — Я тебя чем-то обидел?       А может, и не все.       Рыжий прищурился и спросил с подозрением:       — Ты прикалываешься?       — Рыжий. Объясни. Я ничего не понимаю.       «‎Рыжий», бля. «‎Рыжий» — это когда Хэ Тянь теряет терпение. Хуже только «‎Мо Гуаньшань». Это уже вообще край, такое и было-то у них всего пару раз с тех пор, как все началось.       Как не хочется к этому возвращаться.       Горло стиснуло.       — Че тут объяснять. Ты морозишься. Не подходишь ко мне даже, не трогаешь. Недели две назад начал. Может, три. Заебало, что вокруг говорят или просто сам по себе заебался — скажи прямо, не морочь мне яйца. Я тебя держать не буду. Я думал, тут все добровольно.       Хэ Тянь вздернул брови и отпустил руку. Холод потек из-под ребер в живот.       — Я морозился?       — Да уж не я, — нервно ответил Рыжий. Руку, еще теплую от пальцев Хэ Тяня, некуда было деть. Он сунул ее в карман и прижал запястьем к бедру.       — Да как раз ты, — в тон ему ответил Хэ Тянь. Посмотрел исподлобья.       Че за хуйня, подумал Рыжий. Спросил:       — Че за хуйня? Ты морозишься, а я виноват?       Хэ Тянь нахмурился и сказал:       — Это ты морозишься.       Рыжий нахмурился в ответ. Сильнее, чем до этого, а значит, сильнее, чем обычно.       Хэ Тянь сложил руки на груди и продолжил:       — Ты сам не хочешь, чтобы я тебя трогал. Вертишься по сторонам, как будто мы преступники и нас вот-вот поймают. Дергаешься, сжимаешься весь. Я думал, у тебя что-то болит — ты сказал, что все нормально. И все равно дергаешься. Не хочешь никуда со мной ходить. — Он запнулся, мотнул головой и добавил: — Отказываешься остаться на ночь. Что это такое? Все ведь было нормально. Хорошо было.       И тоже застучал пяткой по полу, как Рыжий до этого.       Охуеть, подумал Рыжий. Просто охуеть. Теперь еще и я виноват во всем этом дерьме. Почему он говорит так, будто это все правда я делаю, а не он сам?       Это же он начал. Сам. Первый.       Рыжий заметил это пару недель назад на школьном дворе. Солнце в тот день жарило, как сумасшедшее, так что вспотели даже те, кто не гонял по площадке мяч, а сидел себе в тенечке. Рыжий стащил майку и наскоро вытерся ею, подумал: что за блядская система образования. Физкультура в середине дня есть, а помыться после нее негде. Ходи воняй до конца дня.       А может, и хорошо, что в школе нет душевых. У них уже пару раз совпадали занятия на стадионе с классом Хэ Тяня, и один его вид — взмокшего, шумно дышащего, разгоряченного — заставил Рыжего сунуть голову под ледяную воду в мойку на пару минут. Он бы, конечно, с радостью сунул под ледяную воду кое-что еще, если бы после занятий можно было заглянуть в душевую. Но тогда и Хэ Тянь оказался бы там. Вот такой. И тоже без одежды. А Рыжему не хватало только стояком посветить перед одноклассниками.       А вот нехуй о таком думать, и ничем светить не придется, сказал себе Рыжий и незаметно поправил штаны. Закрыл глаза, вдохнул и выдохнул, чтобы успокоиться. И тут же с шипением дернулся, потому что по голой спине обжигающе продрало холодом. Рыжий рывком повернулся на пятках. Покачал головой, вздохнул. Двор был полон людей, и все пялились. Не на меня, конечно, подумал Рыжий, кому я нахуй нужен.       А хотя вот же.       — Еще раз так сделаешь — уебу.       Хэ Тянь прижал мокрую бутылку к шее и улыбнулся так, что у Рыжего волоски на пояснице встали дыбом. Он дернул кадыком и отступил на шаг назад. Хэ Тянь тут же подался вперед, медленно обвел взглядом голый торс и сказал:       — Жарко. Я подумал, ты был бы не против немного остыть.       Рыжий смял влажную майку в кулаке и отступил еще на шаг назад. Хэ Тянь отнял полупустую бутылку от кожи и протянул ее Рыжему. Покачал в руке.       — Холодная. Маленькими глотками. Чтобы не простыл.       В том месте, где с шеей соприкасался пластиковый бок бутылки, на коже осталось влажное пятно. От него за шиворот школьной формы медленно сползала прозрачная капля.       Хэ Тянь смотрел ему в лицо и улыбался, а глаза у него были почти черные. Рыжий к тому времени уже прекрасно знал, что это значит.       Но не здесь же.       Он протянул руку, скрутил крышку и в два глотка высосал холодную воду. Закрутил, приложил прохладный еще пластик к горлу и с вызовом посмотрел на Хэ Тяня.       Хэ Тянь все никак не мог прекратить улыбаться. Протянул руку, отнял бутылку, поболтал. В рельефных углублениях на дне плеснулась пара капель.       — Если ты заболеешь, мне придется пропустить занятия, — сказал Хэ Тянь, откручивая крышку. Присосался к горлышку и вытряс из бутылки последний глоток воды. — Я должен буду проследить за тем, чтобы ты вовремя принимал лекарства.       И снова коротко мазнул взглядом по телу.       Рыжий уже открыл рот, чтобы сказать что-то едкое, когда до слуха донеслись негромкие, но вполне различимые слова. Он услышал их невольно. Хотел бы не слышать, но пришлось.       — … не кажется. Да ты только посмотри на них, точно. Не понимаю, как Хэ Тянь мог опуститься до такого?       Спину снова продрало холодом. Только в этот раз никто не водил по коже холодной бутылкой.       Рыжий отступил назад, дернул головой, поискал глазами, кто сказал, но девчонок вокруг было много — конечно, здесь же ебаный Хэ Тянь, вся женская половина школы притащилась на площадку, чтобы быть к нему поближе. Сверкнуть по возможности ямочками на щеках и короткой юбкой.       И острыми зубками. Блядищи.       Он обернулся и замер. Лицо у Хэ Тяня было холодным, будто его высекли из камня. Блядь, подумал Рыжий, он тоже услышал. Охуенно, наверное, слышать, что ты опустился. До такого.       «‎Такое» — это я. Со всем моим дерьмом. Похуй, сколько всего нас связывает — дерьмо из прошлого всегда будет моим личным. Его уже никак пополам не разделить. Да и не надо, в самом деле. Мало я, что ли, и так порчу репутацию красавчику. Собой.       А дерьмо всегда будет продолжаться. Валиться на меня со всех сторон, потому что такая у меня жизнь. И его забрызгивать, если он будет рядом стоять.       Рыжий исподтишка посмотрел на Хэ Тяня. Скользнул взглядом по сжатым челюстям. Посеревшие уже глаза холодно высматривали что-то за спиной. Что, стыдно, подумал Рыжий. Опустил глаза. Они уперлись в две пары кед: новенькие, начищенные и аккуратные — и рядом с ними порядком потасканные. Стыдно, конечно. Любому на его месте было бы стыдно.       Солнце все еще жгло спину, но Рыжий отступил еще на шаг назад и натянул сырую майку. Украдкой понюхал подмышку, пока одевался. Блядь, я еще и воняю. Охуенная компания для ебаного Хэ Тяня, у которого была не физкультура, а биология. Почему-то в такие моменты все вокруг будто специально подчеркивало разницу между ними. Прорисовывало контрасты. Ебалось бы оно все.       Хэ Тянь скованно повернулся к нему и забросил руку на плечо. Придвинулся ближе, уперся чистой футболкой во влажный бок. Че, и не противно, подумал Рыжий. Быть такого не может. Заставляет себя терпеть.       Только если ты думаешь, что на меня вот так твоя позолота переползет, ты малость, бля, ошибаешься. Никогда этого не случится. Просто тебя это однажды заебет, и все закончится.       Рыжий скрипнул зубами и шагнул вперед быстрее. Рука соскользнула с влажного плеча. Хэ Тянь негромко прочистил горло и сунул ее в карман. Назад забрасывать не стал.       Вот и все, подумал Рыжий с каким-то злым удовлетворением. Вот и нехуй. Не будем забывать, где чье место. Потому что забыть об этом нам не дадут.       И не дали: на следующий же день, когда после уроков они зашли в закусочную, случилось похожее дерьмо. Они уже собирались уходить, и Рыжий встал из-за столика первым. Платил, естественно, Хэ Тянь, и он же болтал с официанткой по поводу заказа — Рыжий не мог бы позволить себе и плошки пустого риса в этом месте, но к этому он уже более-менее привык. А вот к тому, что случилось позже, он не привык, и привыкать не имел намерения.       Он нависал над столиком, застегивая ветровку, когда к нему подскочила официантка и зашипела:       — Эй! Проваливай отсюда, не приставай к посетителям!       Рыжий замер. Медленно опустил руки и переспросил:       — Че?       Получилось как-то сипло.       Официантка попятилась, но все равно вздернула острое лицо и повторила:       — Проваливай!       Кулаки сжались сами собой — Рыжий так и не понял, от чего: то ли из-за злости, то ли от обиды. Хэ Тянь вырос между ними в ту же секунду и сказал ледяным голосом:       — Он со мной.       Рыжий сцепил зубы и выскочил из сраной закусочной на улицу.       «‎Он со мной». Я — с ним. Не «‎Мы вместе» или еще какая-нибудь похожая хуйня, а именно я с ним. Как собака с владельцем. Как будто он за меня ручается. Гарантирует защиту своей репутацией. Это все, что у меня есть в глазах окружающих — репутация Хэ Тяня. Чудеса его благожелательности. Счастливый, блядь, билет в жизнь. Одного-то меня бы в эту ебучую жральню даже не впустили.       А ему каково, подумал Рыжий. Все время меня стесняться. Ждать, где еще придется объяснять, почему это рядом с ним, таким всем воспитанным и подающим надежды, отирается такой сомнительный человек.       Блядство.       Просто интересно, на сколько его хватит.       Хэ Тянь догнал его уже в другом квартале. Пристроился в широкий шаг и сказал, повертев в руке какую-то карточку:       — Сертификат на бесплатный обед.       Рыжий молча шагал вперед.       — Она очень извинялась. Просила тебе передать.       — Ага.       — Малыш Мо, не злись.       — Я не злюсь.       Подумал: я реально не злюсь. Мне за себя стыдно. Совершенно другого порядка хуйня.       Хэ Тянь на ходу выбросил карточку в урну и сказал легким голосом:       — Больше туда не пойдем. Мне все равно там не понравилось.       И даже это, подумал Рыжий. Сунул руки в карманы, ссутулился, сжал кулаки. Ты можешь позволить себе вот так послать нахуй возможность пожрать на халяву, просто так, без особого повода. Потому что тебе там все равно не понравилось, а на самом деле чтобы не выслушивать больше от официантов, что ты пришел туда с человеком, похожим на попрошайку. А я даже этого не могу. Сам бы я туда больше не поперся, конечно, в пизду это все. Но вот маме бы отдал этот ссаный сертификат. Придумал бы, откуда взял. Разве не похуй. Когда она ела последний раз то, что приготовила не она и не я.       Только ты-то, подумал Рыжий, скосив глаза на вышагивающие рядом новехонькие кеды, в этом не виноват. Тебе и самому за меня прилетает.       И остается во всей этой хуйне только один вопрос. Вопрос времени.       В тот вечер Хэ Тянь больше не трогал его и пальцем. Коротко поцеловал в темном переулке, когда Рыжий скомкано попрощался. Не в губы даже. В щеку.       И с тех пор все будто покатилось с горки, подгребая боками все больше дерьма, как один большой снежный ком. Дерьмовый ком. Ком дерьма.       Рыжий слушал фразы, звучащие оттуда и отсюда, и вскидывал глаза на Хэ Тяня. Хэ Тянь каменел. Че делать, думал Рыжий, вращая башкой по сторонам, пиздить баб? Запугивать? Требовать извинений?       А за что? За то, что они говорят правду?       Вот что было во всем этом самым херовым. Все это было правдой. Вся хуйня, которую им волей-неволей приходилось выслушивать. Которую слушал Хэ Тянь. Наслушивался, накручивал, притихал. Не то чтобы Рыжий думал, что он совсем дебил и без подсказок не поймет, но одно дело — понимать, и совсем другое дело, когда тебе об этом постоянно напоминают. Капают на мозг.       Накапали все-таки, суки. До такой степени, что Рыжий уже и не помнил, когда они нормально прикасались друг к другу. Не в штаны лезли, нет — просто трогали друг друга. За руки там, или обнимались, вот это все. Хуй знает, когда. До того случая на школьном дворе, наверное. Что-то постоянно мешало, даже когда они оставались наедине за закрытой дверью, давило и мучило, не позволяло расслабиться. Витало вокруг них хуевым своим шлейфом, висело в воздухе. «‎Разве Хэ Тянь не понимает, что этот псих им пользуется?». «Может, он чем-то шантажирует Хэ Тяня?». «‎Надеюсь, он не втянет Хэ Тяня ни в какие грязные дела». Какие там нахуй грязные, думал Рыжий. Такими темпами между нами скоро вообще никаких дел не останется.       Когда он подумал об этом впервые, его встряхнуло так сильно, что Хэ Тянь шагнул ближе и спросил: у тебя что-то болит? Было такое, вспомнил Рыжий, и правда, он спрашивал. Рыжий ответил: нет. Потому что не знал, как сказать, что да. Хэ Тянь спросил бы, что, а что — Рыжий и сам не понял. Все сразу. Похуевило как-то отовсюду: скрутило живот, ослабели ноги. Он опустил голову и помотал ею. Хэ Тянь отступил назад.       Рыжий смотрел под ноги и говорил себе: нахуй. Не все из этого правда. Я не хочу ему зла и не тащу его ни в какие дела. Я им не пользуюсь, это пиздеж. Я не пытаюсь поднять себе рейтинг или чем-то его привязать, я его изо всех сил отгораживал от своей жизни. Кто виноват, что для Хэ Тяня любое заграждение — это личный вызов? И Рыжий выдохнул чуть спокойнее. До следующего раза.       Следующий раз случился в тот же вечер, когда он уже лежал в своей постели. Нужно было уснуть побыстрее, но башка наворачивала мысли с утроенной силой, как и бывало всегда по ночам. Я им не пользуюсь, снова сказал себе Рыжий и тут же спросил у себя же: а как тогда это называется?       Хэ Тянь угощает. Хэ Тянь помогает. Хэ Тянь заботится.       А суть-то одна: он отдает, а я забираю. И нихуя не даю взамен.       Рыжий сцепил зубы и схватил мобильный. Посмотрел в открытое окно чата, подумал: как спросить?.. И тут же замер, потому что внизу запрыгала строка набора сообщения. Сердце моментально разбухло, как ватный шарик в воде, придавило что-то внутри, и Рыжий перестал чувствовать тело. Сейчас этот уебок напишет: я тут подумал и понял, что все вокруг говорят правду. И как-то меня такой расклад не устраивает.       Кого бы устроил, подумал Рыжий. Шумно выдохнул пересохшим ртом.       Карандаш внизу чата попрыгал еще пару минут, за которые Рыжий успел ободрать с губ всю кожицу и теперь только слизывал кровь, а потом перестал, и Хэ Тянь вышел из сети. А сообщение все не приходило.       Че за срань, подумал Рыжий, тупо пялясь в затухающий экран. Перевел взгляд в потолок, проследил за прыгающим пятном уличного света. Хотел же что-то написать. Почему не написал?       Тоже не знает, как спросить. Или просто хочет сказать что-то лично.       Что хорошего можно хотеть сказать лично?       Блядь.       Надо сказать первым. Сказать правду. Что я не поэтому, не из-за ссаных репутаций и рейтингов. Завтра же, прям перед первым уроком. Выдерну его из курилки и скажу.       Но Рыжий ничего не сказал — ни наутро, ни позже. Смотрел на Хэ Тяня — и не мог. Каждый раз, когда собирался, во рту будто что-то слипалось, и получалось только бестолково хватать воздух, как рыба. Пиздец, думал Рыжий, пиздец, просто пиздец. Какого хуя так страшно?       А уебки вокруг не замолкали, и на них с Хэ Тянем все время смотрели, и иногда даже показывали пальцами — а может, Рыжий уже просто ебнулся вконец и не мог различить, в его это сторону тычут рукой или в сторону автомата с газировкой. Хэ Тянь мрачнел с каждым днем все больше. Не придвигался ближе в жральнях, не совал колени между коленями Рыжего под столом, не пытался прижаться в лифте. Но зачем-то продолжал таскаться за ним на подработку и звал после нее поесть. И к себе. Тоже зачем-то: большую часть времени они втыкали в телек или каждый в свой телефон. Рыжий в такие моменты ловил себя на том, что не смотрит вообще никуда. Просто проваливается взглядом в пустоту. И не то чтобы Хэ Тянь был сильно бодрее.       Ебучая раменная стала последней каплей. Хэ Тянь молча ковырял палочками в пиале, а когда отошел расплатиться, Рыжий, нервно подергивая ногой, прислушался к разговору за соседним столиком.       —... и не стесняется!       — Не может быть!       — Честное слово!       — Думаешь, правда только из-за денег?       — Я больше чем уверена!..       А я больше чем заебался, подумал Рыжий, глядя на возвращающегося к столику Хэ Тяня. Взялся за голову обеими руками. Сколько можно тянуть. И так уже, наверное, поздно. Но он должен быть честным.       Всю дорогу подбирал слова, но они не шли. Только какие-то обрывки. И еще кое-что, самое стыдное и жалкое, что только можно сказать в такой ситуации.       Но что, если не это.       И поэтому он выпалил в полумрак, как только они вошли в студию:       — Я с тобой был не из-за бабок. Я тебя не использовал. Я тебя… честно. Я тебя честно.       Хэ Тянь замер с ключами в руках и долго смотрел на него, не говоря ни слова в ответ.       Рыжий подождал немного, выдохнул сухим ртом и прошагал к дивану. Добавил уже оттуда, не поднимая глаз:       — Серьезно. Тебя. А не что-нибудь из этого.       И обвел рукой студию, чтобы показать: не это все. Это мне нахуй не надо.       Мне был нужен ты. А теперь надо не забыть забрать с собой домашнее, потому что что-то не бросается Хэ Тянь навстречу с радостными объятиями. Сидит вон, хлопает глазами и ждет. До пизды эта честность, значит. Стою теперь перед ним, как голый, душа наизнанку. Зато честный, бля.       Но какого хуя морозился-то я, когда это он перестал ко мне приближаться?       — Че за бред. Когда я тебе говорил, что не хочу, чтобы ты меня трогал?       Хэ Тянь нахмурился еще сильнее и спросил:       — А я тебе когда говорил, что не хочу тебя трогать?       И уставился прямо в глаза.       Че за бред, опять подумал Рыжий. Сказал:       — Как так получается — ни я не говорил тебе ничего такого, ни ты мне, а все равно все пошло по пизде?       Хэ Тянь тревожно усмехнулся, сцепил руки и сказал:       — Как-то так и получается.       Рыжий выдохнул, медленно и рвано. Так, бля, так. Может, и не так все хуево, как кажется.       Он переступил с ноги на ногу и быстро спросил, пока не передумал:       — Мне уходить?       Хэ Тянь расцепил руки, перебрал пальцами и переплел их заново. Сказал осторожно:       — Только если ты сам…       — Давай без этой хуйни, — оборвал его Рыжий, — просто скажи, как ты сам хочешь, честно, как есть: ты хочешь, чтоб я свалил?       — Нет, — быстро ответил Хэ Тянь. — Нет, Рыжий, нет, конечно нет. Я больше всего на свете хочу, чтобы ты не уходил.       Внутри будто что-то оборвалось. Какой-то трос, который все эти дни тянул желудок, и легкие, и сердце, и все остальное, чем набито тело, к земле, и дышать разом стало как-то легче. Вот так, подумал Рыжий, понемногу. Он вроде не пиздит. Теперь главное не налажать опять.       Знать бы еще, как.       — Ладно. Тогда скажи мне, какого хуя ты морозился.       — Я не морозился. Это ты начал.       — Не-не-не, — Рыжий выставил перед собой ладонь и покачал головой, — так не пойдет. Я, может, и ебнутый малость, но не совсем дебил.       Ладонь тряслась. Рыжий сжал ее в кулак и сунул назад в карман.       — Не надо мне заливать, будто я себе что-то выдумал, а ты вел себя как обычно. Нихуя не как обычно. Тебя всегда так дохуя вокруг, что за тобой мира не видно. Не было этого в последнее время. Ты морозился, и не пизди, что нет.       Хэ Тянь поджал губу и медленно покачал головой. Сказал:       — Я видел, что тебе плохо. Не хотел делать еще хуже. Приставать к тебе.       — Нихуя себе, — возмутился Рыжий, — ты с каких пор стал таким предусмотрительным? Раньше тебя что-то не сильно волновало, плохо мне или нет, пёр всегда, как танк!       — Ну да. А ты раньше был бы только рад, если бы я перестал приставать.       Ладно, подумал Рыжий, один-один. Кое-что и правда меняется.       И тут же подумал: какое нахуй один-один, мы тут что, соревнуемся?       — Допустим.       — Я видел, как ты реагируешь на то, что говорят, и…       — А, — ехидно бросил Рыжий, скрестив перед собой руки, — теперь ты уже вдруг начал понимать, о чем я говорю, да?       Хэ Тянь медленно закрыл глаза и сказал виновато: да.       — Нахуя тогда делал вид, что не вкурил?       Хэ Тянь пожевал губы, будто сдерживая рвущиеся изо рта слова, а потом дернул плечом и сказал:       — Просто.       — Не, — мотнул башкой Рыжий, — нихуя. Я тебе выворачиваюсь, а ты пятишься? Давай или честно, или я пошел.       Хэ Тянь посмотрел ему в глаза, сглотнул и сказал сухо:       — Я боялся.       За ребрами дрогнуло. Вот этот самоуверенный мудак — и боялся? Да в жизни не поверю.       Но Хэ Тянь смотрел на него так, что было ясно: он тоже выворачивается. Может быть, как еще никогда до этого.       Рыжий потер грудину сложенными руками и спросил так же сухо:       — Чего боялся?       — Что ты уйдешь. Если я скажу, что понимаю, о чем ты. Скажешь, что решил все закончить — и уйдешь. Из-за того, что все говорят.       Рыжий медленно выдохнул и сказал: ну что ты за еблан.       — А что, это не ты тут только что собирался на выход?       — Иди-ка ты в пизду, — душевно посоветовал Рыжий. Хэ Тянь хмыкнул. — Мы еще не все выяснили.       — Да, — сказал Тянь, — не все. Может, раз уж ты не собираешься больше сбегать, присядешь?       — Слышь — сбегать!.. Ты ебало свое видел? Как будто кто-то умер! Или умирает прям щас!       — Так и было. Я умирал.       И улыбнулся. Слабо, но уже похоже на то, что было до всей этой поебени.       Как я скучал, подумал Рыжий.       Шагнул вперед, сел на угол дивана, уперся локтями в колени и сказал:       — И нехер мне тут ухмыляться. Сделай как было. Верни страдальческую рожу.       — Не могу, — сказал Хэ Тянь. Выглядел он так, будто и правда не мог: губы разъезжались в улыбку все увереннее, и это будто ослабляло Рыжему какую-то застежку в петле над кадыком. Жить становилось легче.       Поддаваться этому облегчению было страшно.       — Значит, ты все-таки слышал все то дерьмо.       Хэ Тянь снова помрачнел — не до полумертвого состояния, конечно, как было каких-то полчаса назад, но улыбка поугасла. Ничего, сказал себе Рыжий, это надо сделать. Улыбаться будем потом.       От мысли о том, что какое-то «потом» вообще будет, Рыжий и сам чуть было не улыбнулся. Вовремя прикусил губу.       — Слышал, — сказал Хэ Тянь. — Но не слушал.       — Какого ж ты хуя тогда… а, ну да. Я понял.       Рыжий посидел молча еще немного, а потом откинулся на спинку дивана и признался:       — А вообще-то нихуя не понял. В чем дело-то было? Что это еще за «слышал, но не слушал»? Философ ебучий.       Хэ Тянь вздохнул и тоже откинулся назад. Рыжий подумал: наконец-то, блядь. Сидел так, будто палку проглотил. Расслабь спину хоть ненадолго, придурок.       — Я слышал то, что о нас говорят. Сначала подумал, что нужно с этим разобраться, но в первые разы я не понимал, слышал ты это или нет. Не хотел привлекать внимание — вдруг нет. Потом ты услышал. Когда я подошел к тебе после физкультуры во дворе. Было видно. Я тогда еще подумал, что надо бы разобраться. Но я не думал, что ты это так серьезно воспримешь. И я не хотел бросать тебя, чтобы выяснить, кто такой умный это сказал. Думал, если уйду, будет хуже. А надо было, наверное. А подходить к девчонкам после уроков или когда тебя не было рядом, было как-то… Не хотелось, в общем. Я думал, что если буду их совсем игнорировать, они успокоятся.       Он виновато вздохнул и потер лицо руками. Рыжий понял, что затаил дыхание, и тоже глубоко вздохнул.       — И думал, что если я буду рядом, то покажу тебе, что для меня все эти разговоры ничего не значат. Хотел поддержать тебя, думал, что обойдемся без выяснений. И так ведь ясно, что все эти слухи — бред. Но ты стал зажиматься, как раньше. Хуже даже, чем раньше. И тогда мне стало страшно начинать разговор потому, что казалось, будто уже поздно. Мне казалось, что на тебя это слишком давит. Что ты уже принял решение все закончить и теперь просто ждешь подходящего момента, чтобы это сказать. Ходил и думал все время: вот сейчас он скажет, что все, и уйдет.       Хэ Тянь поднял голову, посмотрел на Рыжего и сказал:       — Я так рад, что нет.       Я тоже, подумал Рыжий. Хлопнул себя ладонью по лбу, сказал: пиздец.       Посидели молча. Потом Рыжий уточнил:       — То есть ты это не потому, что наслушался и поверил, а потому что… я напрягался?       Хэ Тянь кивнул. Рыжий поднял брови и покачал головой.       — Я понимал, каково тебе было слушать о себе такие унизительные вещи. Из-за того, что ты со мной. Но я никогда не думал о тебе того, что говорили вокруг. Просто не знал, как сказать, что…       — Да насрать мне на то, что вокруг пиздят, — перебил Рыжий, — я как до этого жил, по-твоему? Что, думаешь, пока тебя рядом со мной не было, мне хвалебные гимны пели? Всю жизнь говно выслушивал. Привык уже.       Хэ Тянь нахмурился.       — Почему тогда ты так реагировал?       Рыжий пожевал щеку изнутри и сказал себе: или честно, или уебывай. Хочешь уебывать? Вот и не ссы тогда.       — Потому что боялся, что ты в эту хуйню поверишь.       Хэ Тянь как-то разом окаменел, будто прирос к дивану всем телом. Даже не видно, что дышит.       Рыжий пощелкал суставами на пальцах и добавил, глядя в пол:       — Думал, это ты ходишь и не знаешь, как сказать, что сворачиваемся. Что тебя заебали эти унижения. Типа до чего ты опустился и все такое.       Хэ Тянь подался вперед, прищурился и спросил тихим голосом:       — Ты был таким, потому что беспокоился, каково мне?..       Рыжий помолчал и выдавил горькое:       — Да. И потому что мне стыдно. За то, какой я. И что тебе приходится меня стесняться.       Хэ Тянь выдохнул, быстро придвинулся ближе и рывком обхватил Рыжего за плечи.       — Господи, Рыжий. Я никогда тебя не стеснялся.       Рыжий уткнулся носом в шею и глубоко вдохнул знакомый запах. Поднял руки, вцепился в одежду Хэ Тяня на спине и прижался к нему еще сильнее. Сказал прямо в кожу у кадыка:       — Блядь, я так скучал.       — Я тоже, малыш Мо, — быстро ответил Хэ Тянь куда-то в висок. Коснулся волос губами. — Я тоже. Невыносимо.       — Я честно тобой не пользовался, — добавил Рыжий, поднимая голову. Заглянул Хэ Тяню в глаза. — Мне твои бабки нахуй не нужны. Ты же их сам мне совал всегда. Заебись, конечно, что они у тебя есть. Но если бы их не было — хуй бы с ними. Честно.       — Я верю тебе, малыш Мо, — ответил Хэ Тянь, боднув его лоб своим. Прижался губами к губам и закрыл глаза. Положил ладонь на затылок, погладил. — Я верю. Это неважно. Я верю.       — Я тебя честно, — сказал Рыжий в перерывах, когда губы были свободны. — Я тебя… блядь.       — Я знаю, — торопливо шепнул Хэ Тянь. Потянул Рыжего на себя. — Я тебя тоже. Честно.       — Давай если что-то парит, сразу говорить, — сказал Рыжий, задирая на нем футболку. — Я ебал такие приколы. Я больше не буду молчать.       Хэ Тянь оторвался от шеи Рыжего и сказал: я очень постараюсь, чтобы ты не молчал прямо сейчас.       Рыжий вознамерился помолчать из чистой вредности, но Хэ Тянь отнял вторую руку от затылка, и план не издавать ни звука Рыжий завалил с треском.       Хэ Тянь как раз допивал свою газировку, когда до них обоих донесся громкий шепот:       — Может быть, у него есть какой-то компромат на Хэ Тяня?       Рыжий стрельнул глазами в движущийся кадык. Хэ Тянь спокойно допил газировку, закрутил бутылку и громко спросил у Рыжего, не отрывая от него глаз:       — Малыш Мо, у тебя есть на меня какой-то компромат?       Рыжий посмотрел в ухмыляющееся лицо, поправил лямку рюкзака на плече и сказал: щас будет.       Шагнул вперед и попробовал газировку на вкус.       Сзади шумно ахнуло на разные голоса. Щелкнула камера мобильного. Рыжий отступил назад, облизал губы и сказал: слишком сладкое. Как ты такое пьешь.       А мне нравится сладкое, сказал Хэ Тянь и дал Рыжему шанс распробовать вкус поглубже.       Что-то в этом есть, подумал Рыжий, стараясь не улыбаться. Получалось плохо, и было по-всякому неудобно, но все равно хорошо.       А вот газировка все-таки была дерьмовой.