resplendence

Lorde — Buzzcut Season

Шёлковый стук капель осеннего дождя о затуманенные окна превращался в умиротворяющее звучание древнегреческой арфы, погружающей сознание в глубокие фазы концентрации, ведь полуэльфийские ушки Лоррейн заострялись при улавливании подобных симфоний; однако сейчас композитором сея дивного аккомпанемента был вовсе не Орфей, а сама мать-природа. Небесный плач своим расслабляющим эффектом непременно нагонял на всех студентов нежеланную сонливость и потребность укутаться в махровый плед, однако, по мнению Лоррейн, его главной функцией было убавление порой излишнего шума города. Девушка больной любовью любила родной город и уже не отделяла себя от безумного ритма, ведь его частичка навсегда приросла к артериям тела, к сердцу ведущим, но всё же звуки недовольной пробки или смачных ругательств с сильнейшим бостонско-итальянским акцентом, доносящиеся с улицы, так скажем, не всегда помогали при наброске эскизов, а особенно при обучении, поэтому дождь в данную минуту выступал верным другом для вдохновения и состояния полного умиротворения. — Валёр слишком нагнетающий, — сухо проговорила Миссис Хилл, слегка наклонившись в сторону Лоррейн, аккуратно, еле проводя мезинцом по бумаге, указала на недочёты работы: — Тональная градация резкая, обрубленная, не хватает плавного перехода, — замечания не особо помогали девушке, скорее, злили и заставляли работать ещё хуже. Внутренняя гармония и уравновешенность в оценке своих возможностей определённо являлись финишными прямыми, к которым стремилась по окончании факультета высших искусств, но в этот раз и вправду не видела никаких объективных ошибок в эскизе, это было несовпадение вкусов, не более. Только согрелась для вокального несогласия с преподавательницей, как быстрое обращение, кажется, Дугласа, и Миссис Хилл уже стремилась отлучиться в другой конец аудитории, но перед окончательным отстранением в противоположную часть ряда подробнее разъяснила студентке требования, которым та редко умудрялась соответствовать: — Нежность, Лоррейн. Больше нежности, — активная жестикуляция словно служила аппаратом для запечатления всех эмоций в лёгкие и плавные взмахи старческими руками. Женщина вскоре ушла напутствовать другим, а Брэдфорд осталась тонуть в своём негодовании. Ну не получалось у неё «нежно». Броско, дерзко, в кой-то веке, коряво — да. Но никак не «бизе на фарфоровом блюдечке» как когда-то выразилась преподавательница. Однако плавный и не мятежный стиль для Лоррейн казался полным гротеском и безвкусицей, как будто Моне и Мане выделялись своей экспрессивностью, чёрт, да если бы не злосчастная «а», их бы даже отличить не смогла... Хотя у Мисс Хилл могла пойти пена изо рта, если бы обладала способностью читать мысли, но девушка твёрдо убеждена в своей правоте. Это не её предпочтения, и точка. Античные часы на хрупком запястье заплетались в колючую верёвку, оставляющую красные следы на фарфоро-молочной коже, а металлические линии на ней напрочь отказывались двигаться к желанной Римской циферке. Абсолютно точно было одно: суждено провести очередное столетие на паре строгой и педантичной аристократки, ненавидящей всех любимых художников Лоррейн. Словно Бексински и Врубель когда-то лично подрезали её в пробке... Взаимные гляделки через ряды с Вивьен помогали снять хоть долю напряжения и методом дружеской телепатии, одним лишь закатом глаз выразить: «Да достала она», однако Вив не так тяжко давался предмет, отрицать это было глупо. Она изящна в своих рисунках, ведь с овладением техники и авторского почерка выделяла свои работы среди остальных более тусклых или слишком «неправильных», как в случае с Лоррейн. К тому же, блондинка была одной из любимых учениц Миссис Хилл, следовательно, их секретные конспирации таковыми и должны были оставаться, секретными. Лоррейн и не думала ввязывать подругу в войну одного изнеможенного и вот-вот уже сдающегося врагу солдата — лишь невозмутимо возвращалась к работе, за исключением некоторых случаев, когда вероломно поддавалась гипнозу происходящего за панорамным окном и теряла любую связь с настоящим. Единичные капли стремились догнать друг друга в предсмертной гонке, оставляя аккуратные следы конденсации, а палитра бежевых оттенков, окрашивающих насчитанное количество зданий снизу, становилась размытой и окутанной забвенной тайной неладной погоды. А в чём же, собственно, заключалась «неладность»? Если только в подобные минуты могла поистине обрести жалкий отрывочек того умиротворения, о котором все так усердно мечтают. Дождь её усмирял, но не только из-за звучания или аромата охлаждающей свежести и румянящего холода, лишь концептуальное восприятие его как явления — вот истинная причина такой привязанности, ведь с помощью дождя небеса обнажают своё нутро: не всегда приятное, многими нелюбимое, холодное, противное, вызывающее проблемы, порой даже бедствие, но непременно истинное. Капли — слёзы, которые уже не удаётся сдерживать, впитывать в себя. Это рушение баррикады, некое перерождение, дающееся тягостно и заметно для всех окружающих, но часто после появляется радуга, выглядывает солнце, вырастает росток и, наконец, почва перестаёт страдать от обезвоживания.

***

— Брэдфорд, стой! — длинная рука Вив потянулась вверх, а за ней и всё тело девушки, желая быть замеченной средь скопившейся толпы студентов у выхода. Лоррейн, за которой трудно было уследить через спины другой молодёжи, стремительно направлялась к выходу, походка была быстрой, а каштановая копна волос пряталась в объёмом капюшоне, быстро наброшенном поверх туманной головы. Эриксон слишком хорошо знала это состояние подруги, помочь хотела как можно быстрее, вот и так очевидно привлекала её внимание, хотя знала, что не лучший это способ, особенно с ней, однако альтернативного выхода как такового не было, действовать надо было мгновенно, иначе впоследствии будет только плачевный результат. Но вот только откликнулась не моментально, сначала слегка притормозила, а потом резко и довольно обрывисто, как и бывает в порывах данных, практически сталкиваясь с кем-то, развернулась к подруге: цвет лица был белее китайского фарфора, а затруднённое дыхание даже издалека настраивало Вивьен на волну настороженности. Людей было столько, что комок к горлу Лоррейн потихоньку наступал, а духота, нарастающая в воздухе, душила, словно самая колючая проволока у шеи, её глаза опасливо забегали по незнакомым лицам, разум пытался поймать нить обрывистых диалогов окружающих, и, кажется, существование лучшей подруги уплывало на заброшенный второй план, но Эриксон быстро сумела отыскать выход из периодически повторяющейся ситуации: пробившись сквозь толпу, крепко обхватила дрожащие плечи и стремительно вывела её на свежий воздух. Отойдя в сторону и убедившись в отсутствии посторонних, вновь обратилась к Брэдфорд: — Рейни, дыши, — словно напевая сладкую колыбельную, проговорила, стараясь достучаться, — всё в порядке, ты со мной, ничего не случилось, — но Лоррейн не могла так безмятежно побороть себя, и ритм сердца только ускорялся, напоминая бег раненного зайца. — Так, сконцентрируйся на мне, смотри мне в глаза, — звон в ушах не стихал, а только резал перепонки с каждым удалённым сигналом или доносящимся с дороги звуком, речь Вивьен была неуловима. — Лоррейн! Пожалуйста, посмотри на меня, — мутный взор наконец-то смог уловить лазурь васильковых глаз, а в них и комфорт с осознанием знакомого и родного. — Да, вот так, хорошо, не отрывай взгляда и продолжай дышать, — дыхание приходило в норму, а тягостность и впившийся в неё страх неизведанного отступал, постыдно склонив голову в поражении, Вив вновь удалось победить внутренних демонов подруги. Смазанные слёзы по тусклым щекам и крепкое объятие, всем своим существом воспевавшее: «Спасибо». — Вив, мне так жаль, я не знаю, что опять спровоцировало, там было так много людей и столько шума, ещё и Мисс Хилл сегодня, я не хоте- — нескладная и протараторенная речь в острое плечо, которое обкалывало скулы из-за джемпера, была прервана спокойным поглаживанием по спине и бархатным нашептыванием: — Всё хорошо, не смей даже извиняться, ты не виновата. — Кратко, но так содержательно. Порой только этих слов и не хватало для окончательной нормализации нейронных импульсов. Осенний воздух обдувал влажные следы на лице, окаменевая их, словно запечатывая на века на её щеках, но бурлящий шум Нью-Йорка и непрекращающееся движение вокруг давали возможность снова нажать «плей» после временного привала. — Без понятия, что бы делала без тебя, — рефлективный обыск дна потрёпанного рюкзака на наличие ещё не выкуренной пачки, конечно же, оказался успешным. Уже умелые пальцы несколькими лёгкими махинациями поместили убивающий свёрток бумаги меж алых губ, а освободившиеся руки рылись в поисках зажигалки в узких карманах джинс. — Спилась бы или в кукушке лежала вместе с Миссис Донован, — острый ум и молниеносная смекалка снова спасли угрюмый день Брэдфорд. Вив нерешительно протянула нужный огонёк к кончику сигареты, свисающей изо рота Лоррейн, опасаясь ветра, прикрыла тихое пламя ладонью. Долгая, окрыляющая затяжка наполнила внутренности пустым и терпким дымом, напрочь выдворяя тревогу и ненужный мятеж. – Ну, со старушкой Донован ты загнула, белобрысая, — смех и лёгкое откашливание смешивались в такое юношески-безалаберное звучание, такую приторную банальщину, что аж челюсть сводило. — Да, тараканов у меня куча, но ещё не изгоняю тёмных духов из соседских кошек, — Лоррейн расплылась в ироничной улыбке, вспоминая все поистине безумные выходки бывшей соседки, которая обрела свой новый дом в городской психбольнице, где слушателей её историй нашлось куда больше, однако Вив же пропустила легкомысленные ремарки мимо ушей, явно будучи озадаченной другим. После несколько долгого молчания она прервала эту грустным образом весёлую ноту реминисценции: — Рейни, когда бросишь? — мама в подруге проглядывалась часто, но порой это чистосердечное качество доходило до абсолютно абсурдных пределов, и не хватало только просьб о надевании шапки во имя избежания гайморита. Отстронила почти докуренную сигарету от губ и, запрокинув голову вверх, практически проигнорировала внезапную смену курса разговора, если бы не вскользь сказанное: — А я разве должна? — слова выливались вместе с выпускаемым дымом куда-то в загрязнённое небо Большого Яблока. Серьезная позиция Вивьен же оставалась непоколебимой глыбой в бушующем океане. — Курение уж точно не сделает ситуацию лучше, — как-то несерьёзно прозвучало данное высказывание из уст человека, который и потянул первую дозу никотина на невзрачной вечеринке пару лет назад, этому и усмехнулась Лоррейн. — Оно успокаивает, сама знаешь. — У тебя только что был очередной приступ, а ты сразу находишь время покурить? Есть другие способы расслабляться: йога, медитация, больше сеансов с Дениз. — Да-да, супы, секс и приветствия солнцу, — всё ещё не сходила с волны тёмного юмора Лоррейн. Блондинка сделала глубокий, фрустрационный выдох: – Пойми, я не просто пытаюсь быть занудой, я очень переживаю. Курение — не самый лучший сопроводитель на пути к исцелению, оно лишь делает этот путь более извилистым. — Мне определённо нравится твой поэтический настрой, — подмигивание левым глазом, и сарказм плескался из жертвы никотиновой зависимости, как апельсиновый сок во время очищения богатого на витамин C фрукта. — А Дениз ничего про твою зависимость не говорит? — не могла разглядеть явную несерьёзность Лоррейн по отношению к этой теме и продолжала дёргать за потрёпанные верёвочки шаткого терпения. — Нет, Дениз про «зависимость» ничего не говорит, а вот про нужду в нахождении комфорта, каждый грёбаный раз, — окончательная затяжка дополнилась ярким финалом в виде дуновения дыма в херувимское лицо Вивьен. — Блять, Брэдфорд! — истерически отмахнувшись от терпкой консистенции, в ответ лишь получила сиплый смех брюнетки. — Относись к этому попроще, смайлз, — высосав оставшийся яд из дымящегося бумажного цилиндра, отшвырнула бычок в рядом стоявшую урну. Да, в Нью-Йорке и такие бывают, хотя по всеобщей грязи города можно делать ставки на их дефицит. — И спасибо за зажигалку! — хитренькая ухмылка расплылась на естественном лике. Спрятав руки на дно карманов классического пальто, красиво поставила символическую точку в нежеланном разговоре и начала потихоньку направляться к метро, однако ещё окончательно не развернулась в другую сторону, попросту не могла позволить себе не попрощавшись. Голубые глазки быстренько добежали до орбиты то ли в лёгком раздражении, то ли в признании первенства упёртости и самобытности подруги детства: — Куда идёшь-то? — поправила именной шарф от Бэрберри с изящностью престарелой баронессы. — Домой, Найтвинга проведать, а потом к твоей любимой Дениз, — лукаво улыбнулась, зажмурив глаза. — Сегодня вечером у нас вино и Венсан Кассель, да? — всё ещё пятилась назад, но уже стремительно ускорялась. Блондинка виновато удивилась, но всеми силёнками пыталась это скрыть. Уж совсем из головы вылетело, однако вибрация, спасательски издававшаяся из излишне дорогого шоппера, словно протягивала руку самого ангела хранителя, вытаскивая Эриксон из болота забытого обещания и дружеской вины. Не стала долго мешкаться и мгновенно ответила на звонок, не заставляя абонента ждать вечно, как это обычно бывало: — Дэниел! Привееет, — мгновенное повышение и без того высокого голоска казалось уловимым только слуху дворовых собак и Лоррейн, знавшей этот тон, как свои пять мозолистых пальцев. Не видать ей Вивьен сегодня, а может, даже и завтра. Цветущие отношения Дэни и Вив порой напоминали одуванчик: яркий, красивый, но выделяет много пыльцы, оттого и противопоказан аллергикам, к которым себя причисляла Брэдфорд. Лишь помахав подруге ладонью, а в ответ получив беззвучное проговаривание губами слова «прости», она направилась домой, оставив подругу стоять с приклеенным телефоном к уху на углу полупустой улицы.

***

Девиантное проведение, как осознала по горькому опыту, может привести только к замкнутому кругу: отдаление от семьи, обвинения в непохожести с ними, отрицание их материальных ценностей, ссоры из-за «грязного» бизнеса отца, а затем и просьбы об оплате престижного колледжа, намёки на расширение лимита кредитной карточки, жизнь в дорогущей студии на Верхнем Ист-Сайде, забавы «золотой молодёжи», а взамен вынужденные визиты к психологу – весь этот водоворот противоречия заставлял внутренности противно покалывать при встрече с уставшей девушкой в зеркале. Постоянное чувство вины и неудовлетворённости собой удобненько так уживались с отсутствием силы воли и стойких моральных предубеждений, уж так были запрограммированы часто барахлящие гайки в её голове. «Казаться, но не являться» – по словам её нового психолога, Дениз, это предложение синонимично её неофициальному жизненному кредо, хоть Лоррейн плохо пережила тот сеанс, буквально выскочив из кабинета с кипятком обжигающих ругательств, бурлящих внутри, но, казалось, с каждым днём всё больше и больше начинала это поистине признавать. Ведь всю свою претенциозность ощущала и когда принципиально предпочитала метро стоящей в подвальном гараже машине, и когда швейцар, имя которого не могла запомнить уже несколько дней, открывал ей тяжеленные двери в квартирный холл, и когда держала в своих ручёнках ключ от «своей» квартиры. Быть рождённой с золотой ложкой во рту воистину трудно — иногда ею можно подавиться. Окончательная забитость и облачная рассеянность стали преградой для ощущения чужого присутствия рядом, взгляд не поднимался выше дверного замка или то и дело оценивающе опускался к усеянным в слякоти от недавнего дождя кожаным ботам, обитала бы и дальше на своей удалённой орбите, если бы не навязчивое жужжание металлических ключей неподалёку и тихий шлейф матерных слов. Подняла голову на соседнюю дверь, проводя анализ высокой худощавой фигуры в чёрном. Обычно обходила стороной и в какой-то мере даже боялась чужаков дико, но невроз не выдержал и секунды бесящего звука, выдав резкий приток вокальности: — Вы неправильно вставляете ключи, — не ожидала даже от самой себя, но распознавать нервность в других людях зарождало похожее состояние и в ней, очередной заводской брак. — Надо поворачивать влево, а не вправо, и не так сильно крутить, сломаете же. — Таинственная фигура в чёрном бомбере потихоньку начала приобретать мужские очертания: сначала кудрявая копна тёмно-медовых волос, мокрая и взъерошенная, потом и лицо, уж больно интересное, скульптурное: подобные черты призывали вырисовывать их на парах древнегреческого искусства; густые, прямые брови, длинные ресницы, больше присущие женской красе, правильный нос и полные естественной меланхоличности томные глаза, цвет которых при подобном освящении оставался тайной. Художник переосмысляет значения красоты с познанием её с различных сторон, начинает распознавать дивность в каждом маленьком изъяне, смотреть на мир по-другому. Принятые стандарты искажаются, но водить носом и заниматься утопичным скепсисом в данном случае — глупо. Парень искусно красив, а вот привлекла ли её лишь его красота – уже совершенно иной вопрос. На его аккуратных и природно коралловых губах медленно, расслаблено тянулась улыбка, которая выступала контрастным оттенком по сравнению с предыдущими импульсивными махинациями ключём: — Ты ответила мне? — он смотрел совершенно безобидным и, странным образом, с обычно неприсущей незнакомцам теплотой во взгляде. Взор его деликатностью воспитанного человека, но всё же юношеской любопытностью прошёлся по ней. — Что, прости? — проморгалась быстренько, уже сожалея, что начала это взаимодействие. Его выражение не менялось, а недолгая тишина в её сознании продлилась тысячелетиями: — Я поздоровался, а ты, скорее всего, не услышала или просто не захотела отвечать, — начал прокручивать в длинных пальцах металлический атрибут, словно находя в этом какой-то комфорт, а Лоррейн это заметила, ведь часто подобное делала и сама. Заинтересовано и без фильтра смущения уставилась на юношу, явно потихоньку уплывая в своём собственном мысленном потоке: «Неужели всё настолько плохо? – настороженно помыслила. – Уже даже не замечаю других людей вокруг...» Ответов на его правдивое суждение нашла много, но вот озвучить хоть какое-то из них не умудрилась, а парень сам уже поддавался некому смущению от её взора, такого глубинного и настораживающего, словно в состоянии была увидеть все его грехи и самые сокровенные тайны, а от подобной мысли стало тесно, и по привычке выскреб наигранный кашель: — Эмм, ладно, проехали, — быстро протараторил, как и обычно в неуютных ситуациях делал. — Я Тимоти, можно сказать, что новый сосед, но, как видишь, я пока не могу даже попасть в собственную квартиру, — он говорил словно американскими горками: то повышал, то уменьшал громкость, менял тон и настроение высказывания. Начинал сжато, закончил чуть ли не комичным восклицанием и прерванным нервным смешком. Ей показалось это не обыденным. Слегка поморщилась от собственной заминки, но вскоре стряхнула с себя эту нежеланную волну: — Лоррейн, — левый уголок рта сдержанно поднялся вверх. — Попробуй ещё раз вставить ключ. Он немного замешкался, после чего лишь забавным выражением лица немо озвучил «Ах, да» и, не торопясь, отвернулся к своей двери, на этот раз следуя её инструкции. Один заветный щелчок, и они уже соседи. — Во-первых, — его лицо засияло в радости, и на нём расположилась уже окончательная улыбка, — Лоррейн, у тебя прекрасное имя, — излишне жестикулировал, довольно направив на неё указательный палец и сжав губы в моменте паузы, — во-вторых, спасибо тебе огромное, я не знаю вошёл бы внутрь без тебя. Скорее, стоял бы тут как придурок ещё час,— всё ещё не заходил, а её всё ещё напрягал весь этот разговор. — Эм, возможно, это покажется странным, но... — этот некий Тимоти медленно почесал длинную шею. — Может, как-то проведёшь мне краткий экскурс по заданию, я просто совсем зелёный, не знаю даже, как работает лестничная клетка, был бы очень благодарен. Аккуратные брови намеривались спуститься к глазам, а её восторг, но, скорее, некий конфуз в просьбе собеседника, просто-напросто выбил из колеи, парень же снова утопал в смущении и стыде за свою излишнюю инициативность: — Кхм, прости, это слишком с моей стороны мы только познакомились, эм, я не хочу показаться странным и криповым соседом. Конечно, можешь не соглашаться и... Да, неловко вышло, прости, — начал весело и нервно выходить из сложившейся ситуации. В его предложении изначально и не было ничего намекающего на какой-то амур, лишь хотел подружиться с новой соседкой, которая оказалась вполне интересной личностью, но ему казались длительной пауза и скептичным выражением лица, точно восприняла это как своего рода подкат. Дерьмо. — Спасибо, и да, конечно, — мелькнула натренированной улыбкой, в глазах загорелась только ей заметная шаловливая искорка. — Что ж, Тимоти, вот тебе наикратчайший экскурс: тут жила сумасшедшая, — расслаблено указала на дверь соседней квартиры, он же взглядом проследил за её рукой, — а тут живёт будущая, — головой кивнула уже в сторону своего дверного глазка. Этой шуткой хотела создать некую дистанцию и лимит в будущем общении с новоиспеченным соседом, но он только искренне рассмеялся, что показалось инопланетчески чуждым. Обычно, её в какой-то мере артхаусный юмор отгонял людей, как серебро – нечисть всякую. Бред несла Лоррейн, а необычным был этот худой парниша, да, именно так. Благо, после этого они быстро попрощались, а он во второй раз поблагодарил её. Но, конечно же, не обошлось без неловкостей. Такой нервоз в повседневных ситуациях, помимо него, она встречала только в себе. И всё же показался ей знакомым. Да и имя непростое. Хотя кому было судить об имени... Рёв разъярённого детского мяуканья тепло встретил у входа, мигом рухнула на колени и плевать хотела на джинсы от Вэтма. — Найтвинг, я знаю, что ты хочешь кушать, знаю, знаю, но...— она потрясла чем-то вкусным за спиной, а котёнок громче мякнул, подойдя ближе. — Опа! — продемонстрировала глянцевую упаковку любимого корма. — Да, твой любимый. Ожидание же стоило того? Маленькая чёрная клякса мигом побежала по мраморному покрытию квартиры за Лоррейн, идущей в сторону к заветной миске.