Devoured

      «Soulmates aren't just lovers».

      

Июнь, 1996 год

Единственное, куда Драко мог смотреть — это глаза матери. В них читалась безысходность. Он едва вздрогнул, когда Беллатрикс схватила его за запястье, на ходу закатывая рукав рубашки. Губы Нарциссы сжались. Внешне она не подавала никаких сигналов, свидетельствующих о её состоянии, но глаза говорили о многом: в них плескались страх, сожаление, отчаяние и подавленность. Из них пропал огонь жизни. Она ничего не могла сказать против. Не могла остановить свою сестру и того, кто рушит её семью. Он сломал Люциуса, саму Нарциссу, а сейчас ломает Драко. Волдеморт уничтожил всех, кто был ей дорог. И Малфою неимоверно больно. Не из-за хватки своей безумной тётки, не из-за импульсов, что до сих пор пронзают тело после Круциатуса. Причиной стали эти глаза. И эта боль почти ощущалась физически. «Нигде не сыщешь столько правды, сколько в выражении глаз», — негласный закон Малфоев. Белла крепче сжала запястье Драко, заставляя оторваться от Нарциссы и посмотреть ей в глаза. Они источали сумасшествие. При взгляде на Волдеморта загорались благоговением и преданностью, и Малфоя начинало тошнить всякий раз, стоило увидеть это жалкое зрелище. Она безнадёжна. Лестрейндж даже не пыталась выступить против того, чтобы шестнадцатилетнему парню поставили вечное клеймо на предплечье. Наоборот, она очень обрадовалась, когда узнала, и теперь помогает приблизить этот момент, вытягивая руку племянника вперёд. Она отрезала любые пути к отступлению, второй рукой слегка надавливая на горло. Лишнее движение — и, Драко уверен, тётка свернёт ему шею. Тёмный Лорд ступал медленно, растягивая момент и давая понять, что бежать ему в любом случае некуда. Это неизбежно. Вопреки всему, что бы Малфой ни попытался сделать, метка всё равно появится на предплечье. Так что он не сопротивлялся, когда Волдеморт достал палочку, когда прижал её кончик к бледной, как у смертельно больного, коже и когда, наконец, произнёс заклинание. Драко сопротивлялся только боли и желанию броситься к матери, защищая от той же участи, что вполне могла её постигнуть. Прекрасное лицо Нарциссы исказила гримаса боли, когда Драко попытался согнуться, а Беллатрикс сильнее надавила на горло, не позволяя ему такой роскоши. Было видно, как пальцы Малфоя дрожат от напряжения. В тот момент она почувствовала, как по венам растекается жгучая ненависть. К сестре, к Волдеморту, ко всему миру. К себе. Потому что не может предотвратить это, потому что стоит, как вкопанная, и ничего не делает — потому что не защитила сына, мужа и ту же Беллу. Потому что не открыла глаза, прежде чем костлявая рука Тёмного Лорда плотно сомкнулась на шее каждого члена её семьи. Нарцисса считала, что для Блэков семья важнее всего. И всегда придерживалась этого правила. Но в тот миг, когда её родная сестра применяла насилие к её сыну — своему племяннику — и гадко ухмылялась, все убеждения посыпались прахом, что слетел с её рук и развеялся, подхваченный порывами северного ветра. Видимо, то же самое испытывала Андромеда, когда её вышвырнули из семьи. Чувствовала, как прошлое ускользает и остаётся лишь чистый лист, на котором ей предстоит самой выводить своё настоящее. Потому что даже при рождении чистого холста не было. На нём уже были кляксы, оставленные предками, и цвет их — словно в подтверждение фамилии. Чёрный. И это была не краска. Это был дёготь. Нефтяной дёготь. И Нарцисса поняла, что вся её жизнь — весь лист — был перепачкан им. И она отчаянно не хотела, чтобы холст Драко был таким же. Но хотеть — не значит получать. Мысль об этом отдавалась болью под рёбрами и жжением в глазах. Будто метка Пожирателей вырисовывается не на коже сына, а прямо на сетчатке. Малфой приоткрыл глаза, когда это стало возможным. Когда боль немного отступила. Но на место физической пришла душевная, стоило только взглянуть на мать. Она выглядела так, будто пережила эту боль вместе с ним. И он знал, что, если бы Волдеморт подошёл к ней сейчас и тоже поставил метку, Драко пережил бы эти страдания вновь. Хотя, он не может быть уверен в том, что не бросился бы на Тёмного Лорда. Что не отсёк бы Белле руку, а потом голову Волдеморту. Несмотря на отсутствие сил и присутствие десятка Пожирателей. Защита Нарциссы — то, что всегда стояло у Люциуса на первом месте. И в этом он полностью поддерживает отца, и готов пойти по его стопам, лишь бы она была в безопасности. Драко даже не уверен, что сам когда-то полюбит кого-то настолько сильно. Но пока у него есть мать, ему никто и не нужен. И он пообещал сам себе в тот момент, когда их глаза встретились, что уничтожит Тёмного Лорда. Какими силами и способами — не так важно. Но он сделает это, не моргнув и глазом. Когда Малфой будет расправляться с ним, его рука не дрогнет. Ему было плевать на себя. Плевать на всех. И Нарцисса — не просто исключение. Нарцисса — приоритет.

***

— Подожди, мне послышалось? Гермиона недоумённо взирала на домовика, который без колебаний оповестил их о такой задаче, будто был на все сто уверен в том, что это возможно. — Нет, не послышалось, — невозмутимо ответил Кикимер, пожав плечами. Остальные тоже были не в восторге от такой новости. Она их, напротив, насторожила. — Меня, конечно, интересует многое, но начать хочу с того, почему ты так разговариваешь? — подал голос Гарри. — Как «так»? — нахмурился эльф. — Грамотно. Добби — бывший домовой эльф Малфоев — разговаривал совсем иначе. Постоянно запинался, говорил неуверенно, и по отношению к себе и окружающим использовал только имена и фамилии с приставками по типу «мистер», никаких местоимений, — пояснил Поттер. — Ты же говоришь с уверенностью в своих словах и используешь местоимения. Да и речь у тебя красивая, совсем не похожая на отрывистую и порой бессмысленную речь домовиков. Как только он закончил, Уизли нахмурились, тоже задумываясь над этим. — А, так вы об этом, — в голосе Кикимера проскользнуло облегчение. — Всё просто. Пока я жил в Малфой-мэноре, когда Сириус по неосторожности выгнал меня, Нарцисса Малфой, пытаясь отвлечься от гнетущих событий, решила взяться за меня и научить красиво говорить. Она сказала, что это успокаивает её и возвращает на годы назад, когда она обучала маленького Драко и могла дышать полной грудью, не боясь, что необдуманный шаг может стать причиной оказаться в могиле. Это заявление пробрало на дрожь даже Рона, который относился к Малфоям негативнее всех. Всё-таки даже врагу не пожелаешь жить в постоянном страхе смерти. Хотя понятие слова «враг» настолько размылось в сознании Грейнджер, что она с огромной натяжкой могла назвать так любого из Малфоев. — Кхм, ладно, теперь всё понятно, — Джинни решила уйти от темы, так как она тяжким грузом давила на плечи. — А что насчёт медальона? Каким образом мы отправимся в прошлое, чтобы отыскать его? Маховик ведь не позволяет перемещаться в прошлое дальше, чем на сутки, если не несколько часов. — Почему мы не можем начать поиски маховика там, где ты его оставил в прошлом? — встрял теперь уже Рон. — Потому что мы уже забрали его, — задумчиво протянула Гермиона, смотря на Кикимера. Он кивнул, подтверждая её предположение. — И что это значит? — снова нахмурился Уизли. — Я уже однажды видел своими глазами, как мисс Гермиона забрала у Кассиопеи маховик, — сказал эльф, ещё больше нервируя Рона. — Я всё равно не понимаю… — Время зациклено, — перебила Грейнджер. — То, что я уже забрала у Кассиопеи медальон в прошлом, означает, что перемещение уже произошло, — она перевела взгляд на домовика. — В каком году это было? — В тысяча девятьсот восемьдесят четвёртом. — А это означает, что, пока где-то росла пятилетняя я, девятнадцатилетняя я из будущего находилась во Франции и забирала у Кассиопеи Блэк крестраж. Перемещение неизбежно, это изначально было моей задачей. Даже когда я не знала о существовании магии. Уизли смотрел на неё и переваривал услышанное. До него часто долго доходило, что было ни в какие ворота в их ситуации. — А если ты не переместишься? Ты ведь всё ещё владеешь своим телом, и оно не двигается само по себе. То есть у тебя есть возможность не перемещаться, — он в задумчивости заламывал пальцы. — Тогда крестраж навсегда затеряется во временной петле. А этого нельзя допустить. Поэтому теперь нужно лишь понять, как отправиться так далеко в прошлое, — Гермиона устало осела на стул, складывая руки в замок. — Я могу дать подсказку, — внезапно сказал Кикимер. — Какую? — она подняла на него глаза, полные надежды на полезную информацию. Эльф подошёл к стулу напротив Грейнджер и встал на него, чтобы быть примерно на одном уровне. — Существует множество временных петель, и мы находимся в одной из них. Это, можно сказать, то же самое, что и параллельные вселенные. В самой первой временной петле Кассиопея спрятала усовершенствованный маховик времени в одном из зданий Парижа. Вам, мисс Гермиона, нужно лишь отправиться с помощью портключа в Париж и найти это здание. Я скажу вам адрес и место, где спрятан маховик. А оттуда вам нужно будет лишь применить его по назначению, там же будет и дом Кассиопеи. Грейнджер с нескрываемыми удивлением и восхищением смотрела на Кикимера. Она понятия не имела, кому могла прийти в голову эта гениальная идея, но осведомлённость эльфа в таких вопросах невольно вызывала уважение. Гарри восхищённо вздохнул, полностью разделяя чувства Гермионы на этот счёт. Они одновременно взглянули друг на друга, будто общаясь взглядами. — Да это не подсказка даже, а целая инструкция, — сказала Грейнджер, улыбнувшись домовику. Кикимер, видимо, давно не видел улыбки, обращённой к нему, поэтому тоже улыбнулся, гордясь собой. — Признаюсь и извиняюсь, я был худшего мнения о тебе, — виновато опустил глаза Поттер, подходя к столу и садясь рядом с Гермионой. Он сложил руки на столе и она не упустила момент, чтобы положить свою ладонь на его и в одобрении сжать. В груди разлилось тепло от этого прикосновения. Гарри переживал, что из-за той его выходки, когда Кикимер только объявился, подруга будет зла на него. Но этот жест показал обратное. Грейнджер будто гордилась им, что вызвало прилив облегчения и радости. Он в ответ сжал её ладонь и краем глаза заметил, как она едва улыбнулась. — Когда я должна буду отправиться? — спросила Гермиона у Кикимера, и всё внимание обратилось к нему. — Когда хотите. Я могу хоть сейчас назвать адрес, единственная проблема — изготовление портключа. Оно займёт время, поэтому лучше поторопиться. Грейнджер встала и направилась в комнату, но вскоре вернулась с клочком пергамента, чернильницей и пером. — Напиши адрес, — попросила она, останавливаясь возле стула, на котором стоял эльф. Кикимер сел на стул и сжал между пальцами очин пера. Обманул кончик в чернилах и принялся выводить адрес. Почерк был неровным, дрожащим, но всё равно лучше, чем у других эльфов. В памяти Гермионы не было момента, когда она бы видела, чтобы домовой эльф что-то писал. Это натолкнуло её на мысль о том, что и письму Кикимера научила Нарцисса Малфой. Это предположение отозвалось неприятной болью в груди, чему поспособствовало воспоминание о рассказе эльфа. Грейнджер было искренне жаль Нарциссу. Она не просила мужа ввязываться в дела Волдеморта. Она не по своей воле вышла замуж за Люциуса, пусть и любила. Не она выбрала себе и своему сыну такую жизнь. Она отбросила эту мысль, что почти съедала изнутри, и перевела взгляд на пергамент, где уже был выведен точный адрес. Гермиона поблагодарила Кикимера и села на своё место, спрятав записку в кармане брюк. — Сегодня ночью я сделаю вылазку в Министерство, чтобы оставить запрос на портключ. — Одна? Опять? — недовольно скрестила руки на груди Джинни, подходя к столу. — Ты берёшь на себя слишком много, не оставляешь нам права выбора. Мы будто лишние. Грейнджер глубоко вздохнула, пересматривая ситуацию. Да, она действительно не давала друзьям выбора. И отчасти понимала, что они чувствуют. Негодование тем, что она берёт всё на себя, не оставляя работы им, и беспокойство, потому что во время любой вылазки с ней может что-то случиться. Она сама была бы жутко недовольна таким поведением. Но и поступать иначе она не могла. Этот внутренний барьер не давал ей поступать иначе. Она не могла допустить, чтобы с друзьями что-то случилось, поэтому всячески ограждала их от дел. Не хотела подвергать опасности. Гермиона понимала, что это неправильно, что так нельзя, что они тоже на что-то способны и не являются детьми, за которыми нужно присматривать. Но страх сковал горло, из-за чего она не могла произнести ни слова. Уизли разочарованно вздохнула и отправилась в их комнату. Рон направился следом за ней, так и не прокомментировав ситуацию. А Грейнджер уткнулась лбом в ладони и зажмурилась, пытаясь отогнать плохие мысли. Она их подвела. Они надеялись на её благоразумие, на понимание, но она не оправдала их ожиданий. Она полностью проигнорировала их чувства, снова сделала по-своему. Эти мысли били по самообладанию в том же ритме, в каком сердце больно ударялось о грудную клетку. Оно будто норовило сломать ей рёбра. Гермиона никогда не думала, что может стать такой эгоисткой. Что будет думать только о себе и своих чувствах, как бы она не волновалась о ком-то. То, что кто-то точно так же волнуется о ней, она не брала в расчёт. Ей было плевать. От одной лишь мысли о том, что она беспокоится только о собственном благосостоянии, становилось тошно. Послышался скрежет, как если бы кто-то отодвигал стул, а потом тихие шаги. Она осталась одна. Наедине со своими демонами, которые разжигают своё собственное адское пламя у неё внутри. Ей стало так невыносимо, будто кто-то с силой ударил в солнечное сплетение, выбивая воздух из лёгких. Вдох застрял в глотке, и Грейнджер почувствовала, как пальцы становятся влажными от слёз. Из груди непроизвольно вырвался всхлип, перешедший в тихие слёзы. Она почувствовала тёплое прикосновение к спине и напряглась, а в следующий миг чьи-то руки притянули к себе для объятий. Гермиона открыла глаза и столкнулась взглядом с зелёной радужкой. Этого стало более чем достаточно, чтобы ещё раз жалобно всхлипнуть и уткнуться другу в плечо. Поглаживания Поттера по спине и волосам должны были нести успокаивающий эффект, но ещё больше заставляли заливаться слезами. Он остался. Несмотря ни на что, Гарри остался, чтобы слушать её жалкие рыдания и обнимать в знак поддержки. Её руки сомкнулись на его спине и она окончательно дала волю эмоциям. Её била крупная дрожь, из-за чего Поттер только сильнее прижимал её к себе, будто стараясь отгородить от внешнего мира, наполненного злом, несправедливостью, непониманием и много чем ещё. Грейнджер мучил один вопрос, который она всё-таки решилась задать между всхлипами: — Почему ты остался? — спросила она дрожащим голосом, что был едва слышен, настолько тихо она говорила. — Потому что ты всегда оставалась.

***

Emily Kaldwin Theme — Daniel Licht

Они условились на том, что Поттер отправится в Министерство, а Грейнджер пороется в библиотеке Блэков. Перед тем как он ушёл, она схватила его за запястье и в который раз обняла, попросив быть осторожней. Он лишь фыркнул, поцеловал в макушку и потрепал по волосам. Всегда она была «старшей сестрой»: помогала, утешала, давала советы или трепала по волосам, как обычно делают старшие. Но в тот день он был «старшим братом». И она была совсем не против. Иногда нужно поменяться ролями, чтобы сохранить равновесие. Гарри пообещал, что будет максимально осторожен и не будет лезть туда, куда не следует. Он также сказал, что взял с собой мантию-невидимку, чтобы она не волновалась. Хотя Гермиона и с наличием у него мантии будет волноваться, и он понимал это. Поэтому без лишних слов покинул дом, оставив её один на один со своими мыслями. Что говорить Джинни и Рону? Как мириться с ними, если знаешь, что они правы? Как бороться с этим? Она мало волновалась за Гринграсс, Забини и Малфоя только потому, что они «в своей тарелке» среди Пожирателей, их не тронут. Они чистокровные и не попадают «под обстрел», в отличии от самой Грейнджер, Уизли и Поттера. Прицелы направлены точно им в головы, и неверное движение может привести к летальному исходу. Как противостоять страхам, если они оправданы и могут в любой момент стать реальностью? На таких мыслях далеко не уедешь, поэтому Гермиона отогнала их. Они мучали всю дорогу до библиотеки, что находилась на том же этаже, что и гостиная. Войдя туда, она в который раз ужаснулась беспорядку на полках: книг было настолько много, что они не помещались, и складывались стопками на полках и двух столах, что стояли в разных концах помещения. Само по себе помещение было очень красивым: мебель была выполнена из красного дерева, а сиденья и спинки стульев и диванов обиты бордовой тканью с незатейливым узором. Эта комната была, кажется, единственной в доме, что выполнена в красных тонах. Даже спальня Сириуса содержала элементы зелёного и чёрного цветов. Библиотека была, на первый взгляд, очень уютной, так что Грейнджер прошла внутрь и остановилась возле одной из полок. Было достаточно темно, так как в помещении было всего одно окно, и то скрытое занавесями. Она огляделась и наткнулась взглядом на два ящика под столом. Подойдя, Гермиона вытащила их и, предварительно подложив свою кофту, чтобы не поцарапать лаковую поверхность стола, поставила ящики на неё. Хотя, оставаться в водолазке было не лучшим решением, так как в доме было достаточно холодно. Грейнджер поддела кончиками пальцев крышку и отложила её на стул. Внутри одного из ящиков оказались свечи, во втором — подсвечники. Удача явно играла на её стороне. Девушка достала подсвечник и вставила в него свечу. То же самое проделала ещё с несколькими, а затем, с помощью магии, заставила их парить в воздухе, отбрасывая свет на полки. Тёплое свечение придавало ещё больший уют и побуждало думать, будто Гермиона вновь оказалась дома, рядом с близким человеком, который укроет от всех неприятностей в своих объятиях. Но война не позволяла такой роскоши, и всё, чем она могла довольствоваться — ощущение парафина на пальцах и сияние свечей, повисших в воздухе. Теперь в библиотеке было светлее, и можно было разглядеть названия книг. Грейнджер прошлась вдоль полок, ловя взглядом надписи на корешках. Она собиралась изучить столько материала, сколько сможет. Она забирала со стеллажей каждую книгу, что заинтересовала её хотя бы названием, и вскоре в руках попросту не осталось места. Гермиона была вынуждена отойти к столу, чтобы выгрузить их и вновь вернуться к полкам. Через некоторое время на столешнице оказалось четыре стопки книг, которые ей нужно было хотя бы мимолётно изучить на предмет важной информации. Книги — единственное, на что она могла полностью отвлечься. При чтении погружаешься в содержание и совсем не замечаешь, как летит время. События настоящего, застывшего для читателя, проскальзывают мимо, а после «пробуждения» можешь даже и не понять, как успела измениться обстановка или окружение. Мысли полностью концентрируются на содержании и не дают думать о чём-то другом. Идею пойти в библиотеку предложил Гарри, так как знал слабость Грейнджер к книгам любого жанра. Он знал её, пожалуй, лучше всех из тех, кто её окружает. Было что-то родное в том, чтобы спокойно сидеть и листать страницы книг, не думая о всех несчастьях, что произошли и будут случаться. В оранжевом свете свечей и их тепле. В шорохе бумаги и пыли, летающей в воздухе. Гермиона боролась с желанием найти плед и укутаться в него, но в итоге проиграла. Теперь шерстяной плед, найденный на чердаке, укутывал в своих объятиях и заставлял окончательно забыться в этой атмосфере. Единственное, чего хотелось — остаться в этом моменте навечно. Забыть обо всём и всех. Просто существовать, полагаясь на случай. Она могла бросить всё и отправиться на другой край света, где никто не будет знать о Гермионе Грейнджер, где всем будет плевать на неё. Где никто не будет слепо надеяться на неё, забывая, что она такой же человек, как и они, что она обычный подросток, у которого отобрали возможность наслаждаться жизнью, ни о чём не думая. Хотя, она не могла винить их. Она ведь всё ещё может уехать. Но Гермиона не смогла бы пойти на такие жертвы только ради своего благосостояния. Возможно, это глупо, и она не стала бы отрицать этого, ведь думать нужно в первую очередь о себе. Но здесь её дом. Грейнджер не смогла бы покинуть его и оставить разрушаться. Здесь живёт частичка её самой, и она умерла бы вместе со всеми теми, кто погиб бы на этой войне, если бы она ушла. И она не могла этого допустить.

***

Гермиона проснулась в чьих-то руках, которые мягко положили её на кровать. Она приоткрыла глаза и поняла, что заснула в библиотеке. Перед ней застыл Гарри, смотрящий ей прямо в глаза. Она будто слышала всё то, что говорил его взгляд: «Видишь, я здесь. Я вернулся. Всё хорошо». К горлу подкатил ком, не дающий вдохнуть, а глаза начало жечь. Поттер опешил, когда она села и притянула его к себе. Чтобы немного успокоить её вновь начинающуюся истерику, он произнёс: — Мисс Мовэнс дала разрешение на портключ, он будет готов через два дня. Я виделся также с Кингсли, мы немного поговорили и обсудили план действий А ещё он удивился, когда понял, что я пришёл один, — фыркнул он, вызывая у неё приглушённый смех. Грейнджер отстранилась, и сложила руки на коленях. — И что мы будем делать эти два дня? — спросила она, а в следующий миг начала рассуждать: — Можно подумать, где следующий крестраж. Допустим, Чаша Пенелопы Пуффендуй? Гарри покачал головой и взял её за руку. — Может, тебе лучше отдохнуть, подумать о чём-то другом? О Роне и Джинни, может? — Не от чего отдыхать, Гарри. Я почти ничего не делаю, а должна была бы. Пока я просто сижу на месте, кого-то пытают; не исключено, что убивают. Я не могу позволить себе такой роскоши, как отдых от ничегонеделанья. Поттер устало вздохнул, понимая, что сейчас с ней бесполезно спорить. Если Гермиона в чём-то уверена, её вряд ли удастся переубедить, а если и удастся, то с большим усилием. У него не было сил на это, поэтому он решил просто смириться с тем, что она так считает, пусть и думал совсем иначе. Хотя, он ведь и сам был таким. Гарри тоже думал, что делает недостаточно, что его действия — лишь капля в океане и не весит и грамма в этой войне. Они были похожи в том, что чувствуют, но были далеко не одинаковы. На плечах Грейнджер лежало куда больше, о чём она не могла рассказать. Не ему. Не сейчас. Не тогда, когда это может стоить чьей-то жизни, чьей-то свободы. Она хотела бы рассказать. Очень хотела. Но было не время и не место. И она молилась всем богам, в которых не верила, чтобы этот разговор, что должен когда-то состояться, не имел плачевных последствий. Чтобы он стоил минимальных потерь.

***

По прошествии двух дней, когда портключ был готов, пришло время отправляться в прошлое. Гермиона невероятно волновалась. Вдруг не получится? Вдруг маховик был утерян? Вдруг она не сможет вернуться назад в будущее? Она задала все эти вопросы Кикимеру, на что он лишь сказал, что, раз крестраж уже был забран у Кассиопеи, значит, всё нормально, крестражи на месте, а она вернулась домой. Это немного успокоило её, но сильно легче не стало. Отчасти Грейнджер волновалась именно из-за встречи с самой Кассиопеей, а не из-за возможности не вернуться обратно, но об этом она, конечно, никому не сказала. Никто не понял бы, о чём она говорит и почему волнуется. Проще было оставить это в себе. Хотя ему она бы рассказала. Гермиона была более чем уверена, что новость о том, что она встретится с Кассиопеей Блэк, вызвала бы в нём море чувств. Но пока что она решила не распространяться, чтобы это стало своеобразным сюрпризом. — Ты уверена в том, что хочешь этого? Может, кому-то из нас отправиться с тобой? — спросил Рон, склоняя голову вбок. Она пыталась поговорить с ним и Джинни, но это не увенчалось успехом. Уизли-младшая была слишком расстроена и обижена, чтобы слушать её объяснения. Грейнджер раздражала её упёртость и излишняя вспыльчивость, но ничего поделать с этим она не могла. Да и была бы это уже совсем не Джинни, если бы можно было что-то поменять в её характере. Поэтому она принимала эти её черты и была готова ждать, когда она остынет. С Роном было немного проще — он был менее вспыльчивым, поэтому выслушал её объяснение, но не дал чёткого ответа, прощает он её или нет. Однако Гермиона смела предполагать, что в глубине души он и не обижен вовсе, а лишь подыгрывает сестре, чтобы не попасть «под обстрел» самому. Но что она знала точно: Уизли был хмурым и отстранённым не из-за её поведения. Да, может, ему и было немного обидно, но он понимал причины. Он всегда понимал. Рон беспокоился о Лаванде. Она осталась в Хогвартсе, полном пожирателями, которые в любой момент могут сделать с ней всё, что им будет угодно. Если они были в неком подобии безопасности, то она — нет. Каждый в школе знал, что она связана с Уизли, кто происходит из семьи предателей крови. Так что она вполне могла «удачно» попасться под руку кому-то из пожирателей, разгуливающих по коридорам, словно по родному дому. Эта мысль сводила Рона с ума. Он не говорил о своих переживаниях, держал в себе. Привычка, оставшаяся после стольких лет жизни в семье Уизли. Он привык к тому, что в любой момент его могут высмеять близнецы, поэтому молчал. Понимал, что Гермиона, Гарри и Джинни не такие, но не мог отказаться от привычки, уже ставшей частью его самого. Это отложилось в памяти и на душе тяжёлым камнем, который Рон не в силах был сдвинуть и продолжить свой путь. Поэтому он отложил попытки до лучших времён. — Нет, спасибо, сама справлюсь, — Грейнджер поджала губы, но в следующий миг они изогнулись в подобии улыбки, что должна была означать полную уверенность в себе и своих действиях. Которой она не чувствовала, по правде говоря. Рон и Джинни не смотрели ей в глаза, потому не видели того, что видел Поттер. А он не видел ничего. В буквальном смысле. Её глаза, будто кукольные, стеклянные. Два айсберга, о которые вновь сокрушился бы Титаник. Но когда она посмотрела на него, в её зрачках зародился едва заметный огонь, что никогда не согрел бы в действительности, но в тот момент окутал душу ярким пламенем, заставляя кончики губ приподняться в улыбке. Гарри никак не мог понять, почему именно она была ему так близка. Как и она, вероятно. Но предполагал, что это из-за того, что конкретно Гермиона видела его слабости во всей красе. Видела их настоящую силу, которая душила его, с каждым днём всё усиливая хватку. Она видела его насквозь, каждую клеточку израненной души, что стала такой близкой сердцу, будто они знакомы всю жизнь и даже больше. — Удачи, — Поттер раскрыл для неё объятия, и Грейнджер с радостью сомкнула руки на его спине. — Надеюсь, не случится ничего такого, что может заставить нас волноваться, — прошептал он на ухо. — Я тоже надеюсь, — так же тихо ответила она, чем вызвала приглушённый смех. Она отстранилась и обняла Рона, который никак не хотел её отпускать и чуть не раздавил рёбра в крошки, говоря, чтобы она была осторожна. Гермиона остановилась перед Джинни в нерешительности. Она не понимала, как вести себя с ней, чтобы не усугубить ситуацию. И была крайне удивлена, когда подруга сама кинулась в объятия, сжимая ничуть не слабее брата. Она была настолько ошеломлена, что не сразу поняла, что происходит. А затем заключила Уизли в объятиях, будто они не виделись столетие. — Попробуй только во что-нибудь вляпаться, идиотка, — почти прошипела Джинни ей на ухо. Эти слова вызвали такое облегчение, будто её оповестили о смерти Волдеморта. Грейнджер обняла её крепче и буквально почувствовала плечом, как Уизли улыбается. Она почти наяву видела, как стена между ними рушится, отступая перед силой привязанности, которую, казалось, ничто не способно сломать. Джинни отстранилась и посмотрела Гермионе в глаза. Она будто выискивала что-то, но не могла найти. Тогда она просто отпустила её плечи со словами: — Я серьёзно, попробуй пострадать, и я покалечу тебя сама. Серьёзности у неё было хоть отбавляй, и Грейнджер почти поверила этим словам. Почти испугалась. Но лишь ухмыльнулась и отступила на несколько шагов. Портключ в виде фигурки Эйфелевой башни холодил руку, так как был сделан из стали. Время до отправления подходило к концу, так что она напоследок пробежалась взглядом по каждому из друзей и улыбнулась на прощание. Неизвестно, сколько времени ей придётся провести в прошлом, но Гермиона не намеревалась оставаться там надолго, хотя очень хотелось бы побеседовать с Кассиопеей. От кончиков пальцев и до самого плеча по руке проскользнул холод, оповещающий об отправлении, и мир вокруг закрутился, как при трансгрессии, перенося за сотни миль от дома.

***

Вихрь перемещения выбросил Гермиону в подземный переход, где, благо, никого в этот момент не было. Поднявшись по ступенькам она вышла на площадь Отель-де-Виль. Париж встретил её неожиданно тёплой погодой для начала октября. Солнце ярко светило, хотя и не грело так же, как летом. На какое-то время Грейнджер вообще позабыла, зачем она здесь, наслаждаясь солнечным светом и чудесами французской архитектуры, что так манила прикоснуться, провести пальцами. Казалось, время застыло в этом моменте, защищая от осознания и всех бед, что ждут её в Англии. Но момент рассыпался пеплом, когда его образ вдруг предстал перед глазами. Ей будто дали пощёчину, возвращая в реальность. Люди направлялись по своим делам или просто прогуливались, совсем её не замечая. Туристы точно так же разглядывали мэрию и другие здания, а местные жители будто и не видели всего этого. Будто уже выучили эти виды наизусть и не хотели тратить время на разглядывание. Те два дня, что изготавливался портключ, Грейнджер думала над тем, как будет ориентироваться в городе, в котором была всего раз в жизни и то не одна, а с человеком, который прожил в нём внушительное количество времени и, кажется, изучил город вдоль и поперёк. Но тревожить его не хотелось, поэтому она должна была разобраться сама. Первой мыслью было просто подойти к кому-нибудь на улице и спросить, как добраться до адреса, который дал ей Кикимер, но вскоре пришло понимание того, что далеко не каждый француз знает английский, а позориться со своим ломаным французским Гермиона уж точно не горела желанием. Второй идеей было зайти в туристический магазин и купить там карту города, но и эта идея оказалась провальной, потому что надо было сначала его найти, а она понятия не имела, как это сделать без той же злосчастной карты. Поэтому всё, что ей оставалось делать — это глупо стоять перед мэрией и надеяться на чудо. Грейнджер решила не сдаваться и всё же подойти к одному из прохожих, чтобы спросить, как добраться до ближайшего туристического магазина, но доска под её ногами обломилась, и она благополучно упала в пропасть отчаяния, когда первый прохожий, испуганный внезапной английской речью, без слов поспешно ушёл, а второй и вовсе кинул на неё странный взгляд, скривил губы и, пробормотав что-то на родном языке, ушёл прочь. Найдя ближайшую лавочку, она уселась на неё, упираясь локтями в колени и ставя на ладони подбородок. Гермиона вообще понятия не имела, что ей делать и как быть, а бездумно бродить по улицам, ища нужную, ей не хотелось. Мысли терзали разум, и Грейнджер уже вообще не понимала, что она здесь делает и для чего, если не знает даже как пройти к нужной улице. Внезапно в поле зрения попало серебряное свечение, привлёкшее её внимание. Напротив, на одной из крыш, сидел и покорно ждал, когда её внимание обратится к нему, телесный патронус. Феникс. В голову вдруг пришло понимание. Это не обычный феникс. Это белый феникс. Гермиона, стараясь не привлечь много внимания своим внезапным проявлением эмоций, медленно встала и обходными путями пошла в сторону здания, на верхушке которого сидел патронус. Как только она подошла, феникс сорвался с места и неторопливо полетел в сторону одного из закоулков. Грейнджер последовала за ним и вскоре стояла напротив него, ожидая, когда он заговорит. Раздался знакомый голос, почти заставивший её плакать от счастья. — Понятия не имею, что ты забыла в Париже, и почему не рассказала об этом мне, но не стану донимать вопросами. Сама расскажешь, когда появится желание. Как я понимаю по твоим эмоциям, что доносятся до моего сознания, тебе нужна помощь в ориентировке по городу. Следуй за мной, я приведу тебя в место, где тебе помогут в этом. Тебе нужно будет лишь назвать своё имя. Поняла? Она знала, что он не услышит её ответ, поэтому лишь кивнула. Птица махнула крыльями и превратилась в струйку обычного серебристого свечения, что была не так заметна магглам, как огромный феникс. Идти до места, к которому вёл патронус, оказалось дольше, чем ожидалось. По меркам Гермионы путь занял чуть меньше часа, но он, по всей видимости, того стоил, потому что остановилась она у входа в шикарный отель. Она покосилась на патронус, зная, что он не увидит её недоверчивого взгляда. Струйка света проскользнула внутрь здания, заставляя поспешить за ней. Швейцар открыл перед ней двери отеля и приветливо улыбнулся. Благо, одета она была прилично, а не в то, в чём ходила на Гриммо двенадцать. Патронус подвел Грейнджер к ресепшену, где её поприветствовала администратор. — Чем я могу вам помочь? — спросила она, пронзая Гермиону взглядом, от чего стало даже некомфортно. — Моё имя — Гермиона Грейнджер, — отбросив сомнения, сказала она. Лицо администратора переменилось. Она подозвала своего коллегу и указала на Гермиону рукой, называя её имя. На бейдже мужчины было написано имя — Лукас. Он осмотрел её и попросил администратора отойти в сторону. — Добрый день, мисс Грейнджер, — приветливо улыбнулся он. — Кингсли сообщил мне о вашем приезде. Рад, что вы добрались в добром здравии. Грейнджер опешила, не зная, как реагировать на эти слова. Мужчина заметил это и улыбнулся шире. — Я Лукас Жестьон, будем знакомы, — он вдруг перешёл на едва слышный шёпот. — Я тоже волшебник, но об этом не знает почти никто из персонала. Однако Бруствер держит со мной связь на случай, если понадобится заселить кого-то из важных личностей волшебного мира. Лукас на секунду отвлёкся от неё, ища что-то, а после достал ключ от номера со словами: — Следуйте за мной. На вид ему было лет тридцать пять, но Гермиона не спешила верить этому, так как волшебники в любом случае стареют намного медленнее. Они прошли вверх по лестнице и вскоре оказались возле двери в номер. Жестьон провернул ключ два раза и отворил перед ней дверь, пропуская вперёд. Грейнджер была в полном недоумении, она не понимала, что происходит и почему этот мужчина относится к ней, как к какому-то очень важному человеку. У неё были пара догадок насчёт этого, но самой правдивой из них казалась догадка о том, что это дело рук Кингсли. Тем более, его имя упоминал Лукас. Номер оказался просто шикарным. Гермиона замерла на пороге, разглядывая его с минуту, пока мужчина не оторвал её от этого дела. Он в шутливой форме потыкал её в плечо, возвращая в реальность. — Буду считать ваше замешательство комплиментом нашему дизайнеру, — улыбка не сходила с его губ, что навлекало на мысли о том, что номер стоил больших денег, раз к ней относятся с таким теплом. А возможно это она потеряла веру в человечность. — Вы уверены, что ни с кем не перепутали меня? — недоверчиво покосилась на него Грейнджер. — Если ваше имя — Гермиона Грейнджер, вы гражданка Великобритании и лучшая подруга Гарри Поттера, то нет, ни с кем. Она вновь оглядела комнату, про себя интересуясь, зачем Кингсли было заселять её в такой шикарный номер в лучшем отеле Парижа. Будто больше некуда было тратить деньги. — Располагайтесь. Если что-то понадобится, можете звонить на стойку регистрации и просить, чтобы к вам прислали меня. А так как вы на данный момент — единственный гость из магического мира, я с удовольствием сопровожу вас, если потребуется, — Лукас улыбнулся напоследок и вышел из номера, оставляя её одну. Грейнджер повалилась на идеально застеленную кровать, приводя её в беспорядок. Уставилась в потолок, пытаясь осмыслить всё происходящее, но безуспешно. Во всём этом бардаке она совсем забыла о патронусе, который благополучно смылся, ничего толком не объяснив. Это вызвало одновременно и злость, и замешательство. Что он здесь забыл и почему привёл её в отель? Зачем? Вопросы крутились в голове. Она была не в силах остановится на одном, так как на смену ему сразу же приходил другой. Ноги болели от долгой ходьбы, разум не хотел нормально соображать, а в совокупности это всё приводило к тотальному нежеланию что-то делать. Гермиона на мгновение прикрыла глаза, чтобы они передохнули, но в итоге провалилась в сон без сновидений. Когда она проснулась, время уже близилось к вечеру. Ноги и глаза уже не болели, а мысли собрались воедино, больше не гоняясь друг за другом. Похоже, хороший сон пошёл ей на пользу, и она даже не чувствовала вины за то, что уделила время себе, учитывая, что её ждут в Лондоне. Поднявшись с мягкой постели, Грейнджер прошла в ванную комнату, где умылась и привела свои волосы в порядок. В зеркале её лицо выглядело, впрочем, как обычно, но глаза будто поменяли свой оттенок, стали темнее. Словно отражали то, как её жизнь с каждым днём всё больше теряла краски. Интересно, с глазами Малфоя происходит то же самое? Внезапная мысль, прорезавшая сознание, заставила отпрянуть от раковины и выйти из ванной. Однако, она всё же задумалась над этим. Гермиона плохо помнила оттенок его глаз, да и незачем было запоминать, но точно знала, что они серые. Обычные серые, ничем не примечательные. Она мысленно сделала себе пометку спросить, не замечал ли он изменений в оттенке своих глаз. Глупо и совсем не вписывается в их ситуацию своей глупостью, но ей было интересно. Внезапно в дверь постучали. Грейнджер, сама не зная отчего, напряглась. И, хотя понимала, что ей в подобном отеле ничего не грозит, всё равно с помощью магии проверила, кто стоит за дверью. Это оказался лишь обслуживающий персонал, так что она с облегчением выдохнула и открыла дверь. — Добрый вечер, вам прислали. Это от Кингсли, — приятная на вид девушка протянула ей внушительных размеров сумку. Гермиона выгнула в непонимании бровь. Её удивили две вещи: что Бруствер мог ей прислать и откуда эта девушка знает о том, что она волшебница. Увидев замешательство на её лице, горничная улыбнулась. — Я тоже волшебница, подруга Лукаса. Он меня и прислал к вам, чтобы отдать сумку. Меня зовут Сюзи. На лице Грейнджер отразилось понимание и удивление одновременно, что сподвигло Сюзи улыбнуться ещё шире. Она протянула руку и забрала сумку, поблагодарив девушку и спросив, что в ней может быть. Мало ли, вдруг в этом отеле проверяют сумки? Однако горничная ответила, что не знает и удалилась. Гермиона положила сумку на кровать и потянула за молнию. На удивление, внутри оказалась одежда. Штаны, водолазки, майки, футболки, носки, большая кожаная куртка, пара ремней и, что заставило её удивиться ещё больше, — ботинки. И всё это в уменьшенном с помощью магии размере, чтобы всё сумело поместиться. — Да тут одежды на год вперёд, — изумлённо прошептала она в пустоту. Здесь явно было что-то не так. Кингсли нет повода присылать ей столько одежды. Да ему в принципе нет повода присылать ей одежду. Грейнджер села на кровать и попыталась выкинуть все мысли из головы, сконцентрироваться. Она открыла двери разума и спросила: — Это ты? После двух секунд молчания послышался отдалённый голос: — Что именно? — Одежда. Ты прислал её через Кингсли? До сознания донёсся тихий смех, и она на мгновение забыла, зачем вообще звала его. Гермиона давно не слышала этого звука, отчего стало очень тепло и невыносимо больно одновременно. — Я уже и забыл, какая ты догадливая. Да, это я. Надеюсь, не прогадал со стилем. В его голосе прямо слышалась такая знакомая усмешка, что вынудило улыбнуться, хотя к глазам и подступили слёзы. — Я чувствую, как тебе становится грустно. Не надо. Мы скоро увидимся, а пока наслаждайся таким прекрасным одиночеством. Голос приобрёл нежные, успокаивающие нотки, и это было так близко сердцу, что ей невольно стало ещё более грустно. — Я ведь знаю, что одиночество для тебя явно не прекрасно. Она даже не заметила, как по щекам потекли одинокие слёзы. Было просто не до этого. Пока Грейнджер слышала его голос, ничто не имело большего значения. — Не нужно грустить из-за меня, у меня всё нормально. Мне даже весело. Видела бы ты лицо Кингсли, когда я мучал его вопросами про твоё маленькое путешествие, и как он раздражался, когда я просил отправить тебе эту сумку. Она глухо засмеялась, что со стороны выглядело бы так, будто она псих одиночка, смеющаяся над шутками своих выдуманных друзей. Или демонов? Не важно, впрочем. Главное, что с ним всё было хорошо. Значит, и у неё всё отлично. Гермиона смахнула с глаз слёзы и вновь зашла в ванную, чтобы смыть с лица следы недавней грусти. Как бы ей не хотелось продолжить диалог, поговорить по душам, излить все свои переживания, она не могла позволить себе такой роскоши и была вынуждена попрощаться. — Не забывай, я всегда рядом. Его последние слова перед оглушающей тишиной стали тем, что она будет повторять себе ещё не раз. Тем безоговорочным фактом, что будет греть душу даже в самые холодные ночи.

***

— Извините, не могли бы вы подсказать, где тут можно найти карту города? — выпалила Гермиона сразу же, как Лукас попал в поле зрения. Он замер и перевёл на неё взгляд голубых глаз. — Вам нужно куда-то добраться или просто хотите погулять по достопримечательностям? — спросил он в лоб. Вместо слов она протянула ему листок с адресом, что дал ей Кикимер. Жестьон мельком взглянул на него и сразу же направился в противоположную сторону от той, куда шёл. — Следуйте за мной. Грейнджер поплелась за ним, другого выбора у неё не было. Они пришли в какую-то кладовку, где на полках аккуратно были сложены свитки пергамента. Лукас протянул руку и не глядя взял один из них. Как оказалось, все эти свитки были пустыми. Он достал палочку и, прошептав какое-то заклинание и два адреса, — адрес отеля и адрес, путь к которому Гермиона искала, — постучал по пергаменту три раза. На нём тут же стали просвечиваться улицы города и здания, как это бывает на обычных картах. Только вот на этой через некоторые улицы тянулась красная полоса, указывающая направление. — Вот ваш маршрут. Как только выйдете из отеля, постучите по карте три раза. Так маршрут пропадёт и будет постепенно, по мере вашего продвижения, тянуться к точке назначения. Если понадобится снова увидеть полный маршрут, точно так же постучите три раза. Всё предельно просто. Замешательство Гермионы было настолько явным, что Жестьон усмехнулся. Но она быстро взяла себя в руки, не давая ему шанса посмеяться над ней. — Вот это технологии, — она покачала головой и улыбнулась. — Спасибо. — Обращайтесь.

***

Путь оказался ещё длиннее, чем тот, что она преодолевала от площади Отель-де-Виль до отеля. В это время Грейнджер решила насладиться архитектурой города и его атмосферой. Вот так спокойно гулять по улице было чем-то таким пугающе далёким для неё, что невольно стало грустно. Однако она собрала мысли в кучу, не позволяя подобным всплывать на поверхность. Её дорога лежала к Нотр-Даму, он же Собор Парижской Богоматери. До этого дня она могла лишь слушать о его великолепии, но сегодня увидит его вживую. Гермионе никогда не пришло бы в голову, что она увидит его при подобных обстоятельствах. Во время войны. Но даже этот шанс был ценен. Возможно, она видит его в первый и последний раз. Думать об этом не хотелось, но она должна была учитывать любые возможные обстоятельства. Её целью оказалось небольшое кафе с видом на Собор. Aux Tours de Notre Dame. Только сейчас Грейнджер поняла, что понятия не имеет, как найдёт сам маховик. Он мог быть где угодно в этом чёртовом кафе, а лазить по углам она не имела желания. Во-первых — со стороны это смотрелось бы глупо, во-вторых — она уже вдоволь налазилась в пыли в комнате Регулуса. Вспомнить тот же камин. Она решила рискнуть. Колокольчик оповестил о новом посетителе, когда Гермиона вошла. Она прошла между столиков к стойке, за которой стоял молодой парень, которому на вид едва исполнилось восемнадцать. Он поднял на неё взгляд и приветливо улыбнулся. — Здравствуйте, чего желаете? — Добрый вечер. Я ищу хозяйку этого заведения. Она понятия не имела, какого пола владелец заведения, поэтому сказала первое, что пришло в голову. Парень нахмурился, взглянув на неё по-другому. — Для чего? — Нужно кое-что выяснить. Не беспокойтесь, никому вреда причинять я не собираюсь, — улыбка окрасила её лицо, делая его более дружелюбным. Он какое-то время поколебался, но в итоге ушёл на второй этаж, откуда вскоре спустился в компании женщины лет сорока. Она была невероятно на него похожа, из чего Грейнджер сделала вывод, что это его мать. — Добрый вечер, вы хотели видеть меня? — спокойно спросила она. Было заметно, что волнуется она явно меньше сына. Его она отослала обратно к стойке, принимать заказы. — Добрый, — сказала она и решила действовать наобум. — Имя Кассиопея Блэк ничего вам не говорит? В глазах женщины что-то промелькнуло, они будто стали ярче при упоминаний Кассиопеи. Она улыбнулась и указала подбородком в сторону лестницы. — Пройдёмте. Счастью Гермионы не было предела. Она и не думала, что ей удастся так быстро найти нужного человека. Они поднялись вверх по лестнице и прошли по коридору к одной из дверей. За ней оказалось уютная гостиная: диван, кресло, столик и книжные полки. Много книжных полок. — Меня зовут Маргарет. — Приятно познакомиться. Я Гермиона. Женщина предложила ей сесть, и она опустилась на мягкие подушки дивана. Загорелись свечи, придавая комнате ещё больший уют. — Когда вы сказали про Кассиопею, моё сердце одновременно рухнуло и подскочило к самому горлу, — начала Маргарет. — Моя мать близко дружила с ней чуть ли не всю жизнь. В молодости они вместе открыли ателье, что было на первом этаже этого здания вместо кафе. Его открыла уже я после смерти матери и Кассиопеи. В её глазах читались тепло и тоска по прошедшему времени. Губы изогнулись в грустной улыбке. — Кассиопея была мне очень дорога, она заменяла мне мать, когда её не было рядом, — она вдруг опомнилась и посмотрела на Грейнджер. — А почему вы спрашиваете о ней? Гермиона скрестила руки на коленях и посмотрела ей в глаза. Она молилась всем богам, чтобы Маргарет правильно её поняла. — Я из Англии. Приехала сюда, чтобы найти маховик времени. С его помощью я отправлюсь в прошлое и заберу у Кассиопеи очень важную вещь, которая поможет победить в войне, что уже началась в Магической Великобритании. В глазах женщины проскользнуло понимание, что стало для Грейнджер сюрпризом и приятным облегчением. — Да, я помню, кажется. Она рассказывала о том, что к ней приходили из будущего, чтобы забрать крестраж. Гермиона улыбнулась, окончательно расслабляясь. Как же она была рада, что Блэк когда-то рассказала Маргарет о ней. — Сейчас я вернусь, секунду. Она удалилась, оставляя Гермиону наедине со своей радостью. Ей не верилось, что совсем скоро в её руках будет крестраж, один из ключей к победе. Хотелось плакать от счастья, но она решила отложить это до момента, пока не получит его прямо в руки. Вскоре Маргарет вернулась с коробкой в руках. Она вновь села напротив и открыла её, доставая, ухватившись за цепочку, маховик. Усовершенствованный маховик. Он выглядел практически как обычный, но был сделан из явно более прочного металла. — Каждый оборот возвращает события ровно на год назад. Сколько лет, столько и оборотов, — оповестила она, отдавая маховик Грейнджер в руки. Она повесила его на шею, разглядывая. — Можно попросить вас кое о чём? Она кивнула, в последний раз перед отправлением посмотрев на женщину. — Передайте ей, что в девяносто седьмом году её всё ещё любят, — по щеке Маргарет покатилась одинокая слеза, и Гермиона подбадривающе улыбнулась ей, пообещав выполнить эту просьбу. Простая математика, холод металла на пальцах и тринадцать оборотов.

***

Тринадцать лет пронеслись перед глазами всего в пару мгновений. Это казалось таким невозможным, что Грейнджер на секунду задумалась, а действительно ли она переместилась. Но по сменившейся обстановке в комнате стало ясно, что это всё взаправду. Сменилась некоторая мебель, в частности стол и несколько шкафов. Как оказалось, раньше на месте одного из стеллажей стоял большой стол, частично заваленный тканями, нитками и прочими материалами. Ей очень повезло, что диван за тринадцать лет никуда не сдвинулся, потому что она точно упала бы в ином случае. Гермиона осторожно поднялась с места и вновь огляделась. После перемещения мир обычно плывёт перед глазами, это она знает по опыту с третьего курса. Этот раз не стал исключением. Но при этом головокружение было в десяток раз сильнее. Теперь диван оказался как нельзя кстати, ведь иначе она упала бы прямо на пол. Всё-таки есть разница между перемещением на несколько часов и на десяток лет. Когда предметы перестали двоиться в глазах, Грейнджер попробовала подняться снова. Этот раз оказался более удачным, ноги теперь хорошо держали её в вертикальном положении, а голова не ходила ходуном. Даже пройти вперёд оказалось не так сложно, что не могло не радовать. Подойдя к двери, она осторожно её приоткрыла, выглядывая в коридор. В этот же момент самая дальняя дверь отворилась, и оттуда вышла пожилая женщина, что даже в этом возрасте выглядела превосходно. Кассиопея. Сердце забилось чаще при взгляде на неё. Так странно было видеть объект множественных рассказов вживую, зная, что в её настоящем она уже пять лет как погребена под землёй. Блэк заметила её взгляд из-за приоткрытой двери и сразу же выудила из кармана платья волшебную палочку. Мгновение — и Гермиона уже лежит на деревянном полу, обездвиженная Ступефаем. Над ней склонилась Кассиопея, разглядывая. — И кто вы такая? Её голос был немного охрипшим, но всё ещё таким же красивым, как о нём рассказывали. — Я… — Грейнджер прокашлялась. — Из будущего, пришла за крестражем. В глазах напротив мелькнуло понимание, затем стыд, а в конце концов непонятная злость. Как она могла судить, Блэк злилась на себя из-за своего стыда. Кто бы не кинул в незнакомку каким-нибудь заклинанием, когда та выглядывает из комнаты твоей близкой подруги? Она без лишних слов наложила на Гермиону заклинание, ослабляющее действие Ступефая, и помогла подняться на ноги. Она провела её до дивана, уже успевшего стать чуть ли не родным, и усадила её. Сама же Кассиопея села в кресло напротив. — Извиняюсь за столь грубое приветствие, но по-другому я не могла, — пожала плечами она. — Ничего страшного. Это вы простите за столь грубое вторжение. Блэк улыбнулась и повернула голову в сторону двери: — Кикимер! У нас гости. Эльф сразу же появился на пороге, тут же приковывая взгляд к Грейнджер. Он внимательно изучал её лицо, прежде чем встать рядом с Кассиопеей. Будто пытался запомнить на будущее, что было так забавно в её глазах, что она даже улыбнулась. — Привет, Кикимер. — Кикимер приветствует мисс…? — Грейнджер. — Кикимер приветствует мисс Грейнджер. Эльф явно не понял её грустной улыбки, что появилась на губах, как только он сказал эту фразу. — Он рассказывал о вас, — вдруг сказала Гермиона, что заставило женщину выгнуть бровь в непонимании. — Кто «он»? Грейнджер кинула взгляд на Кикимера, которому было совершенно необязательно слышать этот разговор. — Поговорим наедине? В другой комнате. Кассиопея явно не понимала, почему было не выпроводить из комнаты домовика, но всё же согласилась. Они поднялись со своих мест и вышли из комнаты. Деревянный пол скрипел под ногами, что наводило на мысль, что его явно подремонтировали, ведь в девяносто седьмом он так не скрипел. Комната Блэк оказалась простой, но сделанной со вкусом. Гермиона начинала понимать, почему она так ему нравилась. — Так кто такой «он»? — спросила Кассиопея, как только дверь комнаты затворилась за спиной Грейнджер.

***

Женщины вернулись в комнату, где их час покорно ждал Кикимер, с красными от слёз глазами. У Блэк до сих пор немного тряслись руки от переизбытка эмоций. Голос дрожал, когда она, протягивая ей коробочку с медальоном, сказала: — Если он настолько дорог тебе, сделай всё, чтобы спасти его. И себя тоже. Я уже не увижу этой победы, но очень на неё надеюсь. Ты сильная девушка, Гермиона. У тебя обязательно получится. Защити его и себя. Защити вас обоих и ваше будущее. По её щекам снова потекли слёзы, когда Грейнджер приняла из её рук крестраж. Ей не верилось, что всё, что случилось в тот день, — правда. Она будто пребывала в трансе и ничего не соображала. Он стучался в её сознание, но она не откликалась, не желая портить момент. — Меня просили передать вам. Маргарет из моего настоящего просила, — сказала Гермиона, и глаза Кассиопеи вновь наполнились слезами. — Вас всё ещё любят в девяносто седьмом. И скучают. По ней было видно, что она обычно не поддаётся эмоциям, но в тот день эту женщину будто сломали на маленькие кусочки. Блэк не сдержалась и внезапно обняла Грейнджер, вновь шёпотом прося о чём-то. Её руки плотно сомкнулись на спине, не желая отпускать. Но Гермиона была вынуждена уйти. Так что она с нежеланием отстранилась и отошла на несколько шагов. Руки Кассиопеи безвольно повисли вдоль тела, будто у тканевой куклы. Но вдруг её глаза осветились идеей и она, попросив немного подождать, сбежала на первый этаж. Вернулась она с вязаным шарфом в руках. — Прошу, возьми это, в напоминание обо мне, — попросила она, и Грейнджер была не в силах отказать. — Спасибо, — вновь грустно улыбнулась она. Ей всегда трудно давались прощания. Особенно прощания навсегда. При этой мысли к горлу подкатил неприятный ком боли, который она не в силах была проглотить и засунуть в дальний угол. Гермиона подняла голову к потолку, чтобы сдержать рвущиеся на свободу слёзы. Она видела эту женщину в первый и последний раз в жизни, но прощаться с ней было просто невыносимо, будто они были знакомы всю жизнь. Но вновь тринадцать поворотов и пути назад уже нет.