Пат (Проиграв победить 3)

По дороге шли люди.  Много, и все в одну сторону, во всяком случае, сейчас: на запад, и никого навстречу. Шли молча, торопливо, с какой-то напряженной целеустремленностью. Мужчины, женщины, старики, дети. Все с вещами, женщины привычно несли огромные тюки на головах или на изогнутых палках, которые вешаются на плечи. Дайм уже оценил это местное приспособление — действительно удобно. Оставляет руки свободными для малышни, которой в здешних семьях великое множество, никаких рук не хватит. Не в пример столичным имперским нравам, где три-четыре ребенка уже многодетье. Взгляд почему-то выцеплял именно их, детей и стариков. Вон один, седой, скрюченный, хромает, опираясь на сучковатый посох, свободной рукой цепко прижимает к боку пузатый кувшин, явно не пустой. Горлышко замотано промасленной тряпкой. Дорога каменистая, в ямах, старик спотыкается. Женщина с тачкой поддерживает его под локоть. Молча, не глядя, даже головы не повернув. Старик принимает помощь точно так же — молча и не глядя. Не благодарит. Да и женщина не ждет благодарности, она уже забыла, с остервенением налегая на ручки тачки, в которой навалены разноцветные пухлые узлы. Такое впечатление, что, собираясь, она похватала первое, под руку подвернувшееся, и увязала в точно так же первые попавшиеся покрывала. Рядом еще  две женщины, молодая и старая. Волокут телегу, нагруженную домашним скарбом и детьми. Детям весело. Они еще совсем мелкие, штук семь, чумазые, шустроглазые  и одинаковые, словно маковые зерна из одной коробочки.  Телег мало. Тачек побольше. Это поселение явно богаче того, беженцев из которого они видели пару часов назад (там телег не было вообще и только одна тощая коза, а тут коз целых две, да еще и осел), ну или покидали его не так поспешно.  В гости или на ярмарку так не ходят, чтобы всем селением. Все нагруженные, даже воины… Впрочем, какие это воины? Не бывает у воинов таких растерянных глаз. Просто мужчины помоложе и с оружием, они и копья-то используют по большей части вместо дорожных посохов.    А главное — взгляды. Быстрые, растерянные, испуганные. Вздрагивающие плечи, дерганные движения. И постоянные настороженные оглядывания — туда, откуда ушли. Так не идут — так бегут. По дороге шли беженцы. Снова… — Куда они идут? Дайм говорил в полный голос, не опасаясь, что их услышат, ибо заранее накрыл весь маленький отряд пологом отвлечения внимания. — В Аыркырын, скорее всего. — Боцман пожал плечами. Пояснил: —Эта дорога как раз в него ведет. Если, конечно, они на Датшинтат не свернут. Но вряд ли: до него почти в два раза дальше. — А откуда? — Спросите чего полегче, светлый шер! Тут Вольные Раджанаты, каждый хутор себя мнит отдельным государством. А уж если деревенька чуть поболее, да с выселками — все: считай, что целая империя! Во всяком случае, гонору столько же. Дайм не удержался, фыркнул. Имперский гонор, о да! Про него и в Сашмире легенды ходят. — А те, что утром? Они куда? Беженцы, которых они встретили около двух часов назад, тоже шли на запад, хотя и по другой дороге, почти параллельной этой. Впрочем, та дорога слегка загибалась к северу, так что, вполне возможно, тоже вела в Аыркырын. Дайм тогда тоже сделал полог, наученный горьким утренним опытом. — Утром? Хм… — Боцман сощурился на сползающее к горизонту солнце, что-то прикидывая. — Те, скорее всего, в Бунтафаджяр. Из Раджанатов если на восток кто поглядывает когда, то только туда. Как же:  благословенный край, скалы сочатся вином и медом, а рыба в сети из моря сама выпрыгивает. И дорога самая прямая из пяти и самая наезженная: как никак, Бунтафаджяр — крупнейший порт восточного побережья… Легенды гласили, что здешние дороги нерукотворны: их когда-то сделал один из драконов. Какой именно, в каждой легенде говорилось по-разному, и менестрели отстаивали каждый свою версию — с пеной у рта, выдранными патлами соперников и разбиванием музыкальных инструментов о головы оппонентов во славу и торжество своего единственно истинного дракона-дороготворца. Согласно этим легендам. дракон (неважно, какого цвета!) провел когтистой лапой по джунглям и предгорью, выворачивая деревья и кроша подвернувшиеся скалы. То ли когти точил, что твой мантикор-переросток, то ли просто от избытка сил. И остались поперек материкового плато, скалистой срединной возвышенности и прибрежных джунглей пять глубоких борозд, ведущих с востока на запад (ну или с запада на восток). От одного побережья до другого. Так появились знаменитые дороги Сашмира и Раджанатов, потому что джунгли уважали волю дракона и ни одна даже самая глупая травинка не пыталась вырасти на проведенной его когтем борозде. Средние три дороги шли параллельно и получили название «хвосты Ширхаба», крайние же на западном окончании слегка загибались вовнутрь, словно навстречу друг другу: северная к югу, южная к северу. Их так и называли: Нарт и Бинта, Северная и Южная. Утренних беженцев они встретили как раз когда пересекали Бинту. И Дайму тогда и в голову не пришло накрыть отряд пологом невидимости, в результате чего пришлось сначала чуть ли не вступить в бой с озверевшими от страха людьми, а потом их же лечить и успокаивать. И делиться припасами. И снова лечить. И выслушивать бессвязные истории, которые любому другому в любых других обстоятельствах показались бы полным бредом…  — Думаешь, дойдут? Боцман не ответил. Дайм не стал переспрашивать. Впрочем, если и дойдут… Кому в славном портовом городе с красивым названием, переводящихся с сашмирского  как Цветок Рассвета, нужны десятки лишних оборванцев, не умеющих ничего, кроме выращивания гоблиновой травки? Пополнят ряды уличных попрошаек или портовых шлюх, и это в лучшем случае, если гильдейские пустят… Дайм чувствовал себя неуютно. Да что там! Виноватым он себя чувствовал, если уж быть совсем честным. Полковник Магбезопасности, называется! Стратег, ширхабом нюханный! Не подумал он, видите ли. Предположить даже не мог… А должен был!  Должен был заранее подумать и о таком вот (вполне логичном, кстати) финале, затевая свою почти что и не серьезную разведку почти что и не боем… да в том-то и дело, что даже и боя-то никакого и не было! Ни разу…. Шутник взржанул. Негромко так, но очень намекающе. Переступил тонкими ногами, хрупнув неудачливым камешком, чуть наподдал крупом под даймовскую задницу. Покосился переливчатым глазом (сегодня бирюзовым, вот ведь мантикор ехидный!). Ты, мол, человек, хотя бы с самим собой честным был, раз уж вроде собрался. И для начала определился бы, чего тебя больше расстраивает? То, куда все вопреки твоим намерениям вырулило — или то, что в процессе выруливания тебе не удалось хорошенько помахать кулаками? Стало еще более кисло. И кислый запах гари и страха, которым тянуло от бредущих по дороге беженцев, был тут совершенно ни при чем. Да и прошли они уже, беженцы эти, только пыль осталась, оседая потихоньку. И запах — гниющей листвы, перепрелых цветов, мокрой шерсти, болота и пожарища, душный, неестественный, несочетающийся сам с собой запах… Ну да. Поразмяться Дайму тоже хотелось. Поначалу. Слишком много силы, она бурлила в крови, рвалась наружу. И желание все пощупать своими руками, вжиться в обстановку, понюхать, чем пахнут здешние ветра… Это  было тоже. Но все же главным оставалось смутное, почти неосознанное желание продлить ту странную свободу, что накатила на него в бухте со смешным названием Шисово Подхвостье, где они с Бастерхази… с Роне… С той ночи прошло уже более двух декад. И все это время Печать молчала. Вот уже действительно, шисовы хвосты, куда ни глянь! Молчит, зараза. И понимай как хочешь! То ли перегорела, то ли ты пока все делаешь правильно и во славу императора, полковник Дюбрайн. Продолжай и дальше в том же ключе и духе. Нет, в то, что печать перегорела совсем, Дайм не верил. Хотя и хотелось! Но такая перегорит, пожалуй, ее же Светлейший с Темнейшим на пару делали. Тройная гарантия, десятикратный запас прочности. Такое ломаться попросту не умеет. Но и второй вариант тоже давал свободу, пусть хотя бы временную, пока Дайм не начал делать что-то другое, что печать может воспринять не так одобрительно. Вот и не хотелось нарываться, при этом еще и теряя пусть и временную, но свободу. Тем более что вроде как и не нужно же, ты все делаешь вроде как правильно, исполняешь монарший приказ и свои прямые обязанности, свою работу, вот и печать подтверждает, и твоя свобода вроде как, пусть и негласно, но почти одобряема… Кто же знал, что твоя свобода будет оплачена бегущими в ночь людьми? У которых теперь ни дома, ни работы… Во славу твою. — Вы заметили, светлый шер,  что у этих тоже почти нет живности? Еще бы Дайм не заметил! Две козы и один перепуганный до полного онемения ишак (что само по себе тянуло на чудо, обычно их незатыкаемый ор встречал маленький отряд Дайма в каждом селении). Один ишак и две козы. Больше никого.  И это на всю деревню, когда в тех поселениях, что они встречали до начала Исхода, коровы были у каждой второй семьи, а куры так и вообще бродили повсеместно в огромном количестве. И козы… Да ни по одной деревеньке не удавалось пройти, не споткнувшись  раз десять о вездесущих козлят! Ракшасы. — Все хотят кушать, светлый шер, — заметил Боцман примирительно. Наверное, последнюю свою то ли мысль, то ли ругательство Дайм прошипел все-таки  вслух. А может, и не вслух. Может, просто боцман оказался догадливым… Слишком догадливым. И это тоже наводило на размышления. Все хотя кушать. Ракшасы тоже. Они пришли в деревню утренних беженцев в серых предрассветных сумерках. Словно соткались из утреннего тумана, такие же поначалу серые и полупрозрачные, казавшиеся продолжением сна.  Но были они вполне реальными. И они не угрожали. Нет. Они улыбались, что было намного страшнее. А за ними шли джунгли. Те самые джунгли, что еще вчера отделяла от домов выжженная плантация, теперь стояли вплотную к изгороди,  а самые шустрые лианы уже тянули внутрь хищные побеги, раскачивающиеся, словно изготовившиеся к броску змеи, спешащие нащупать живое-теплое-вкусное и оплести, сделать своим навсегда, употребить если не как подпорку, то как прикорм… «Вам придется уйти, — сказали ракшасы, продолжая улыбаться. — Извините, но  нам нужны ваши дома и ваша земля. Вашу одежду можете оставить себе, а вот коз и коров мы забираем. У нас будет много котят, котятам нужно кушать». Поселяне посмотрели на обступившие деревню джунгли, на добрые улыбки ракшасов (некоторые из которых уже успели закусить свежепойманными курами, отчего их улыбки, в окружении крови и перьев, выглядели еще более внушительными), и благоразумно решили не возражать. Только староста, не сдержавшись, дал по шее ленивому племяннику, слишком поздно принесшему весть о наступлении новых времен с новыми правилами. По этим новым правилам тем, кто не хотел наприятностей, гоблинку требовалось сжечь. Староста неприятностей не хотел. Но опоздал. Может, управься они пораньше, и миновала бы напасть. Ну да теперь-то уж чего… Теперь только к морю. Там тепло, там рыба. Несмотря на оказанную помощь, они поспешили отправиться дальше (читай: удрать) сразу же, как только поняли, что задерживать насильно их никто не собирается. Матросы восприняли все это как должное, а их уважение к Дайму, и без того немалое, взлетело на вообще недосягаемую высоту. Матросы были уверены, что все идет по плану, который они, конечно же, не понимают. Но так то они, простые люди, малограмотные… а то светлый шер! Да не простой светлый шер, а ого-го какой светлый шер! Аватара там или не аватара — еще Шельма надвое сказала, а вот что змееборец, так это собственными глазами видали! Усмиритель и изгнатель морских змей! Отец ракшасам! Темного Брата на песок уложил одной левой! Наверняка столь могущественный и умный шер все заранее просчитал и именно ради такой реакции джунглей все и затеял. А может, он и сам этим джунглям такое приказал, кто его знает, этого ну очень светлого шера... Противно. Но полезно. Не стоит разрушать столь удачно сложившийся образ, он еще пригодится. Поэтому для доклада Светлейшему пришлось отойти от дороги и поставить жесткий полог невидимости. Не надо пусть и внештатным, но все же сотрудникам Магбезопасности видеть, как их светлого шера, полковника этой самой Магбезопасности, сейчас будут, словно провинившегося щенка, тыкать носом в наделанную им лужу. Дайм вздохнул, повернулся спиной к дороге и вынул из кармана зеркальце.