Переплетение судеб

Анна вновь украдкой посмотрела на Абигайль фон Винден. Ей нечасто приходилось видеть столь модную и роскошную даму. Черно-белое атласное платье в узкую полоску с высоким воротником, отделанным тончайшим белым кружевом, туго обхватывало стройную талию, затянутую корсетом. Тесные от запястья до локтя рукава шарообразно расширялись к плечам. Такие Анна видела только в модном журнале. Никакого турнюра, столь любимого мамой – юбка элегантно подчеркивала естественную линию бедра и колоколом расширялась книзу. Весь образ дополняла изящная шляпка, украшенная белым страусиным пером, которое завораживающе колыхалось при малейшем движении головы. А как искусно завита светлая чёлка! Горничная баронессы фон Винден – большая мастерица. Анна восхищенно вздохнула. Мама, чьё представление о моде безнадёжно застряло в семидесятых, когда она сама блистала на балах, не разрешала дочери отстричь чёлку. Но хуже всего было то, что у них катастрофически не было денег, и об обновках, тем более похожих на изящный туалет Абигайль, можно было даже не мечтать. Анна последние два года довольствовалась лишь пятью платьями, каждое из которых за это время перешивала собственноручно несколько раз, чтобы скрыть от Розенов насколько бедственно её положение. Ещё одну порцию жалости к себе она не выдержит. Спасало то, что они с мамой никуда не выезжали с Зелёного острова, так что гардероба для их образа жизни хватало. Анна снова вздохнула. И в этот момент Абигайль в упор посмотрела на неё насмешливым холодным взглядом, надменно подняв тонкие подкрашенные брови. Она, наверняка, всё это время знала, с каким восхищением девушка разглядывала её, сгорая от зависти. Анна сильно смутилась, но заставила себя твёрдо выдержать презрительный взгляд, хотя в груди разлился холод, а сердце казалось подскочило к самому горлу. Тонкие губы Абигайль дрогнули хищной улыбкой и она что-то негромко сказала своему партнеру по крокету. Карл фон Альтен быстро посмотрел в сторону девушки, а затем рассмеялся вместе с Абигайль, и они вернулись к игре. Анна в смятении отвернулась и не увидела, как баронесса фон Винден точным движением молотка ловко забила синий шар в воротца. Анна осторожно посмотрела по сторонам – заметил ли кто-нибудь её позор? Но остальные гости и хозяева Розен-Парка были поглощены своими делами, абсолютно не подозревая о её унижении. Впервые в жизни Анна порадовалась тому, что её практически не замечают. Возможно будь здесь Леона, она бы скорее всего обратила внимание на то, что её подругу обидели и наверняка вмешалась. Кончилось бы всё скандалом, а виноватой осталась бы Анна, как бывало не раз. И мама потом неделю донимала бы её нотациями. Но к счастью, Леона сейчас далеко – на другой стороне лужайки что-то горячо обсуждает со своей гувернанткой. После полдника никто не захотел возвращаться в дом, решив продолжить развлечения на лужайке. Слуги принесли орудия для крокета и быстро установили ворота. Часть гостей разбилась на две команды, и теперь, живо переговариваясь, они двигались по полю от одних ворот к другим, забивая в них разноцветные шары деревянными молотками. Анна присоединилась к тем, кто предпочёл игре мирную беседу. Очень уж не хотелось ей в своих перелицованных старомодных обносках контрастировать с блестящей молодёжью. Лучше она посидит в сторонке. Их кресла поставили так, чтобы одновременно можно было любоваться бирюзовым проливом и следить за игрой. Фредерика фон Розен распорядилась, чтобы принесли чай и десерты. Их разместили на отдельном столике, чтобы каждый мог взять угощение, когда вздумается. Фердинанд фон Розен присоединился к ним только что и сразу завладел разговором. Он долго и пространно отвечал на вопросы Лоры Мирбах о прошлом Розен-Парка. Рассказчиком он был хорошим, но Анна чуть ли не наизусть знала эти истории, поэтому почти не вслушивалась в разговор. Барон фон Винден удобно расположился чуть поодаль от них, внимательно слушая рассказ Фердинанда, и с наслаждением раскуривал сигару. Её терпкий, чуть сладковатый запах немного долетал до Анны. Барон был худощавым, высоким мужчиной лет шестидесяти. Имел гладковыбретое строгое желтоватое лицо с глубокими морщинами на щеках и лбу. Особенно сильные заломы шли от носа к уголкам рта, придавая ему вечно брезгливое выражение. Редкие черные с проседью волосы он гладко зачёсывал назад, чем только подчеркивал большие залысины у лба. Узкие темно-карие глаза сохраняли ещё былой блеск. Взгляд их был пронзительный и колкий, из-за чего казалось, будто барон мог видеть собеседника насквозь. Абигайль была младше его в два раза. Анна знала, что обвенчались они, когда той было столько же лет сколько и ей сейчас – восемнадцать. Интересно, каково жить со столь пожилым мужем? Вопросы замужества последние годы не покидали мыслей Анны. Только в нём видела она возможность поправить своё незавидное положение. Но живя в уединении Зелёного острова вряд ли встретишь подходящего жениха. А тем более того, кто согласится взять бесприданницу. До возраста десяти лет Анна не знала нужды. Она жила в родовом поместье, таком же большом, как Розен-Парк, и была единственной дочерью достопочтенного фон Рихтера. В то время родителей она почти не видела – те постоянно были заняты светской жизнью, оставив дочь на попечении двух нянь и гувернантки. Та жизнь в памяти осталась сладким сном, наполненным красивыми игрушками, кружевными платьицами, запахом эклеров и долгими прогулками в огромном саду среди искусно подстриженных деревьев. А потом всё резко изменилось. Сначала умер отец. Лишь спустя годы Анна узнала, что он застрелился, предварительно разорив семью. Оказалось, что уже долгое время они жили в долг. И после похорон к их двери потянулись вереницы кредиторов. Имущество пошло с молотка. Маме пришлось даже продать все драгоценности, чтобы расплатиться. А так как отец не оставил после себя наследника, то родовое поместье ушло дальнему родственнику – троюродному дяде, которого ни Анна, ни её мать до этого не встречали. Новый хозяин ясно дал понять, что в доме им не рады. Единственное средство к существованию, оставшееся несчастным – пятьдесят гульденов дохода в год – едва хватило бы, чтобы не умереть с голоду. Первый год их новой нищей жизни был самым ужасным. Они переезжали от одних родственников к другим, но нигде не смогли прижиться. Анна не любила вспоминать этот период. Наконец, от отчаяния мама написала своей подруге детства Фредерике фон Розен. Так они оказались в Розен-Парке. Супруги фон Розен были столь добры, что поселили их в отдельный двухэтажный коттедж, недалеко от своего особняка, и не взяли за это ни скиллинга. Каждая вдова фон Розен переезжали в него, освобождая для новой хозяйки Розен-Парк. Тёща Фредерики покинула его несколько лет назад, отправившись в вечный путь. В коттедже было всего три спальни, но матери и дочери Рихтер хватало его с лихвой. Им также выделили служанку. А Фредерика распорядилась, чтобы они регулярно получали свежие продукты из кладовой особняка. С тех пор Зелёный остров Анна с матерью покидали лишь на церковную службу пару раз в месяц. С возрастом унизительное положение приживалки Анну стало тяготить. И хотя Розены всегда обращались с ними, как с равными, девушка понимала, что на самом деле это не так. Благородное происхождение не подкрепленное состоянием исключало их из привычного круга, но и не давало возможности войти в другое менее презентабельное общество. Две женщина оказались чужими везде. Анна даже иногда завидовала собственной служанке Марте. Та чётко знала своё место и твёрдо стояла на ногах, своим трудом обеспечивая себе, хоть и очень скромную, но независимую жизнь. Анну же с детства готовили стать женой благородного человека, хозяйкой большого дома, управляющей оравой слуг. Но занять это место она теперь не могла. Зарабатывать физическим трудом тоже – мама просто умрёт от позора. Всё это она осознала давно, в шестнадцать лет. Она хорошо помнила тот разговор с матерью, как-будто он произошёл только что. После него детство ушло безвозвратно вместе с наивными надеждами и мечтами. Однажды утром мама тихо вошла в её комнату, когда Анна приводила себя в порядок после сна. Эмма фон Рихтер мягко забрала из рук дочери расчёску, положила её на комод и усадила Анну кровать, расположившись рядом. Утреннее солнце безжалостно подчеркнула темные круги под глазами матери и скорбную складку между бровями. Анна только тогда заметила, как мама сильно постарела. – Моя дорогая, – сказала Эмма, – ты совсем уже взрослая и должна понять, что только ты способна вытащить нас из той ямы, в которую бросил нас твой отец. Ты обязана это сделать, ради нас обеих. Мы не можем до конца жизни жить в этом проклятом доме, с этой глупой Мартой, изо дня в день получая милостыню. Если бы ты только родилась мальчиком, нас не вышвырнули бы из собственного дома, словно бродячих кошек! Но пока ты молода, у тебя тоже есть достоинства. – Что я могу сделать, мамочка? – испуганно спросила растерянная Анна. – Ты просто обязана выгодно выйти замуж. Это твой долг. – Но за кого? Я никого не знаю. – Как же. А Фердинанд? Уверена, что Фредерика будет только рада такой невестке. Она тебя любит. Как и меня. Она не откажет. И Рудольф не откажет, – её голос начал срываться в истерику. Она как-будто убеждала себя, а не Анну. – Вот увидишь. Стоит мне только намекнуть и они сами предложат. А ты должна влюбить в себя Фердинанда. Он же тебе нравится? Анна промолчала – Нравится? – больно схватив дочь за руку, почти крикнула Эмма, грозно хмуря брови – Да, мамочка, – шепотом соврала Анна. – Вот и славно. Я знала, что ты умница. Ох, я тебе кажется синяк на руке оставила. Сейчас пришлю Марту с бодягой. Люблю тебя, милая, – ласково погладила она дочь по щеке. – И я тебя, мамочка. Но Эмма уже выходила из спальни.