The Curse of Slytherin/Проклятие Слизерина

      Покалывающий кожу холод и промозглая сырость пустых коридоров Хогвартса поглощали всё живое подобно дыханию дементоров. Телесное тепло и беззвучное сердцебиение редких прохожих казались чем-то неправильным и противоестественным для этого безжизненного места. Каждый здесь чувствовал себя чужим и одиноким — в замке почти никого не осталось, но в то же время здесь продолжали находиться те, кому было больше некуда пойти.       Некоторые студенты боялись возвращаться домой. Хогвартс нынче не был надёжной защитой, но его необъятность дарила надежду на то, что каждый, кто осмелился здесь остаться, сможет найти безопасное убежище. Безопасное место, до которого никому не добраться.       «Но ведь вы добрались, идиоты. Или вы считаете себя особенными, будто никто и никогда не разоблачит вашу маленькую тайну?»       Пэнси Паркинсон больше не боялась. Она пребывала в твёрдой уверенности, что ей больше нечего терять. По правде говоря, у неё никогда не было того, что было способно принести боль потери.       Родители, произведшие её на свет, никогда не любили друг друга. Однажды ей довелось подслушать диалог матери с далёкой подругой, которая приехала навестить её из Америки. Пэнси не планировала шпионить — её мало интересовали взрослые разговоры. Это вышло случайно: мама и Джозефина наслаждались поздним бранчем на террасе их семейного поместья. Скудные закуски, состоящие из несъедобных заморских деликатесов, не смогли предотвратить стремительное алкогольное опьянение, неизбежно наступившее после двух выпитых бутылок эльфийского вина.       «Знаешь, от чего мне бесконечно плохо, Джо? Мерлин, как же мне тяжело об этом говорить. Но я должна рассказать хоть кому-то, кто точно меня не осудит. Джо, ты ведь не станешь, правда?»       Пэнси было всего двенадцать. Она была любопытным ребёнком, который всего лишь оказался не в том месте и не в то время. Она знала, что подслушивать нехорошо, но ничего не могла с собой поделать.       «Я никому и никогда раньше в этом не признавалась. Просто не могла. Это моя самая страшная и позорная тайна, которая каждый грёбаный день меня убивает».       Пэнси подкралась к приоткрытой двери и спряталась за белоснежными шторами. И её мать прошептала:       «Я так и не смогла полюбить её. Я знаю, это звучит так чудовищно… Но… Я не смогла полюбить собственного ребёнка. Я не хотела её, понимаешь? Я мечтала о том, чтобы никогда не иметь детей от этого ничтожества. И судьба меня наказала».       Вспоминая об этом сейчас, Пэнси грустно усмехалась. Будучи ребёнком, она не сразу осознала смысл услышанного. Она даже не поняла, что мать говорила о ней. Малышка Пэнси подумала: может, у мамы ещё были дети? Может, где-то далеко в детском приюте живёт её старшая сестра, которую мама отдала на попечение сестёр милосердия, потому что не смогла её полюбить?       Пэнси даже решила отправить письмо своей няне, под присмотром которой провела большую часть детства. Даже тогда она не задумалась о том, почему же мама проводила с ней так мало времени и вечно пребывала в разъездах. Мама говорила, что путешествовала по работе. Позже Пэнси узнала, что мама не проработала ни дня в своей жизни. Она сбегала от беспробудно пьющего мужа, спускавшего наследство на огневиски, который два года назад ушёл из семьи и, если верить слухам, примкнул к Тёмной стороне и снабжал Волдеморта информацией, добытой из маггловского Лондона.       Ответ няни почему-то нисколько её не удивил. Скорее, Пэнси привело бы в замешательство, если бы её наивная детская догадка оправдалась.       До четырнадцати лет Пэнси отказывалась принимать услышанное за реальность. Она тянулась к маме, как никогда прежде, бессознательно требуя её внимания, но неизменно наталкивалась на её ледяную отстранённость. Она устраивала истерики, била посуду и любимые мамины статуэтки, ведь даже им, этим чёртовым стекляшкам, досталось больше любви, чем родной дочери. Но мама лишь сильнее злилась, её крики и ругательства из раза в раз обрушивались на Пэнси за любую провинность.       Однажды во время одной из крупных ссор мама применила к ней Круциатус. Пэнси на всю жизнь запомнила её лицо: раскрасневшееся от ярости и залитое слезами. А затем — ужас от содеянного. Пэнси помнила, с каким звуком упала мамина волшебная палочка, ударившись о мраморный пол. Помнила бессвязные слова раскаяния и быстро удаляющиеся шаги. И когда дверь захлопнулась, а вокруг воцарилась мёртвая тишина, лежащая на полу Пэнси поняла: она совсем одна в этом мире.       С тех пор вся её жизнь пошла наперекосяк: беспорядочные связи, алкогольные вечеринки, странная и болезненная зависимость от однокурсника, внимания которого она так настойчиво добивалась, потакая всем его капризам. Пэнси понятия не имела, почему она избрала именно Драко. Почему искала тепла и любви у самого холодного и отстранённого из всех слизеринцев, который в неизменно грубой манере демонстрировал ей своё равнодушие. Она хваталась за те крупицы подаренного им тепла и считала их своей личной победой, совсем не задумываясь, что и для него это было всего лишь потребностью, спасительным отвлечением.       Пэнси позволяла ему, и Драко брал. Она запомнила вкус каждого его поцелуя, каждое несмелое касание — в них не было нежности, скорее любопытство.       Однажды они вместе заснули на диване в общей гостиной. Пэнси проснулась в его объятиях и боялась пошевелиться: её так редко обнимали просто так. Без повода и не по принуждению. Тепло его тела растрогало её, и она заплакала. Где-то глубоко в душе она чувствовала, что Драко тоже был слишком одинок. Пэнси надеялась, что просто должно пройти ещё немного времени, и они обязательно притянутся друг к другу. Ведь они оба были несчастны — это же так романтично, так правильно.       Так глупо.       Пустые ожидания маленькой недолюбленной девочки, которая уже никогда не вырастет. Пэнси часто осуждали за её доступность, нарекали не самыми лестными прозвищами за спиной, даже Драко однажды высказал своё честное мнение о её безрассудной распутности, и это глубоко ранило её. Но они ведь не знали. Никто не знал, что Пэнси просто не научили любить. И потому она искала тепло — временное, исключительно материальное, но такое необходимое. Чем больше она его получала, тем сильнее впадала в зависимость.       «Не драматизируй так. Ты же просто обыкновенная шлюха. Хватит оправдывать свои поступки детскими травмами».       Пэнси всю жизнь отвергали с самого рождения. Ей хотелось быть значимой хоть для кого-то, но никто не воспринимал её всерьёз. У неё были подруги, но и они оказались фальшивкой. Единственное, на чём держалась их дружба, это сплетни и «ощущение прекрасного» — так они обозначили придуманный ими собирательный образ стиля и моды. Но делиться с ними своей болью казалось чем-то неуместным — чопорные холодные аристократки лишь высмеяли бы её за проявление слабости. Их всех так воспитывали, включая и Пэнси: выклянчивать сочувствие у окружающих считалось верхом неприличия.       Она не понимала, почему все вокруг получали любовь просто так, не прилагая для этого никаких усилий. Пэнси переполняла злоба от вида каждой счастливой улыбки, в особенности Малфоя. Она в принципе никогда не видела, чтобы он по-настоящему искренне улыбался — это совсем не по его части. Пока он высокомерно ухмылялся или кривил губы в наглой усмешке, Пэнси была спокойна: значит, дело вовсе не в ней. Драко просто никто не нужен, он сам по себе.       Но всему хорошему рано или поздно приходил конец. Этот проклятый бал, нелепое распоряжение безмозглой старухи Макгонагалл выступать старостам на открытии. Пэнси до последнего надеялась, что Малфой всё же её пригласит, ведь они уже танцевали вместе на балу. Но он унизил её при всей школе и выставил полнейшей идиоткой, когда Пэнси предприняла попытку навязать своё партнёрство, несмотря на то, что Драко абсолютно однозначно дал понять Макгонагалл, что не имеет пары.       «Может, он просто не хочет идти на бал? Как обычно, взбунтуется и сделает всё по-своему», — подумала Пэнси. Но Малфой не взбунтовался. Он танцевал с грязнокровкой и отнюдь не выглядел оскорблённым. Напротив. Он смотрел на неё, говорил с ней, обнимал за талию. Салазар, да что с ним не так?!       И Пэнси всё поняла. Уже тогда эта жуткая мысль промелькнула в её сознании, но она отказывалась в это верить. И то, что она увидела на балу, — нескрываемое обожание во взгляде Малфоя, лёгкая и беспрерывно подавляемая улыбка — лишь подтвердили её опасения: Драко был влюблён. И, вне всяких сомнений, это было взаимно.       Пэнси была раздавлена и охвачена праведным гневом. Это, блять, нечестно. Отвратительно и противоестественно. Она чувствовала себя втоптанной в землю. Грязнокровка Грейнджер! Даже ёбаная грязнокровка, над которой они вместе с Драко издевались всё детство, оказалась лучше неё! Чем она его зацепила? Перестала быть уродливой пингвиницей? Пэнси даже не знала, существует ли такое слово, но оно вполне сходило за обидное оскорбление.       Несколько раз она порывалась написать письмо в Малфой-мэнор. Ей непременно хотелось разрушить это извращённое… что бы то ни было. У Пэнси даже не поворачивался язык назвать отношениями то, что происходило между Драко и Грейнджер. И каждый раз изорванное и смятое письмо отправлялось в мусорную корзину.       Она не могла. Это было неправильно.       Пэнси вздохнула и прикрыла уставшие глаза. В последние дни её мучили кошмары. С той самой ночи она не покидала подземелий и даже не явилась на погребение Дамблдора. До сегодняшнего дня она пребывала в полной изоляции от внешнего мира, ни обмолвилась ни с кем и словом, не прикасалась к еде, которую приносил ей Блейз вчера и сегодня. Все девчонки покинули Хогвартс, но Пэнси сомневалась, что хоть кто-то из них проявил бы подобную заботу. А Блейз был славным. Хоть они и никогда не были близкими друзьями.       Глубоко вздохнув, Пэнси открыла глаза и уставилась на пустую стену перед собой. Она опустила взгляд на свои дрожащие руки, которые крепко сжимали изрядно помятый и поблёкший листок с безвкусно оформленным объявлением, и думала о том, что ещё неделю назад брезгливо смяла бы эту глупую бумажку и швырнула прямо на пол, не потрудившись донести до урны.       — Пэнси Паркинсон? — окликнул её удивлённый голос, напугав до чёртиков. Она обернулась. — Что ты здесь делаешь?       — Лонгботтом, — снисходительно ухмыльнулась Пэнси. — Значит, я пришла по адресу.       Невилл остановился и нахмурился.       — Я бы не был в этом так уверен.       Пэнси раздражённо вздохнула и, закатив глаза, грубо сунула ему в лицо измятый пергамент. Невилл робко принял его, задержав на нём взгляд всего на мгновение, а затем вновь посмотрел на Пэнси.       — Я не понимаю…       — Нечего тут понимать, Лонгботтом, — осекла она его. — Мне скучно. Все мои друзья уехали, хочу заняться чем-то полезным. У вас тут какой-то тайный клуб или типа того?       Невилл продолжал изучать Пэнси обеспокоенным взглядом. От него становилось не по себе, вся уверенность куда-то испарилась. Ей казалось, что он видит её насквозь. И уже знает, что она виновна.       У Пэнси вспотели ладони и проступила испарина на лбу. Ей стало сложно дышать. Призрачное дыхание несуществующих дементоров вновь окутало её снаружи и наполнило изнутри, оголив все потаённые страхи. Ей становилось плохо.       — Зря я пришла, — пробормотала она, сглотнув подступившую к горлу тревогу. Пэнси отшатнулась и быстрым неровным шагом устремилась обратно по коридору.       — Эй, постой! — крикнул Невилл ей вдогонку, но она не оборачивалась. Паническая атака стремительно накрывала Пэнси с головой. Нужно бежать как можно скорее. — Подожди!       Крепкая рука схватила её за плечо, но у Пэнси не было сил её сбросить. Едва не потеряв равновесие, она прислонилась к стене, тяжело дыша. Невилл держал её за плечи, словно боясь, что Пэнси сейчас упадёт. Она подняла на него измученный взгляд заплаканных глаз и поняла, что больше не в силах с этим бороться. Ей больше нечего терять. Нечего.       — Что с тобой случилось? — допытывался Невилл. — Тебе нужна помощь? Мне позвать кого-нибудь?       Пэнси замотала головой и крепко зажмурилась. Слёзы бесконтрольно текли по её щекам, с губ срывались рваные всхлипы.       — Я… совершила большую ошибку, — с трудом выдавила она. Мерлин, какой позор. Она рыдала и сотрясалась всем телом на глазах у чёртового Невилла Лонгботтома, как последняя дура. Ниже пасть она уже не могла.       — Какую? — в недоумении вопрошал он, озираясь по сторонам, чтобы убедиться, что они здесь всё ещё одни.       Пэнси отвернулась и схватилась рукой за горло. Волны паники захлёстывали с каждым разом всё сильнее, перекрывали воздух и вызывали тошноту. Она осела на пол, мучаясь от одышки. Невилл опустился напротив неё на корточки, растерянно осматривая с ног до головы на предмет ранений или других признаков физического недуга, но его взгляд ничего не уловил.       — Пэнси, — осторожно обратился он к ней, выждав несколько минут. — Что ты сделала?       Она хотела сказать ему, что совсем не собиралась сюда приходить. Пэнси держала путь на Астрономическую башню. Мысль о том, чтобы, наконец, покончить со всем этим дерьмом, вдохновляла и постепенно превратилась в навязчивую идею, ведь только так можно было постичь долгожданное облегчение и обрести покой. Но, когда она миновала пятый лестничный пролёт, её внимание привлекло это чудом уцелевшее после бойни чёртово объявление, приклеенное к стене одним единственным уголком. Онемевшая рука бессознательно потянулась к колыхающемуся листку, и этого лёгкого прикосновения оказалось достаточно, чтобы он окончательно отклеился от стены.       Пэнси сама не поняла, каким образом оказалась на седьмом этаже. Она словно была ведома чем-то или кем-то неуловимым для человеческого глаза. И если она сейчас отступит и бросится в бегство, то отправится прямиком на Астрономическую башню. Без сомнений и сожалений оборвёт свою никчёмную жизнь, и конец истории.       — Я… — она скривилась из-за боли в груди и лёгких, которые сдавило от недостатка кислорода. — Кажется, из-за меня… Гермиона Грейнджер может быть мертва. Это я во всём виновата, только я одна!..       Пэнси горько расплакалась, закрыв лицо руками. Она не могла смотреть на Лонгботтома, на этого наивного и карикатурно добродушного парня из детских сказок, который вот-вот вонзит свою волшебную палочку ей в грудь, оглушит и побежит к Макгонагалл за помощью. Но всё, что услышала Пэнси, — это тихий смех. Она убрала руки от лица и сквозь слёзы с недоуменеим уставилась на Невилла.       — Я так не думаю, — улыбался он, качая головой. — Я видел Гермиону буквально вчера. Разве ты не была на похоронах?       Пэнси поражённо округлила воспалённые глаза, задержав дыхание. Этого. Не может. Быть.       — Но… я видела… — сбивчиво пробормотала она. — Тогда, когда Пожиратели проникли в Хогвартс… Беллатриса Лестрейндж… она… я не понимаю…       — Беллатриса? — улыбка Невилла вмиг растворилась, и он отступил на шаг. — Ты… ты натравила Беллатрису на Гермиону?       Его испуганное лицо навечно отпечатается в памяти Пэнси. Оно станет незаменимым экземпляром её впечатляющей «коллекции взглядов, которых достойна Пэнси Паркинсон».       — Мне очень жаль, — прошептала она. — Я не знаю, что на меня нашло… Я была так зла и напугана… Я не могла смириться, что они с Драко… Я растерялась…       Невилл отступил на шаг, окинув её разочарованным взглядом.       — Что ж. Тебе повезло, что твой план провалился.       — Слава Мерлину, — выдохнула Пэнси, запустив пальцы в волосы, и опустила голову. — Я… наверное, ты вряд ли поверишь, но у меня и в мыслях не было планировать подобное, Лонгботтом. Это вышло спонтанно. Я и не знала, что в принципе могу быть способна на такое, клянусь. Не знаю, почему я рассказываю об этом тебе… Но от твоего презрения мне уже хуже не станет, так что…       Она подняла на него стыдливый взгляд, встретившись с его — осуждающим и печальным. Хоть бы он поскорее ушёл. Пусть сдаст её Макгонагалл и Слизнорту, чтобы её исключили из школы и бросили гнить в Азкабане, где ей самое место.       — Беллатриса Лестрейндж замучила моих родителей Круциатусом, лишив их рассудка, — с болью в голосе проговорил Невилл. — Я был совсем ребёнком. И пусть мне повезло намного больше, чем Гарри, и мои родители живы, но я так и не узнал, каково это — иметь маму и папу. Они меня не помнят. И даже не разговаривают.       Пэнси понимающе кивнула и опустила взгляд на свои туфли.       — Я знаю об этом, — с искренним сочувствием произнесла она. — Мои родители живы и здоровы, но никогда меня не любили. Я понимаю, это не идёт ни в какое сравнение со смертью или безумием, но… мне очень жаль. Никто не заслуживает такого.       — Тебе правда жаль? — недоверчиво спросил он. — Или ты устроила этот спектакль потому, что тебя замучила совесть, а когда подвернётся возможность, ты снова сдашь кого-то из нас Пожирателям?       Пэнси слабо нахмурилась, будто ослышалась. Это какая-то дурацкая проверка?       — Я могла сбежать в тот же день, — безжизненным голосом произнесла она. — Но мне некуда. У меня нет дома, в котором меня ждут. Нет друзей. Я надеялась, что я заберу свою тайну в могилу, оставив всё в прошлом, и, наконец, приму хоть одно правильное решение в своей жизни… придя сюда.       Ей показалось, что Лонгботтом заметил её секундную заминку. Но было сложно сказать наверняка, догадался ли он, о чём именно промолчала Пэнси.       — С чего ты взяла, что мы сможем тебе доверять? — холодно произнёс Невилл.       — Я отправлюсь к Макгонагалл сегодня же, — пообещала Пэнси. — Если хочешь убедиться, что я не вру, можешь пойти со мной. Я во всём сознаюсь. Пусть она как временно исполняющая обязанности директора вынесет свой вердикт, и если решит вышвырнуть меня из Хогвартса — что ж, так тому и быть. Долго за пределами замка я всё равно не протяну.       «Ведь всегда можно вернуться к плану «А» и довести начатое до конца…»       Невилл некоторое время продолжал смотреть на Пэнси с недоверием, а затем коротко кивнул.       — Это разумно. Это довольно смелый поступок, Пэнси. Поэтому, если Макгонагалл посчитает справедливым дать тебе шанс… — он протянул ей смятый листок пергамента, который привёл Пэнси сюда, буквально сохранив ей жизнь. — Полагаю, вступление в ряды бойцов ОД послужит достойным искуплением.

***

      Необъятная угольно-чёрная мантия Северуса Снейпа угрожающе развевалась вслед за торопливыми широкими шагами. Драко и Беллатриса старались не отставать — время действия зелья заканчивалось, но Северуса волновало совсем не это. Как только они достигли спальни Драко, Беллатриса спешно устремилась в ванную, громко хлопнув дверью. Снейп взмахнул палочкой, резко зашторив окна, и окинул комнату презрительным взглядом, скривив губы из-за наполняющей её повсеместной вычурности.       Драко наблюдал за бывшим профессором, гадая, что же именно его так взбесило в трофейном зале. Снейп оказался одним из свидетелей того, как они с Беллатрисой поместили палочку Андромеды под её именем. Всё прошло гладко, план сработал идеально.       Северус молчал. Он остановился у зашторенного окна, сложив руки на груди.       Спустя минуту дверь ванной отперлась. Смертельно побледневшая Гермиона проследовала к кровати, робким движением пригладив спутанные волосы, и опустилась рядом с Драко, но Снейп не обратил на неё никакого внимания. Он словно выжидал подходящего момента, когда ядро его гнева накалится до предела и разорвётся на части.       — Можно узнать, в чём проблема? — надменно поинтересовался Драко. — Мы выполнили задание, принесли трофей. Или мы обязаны согласовывать с вами каждый наш шаг?       Северус резко обернулся, прожигая Драко и Гермиону высокомерным взглядом.       — В чём проблема? — едко повторил он. — Забавно, что вы двое не видите никакой проблемы, скажем, в том, что Нарцисса обо всём узнала. Как тебе вообще могло хватить ума принять её приглашение, да ещё и выпить предложенный ею напиток?       — Но ведь…       — Ты понимаешь, насколько тебе повезло? — прошипел Снейп, стремительно приближаясь. — Нарцисса могла оказаться на вражеской стороне. Что бы ты делала тогда?       — Но она на стороне своего сына, я знала об этом… — сбивчиво запротестовала Гермиона, однако Северус её перебил:       — Вот именно! Как его мать она не обязана входить в положение засланных Орденом шпионов! Драко не может контролировать каждый шаг своей матери, не может контролировать её мысли. Ты должна быть начеку каждую секунду, находясь в этом доме, а не заниматься всякими глупостями.       Гермиона крепко сжала челюсти, едва справляясь с натиском усталости и обиды. От напряжения и последствий недавнего превращения её бросило в жар.       — Когда она пригласила меня, я находилась в сознании Беллатрисы, — она старалась говорить как можно спокойнее, но дрожь в голосе выдавала подавляемую агрессию. — Она посчитала, что это будет более правильным решением, потому что отказ мог вызвать подозрения…       — Чушь! — рявкнул Снейп. — Чужое сознание управляло тобой, и ты попалась. Послушай себя, что ты несёшь — «подозрения»! Беллатриса делает всё, что захочет, и тебе прекрасно об этом известно!..       — Хватит на неё орать, — вступился Драко, вскочив с кровати. — Два дня назад Грейнджер стояла на этом самом месте и убеждала меня, что именно вы внушили ей мысль о том, что она справится с пророчеством. К чему эта истерика?       — Следи за языком, — ощерился Снейп, склонившись к Малфою. — Исполнение пророчества требует безупречного самоконтроля. Пророчество не является карт-бланшем для беспечных и бездумных поступков. Просто невероятно, что я вынужден вам, двум маленьким идиотам, это объяснять.       Драко выдержал его тяжёлый взгляд и, не сказав ни слова, вновь опустился на кровать рядом с Гермионой. Ещё ни разу в жизни ему не доводилось видеть Снейпа в состоянии бешенства.       — И позвольте полюбопытствовать, — всё так же жёстко проговорил он, обращаясь к ним обоим, — какого чёрта сегодня произошло? Где Андромеда?       — В доме на площади Гриммо, — тихо ответила Гермиона, будто боясь, что ответ вновь будет неправильным.       Снейп медленно прикрыл глаза и, отвернувшись, выпрямился.       — Просто уму непостижимо, — злобно пробормотал он сквозь зубы, а затем резко обернулся. — Кто?! Кто дал вам право принимать подобные решения самостоятельно?! Тёмный Лорд приказал доставить её в мэнор живой!       — Но её бы убили! — в ужасе возмутилась Гермиона.       — А твоя собственная жизнь тебя не волнует? — напирал Северус. — Где Долохов и Роули?       — Грейнджер стёрла им память, мы бросили их у паба в Лондоне и влили в глотки крепкого пойла, — отчитался Драко с ощутимым раздражением в голосе. — Они очнутся с жуткой мигренью и нихрена не вспомнят, кроме того, что провалили задание Тёмного Лорда.       Снейп с полминуты смотрел на них, не моргая. Он прикусил щеку и, по всей видимости, пытался вычислить объём проблем, которые ему придётся улаживать после «героического» поступка двух малолетних кретинов.       — Вы двое должны были брать задания только с участием смертников, — неестественно спокойно произнёс Северус. — Магглорождённых. Грязнокровок. Вы должны заниматься только этим, пока не получите другого приказа от Тёмного Лорда. Что конкретно вам здесь не понятно?       — Андромеда была исключением…       — Исключением, которое слишком дорого нам всем может обойтись! — взорвался Снейп. — Вы хоть понимаете, чем чреваты некачественно выполненные чары Забвения? Вы хотя бы допустили возможность того, что Роули и Долохов могут всё вспомнить? Просто чудовищная гордыня и самонадеянность, — брезгливо выплюнул он. — Неужели вы, два несмышлёных ребёнка, считаете себя великими магами? Если в Хогвартсе вы учились на отлично и показали блестящий результат, то это совершенно не означает, что вы постигли вершину магического искусства и готовы справиться с любыми сложностями. Это всего лишь значит, что вы осилили школьную программу!       Северус принялся мерить шагами комнату и вновь остановился у окна. Драко и Гермиона настороженно переглянулись. Они думали об одном и том же: Снейп был абсолютно прав.       — Беллатриса умело владеет чарами Забвения, она применяла их раньше, — рассуждала вслух Гермиона, скорее, пытаясь убедить себя в том, что не допустила ошибку.       — Кто сотворил заклинание? — жёстко потребовал Снейп. — Кто изменил память Роули? А Долохову? У тебя есть чёткий ответ на этот вопрос, Грейнджер?       Гермиона открыла рот, намереваясь ответить, но не смогла. Её прошиб мороз от макушки до кончиков пальцев, ледяные мурашки расползись по всему кожному покрову.       — Ты не знаешь, чья часть сознания преобладала в конкретный момент, — заключил Снейп. — Потому что ты понятия не имеешь, как это отслеживать — ты должна лавировать и преимущественно удерживаться где-то посередине. Пребывая в сознании Беллатрисы, ты должна оставаться Гермионой Грейнджер. Настоящая Беллатриса никогда бы не сделала того, что вы натворили.       Гермиона почти не слышала его. Это случилось: она впустила страх в свою душу. Пугающие картинки обозримого будущего предстали перед её глазами. Она буквально слышала голоса Роули и Долохова, которые корчились в муках Круциатуса, слышала, как они называли имена Драко и Беллатрисы. Неописуемый ужас охватил Гермиону, завладел её существом. Она была уверена, что просчитывала каждое своё действие на несколько шагов вперёд. Она надеялась, что Драко всегда будет замечать брешь в её планах, подсказывать и направлять — что за наивность. Ему ведь, чёрт побери, всего семнадцать.       Снейп был прав во всём: они — два маленьких идиота. Дезориентированные, изо всех сил пытающиеся победить страх посредством импульсивных решений, ибо чем больше времени они уделят на раздумья, тем скорее демоны-сомнения околдуют их разум.       Гермиона вздрогнула, ощутив слабое покалывающее тепло. Драко накрыл её холодную ладонь своей. Он приказывал ей успокоиться, его взгляд был статичен — окклюменционный щит опроверг существование любой опасности и обратил её в ложь.       — Мы всё поняли, — сдержанно произнёс он, глядя Гермионе в глаза, а затем повернулся к Снейпу. — Дела чистокровных и полукровок будут проходить исключительно под вашим контролем. Такого больше не повторится.       Снейп наградил его недоверчивым взглядом и медленным шагом пересёк комнату, остановившись у двери.       — Надеюсь, тебе не составит труда добыть три галлеона, Драко. С этого момента я должен быть осведомлён о каждом вашем шаге. У меня больше нет оснований вам доверять.       — Разумеется, — Малфой смерил его ледяным взглядом. — Это всё?       Северус презрительно всмотрелся в лица каждого из них, задержавшись на мгновение на Драко, и, слегка прищурившись, повернул ручку двери и скрылся в темноте коридора.       — Ну и мудак, — пробормотал Малфой, притянув Гермиону к себе. Они с облегчением выдохнули и обессиленно повалились на кровать. Задание и последовавший за ним изнуряющий разговор вытянули из них последние крупицы энергии.       — Он знает, о чём говорит, — хрипло пролепетала Гермиона. — Просто он чрезмерно прямолинеен. Мне кажется, сложись всё немного иначе, они с Грюмом могли бы стать отличной командой.       — Одноглазый чёрт настолько же параноидален? — устало ухмыльнулся Драко. — Как думаешь, что бы он сказал?       — Уверена, практически то же самое. И ещё бы добавил, что не стоит поддаваться эйфории, вызванной случайным успехом. Здесь я была бы с ним полностью солидарна.       Драко перевернулся на бок и нежно провёл подушечками пальцев по щеке Гермионы, очерчивая след чёрной копоти. Она лениво повернула голову и улыбнулась, увидев его заботливый взгляд.       — Мы сделали всё правильно, — убеждал он её. — Настолько, насколько были способны. Что бы ни было дальше… на данный момент это был наш наилучший результат. Снейп будет начеку, когда Тёмный Лорд вызовет Роули и Долохова. Он всё уладит, если что-то пойдёт не так.       Гермиона коротко кивнула и прикрыла глаза. Ей предстояло ещё много всего обдумать. Нужно было искать другие убежища и как можно скорее — дом на площади Гриммо должен в первую очередь оставаться штабом Ордена Феникса. Гермиона не сомневалась, что миссис Уизли позаботится о каждом спасённом и никого не обделит вниманием, но никто не знал, как долго будет длиться война. Взваливать на плечи Молли уход ещё и за беспомощными пленниками было нечестно.       Пленники… Они ведь не будут иметь свободы действий до тех пор, пока не пройдёт это кошмарное время. Какая ирония.       Драко встал с кровати и потянул Гермиону за руку, заставляя подняться. Она взглянула на него с разочарованным удивлением, ведь ей почти удалось отключиться.       — Я не хочу, чтобы моя постель испачкалась в саже и поту. Идём.       Он кивнул в сторону ванной и заговорщически улыбнулся.       — Нет, пожалуйста, не заставляй меня, — захныкала Гермиона. — Я прилягу на полу, если ты не против.       Драко скептически выгнул бровь.       — Против. Ковёр мне тоже по-особенному дорог, уж прости.       Гермиона лишь фыркнула — у неё не было физических сил рассмеяться его остроумной шутке. Она нехотя сползла с кровати и последовала за ним.       Ванная магическим образом набралась ещё до того, как они вошли. Успокаивающий аромат эфирного масла чайной розы проникал в кожные поры и дыхательные пути — нечеловеческие усилия, приложенные к тому, чтобы добраться сюда, определённо того стоили.       Драко обошёл Гермиону со спины и принялся расшнуровывать тесный корсет её уродливого платья, которое так ненавидел. Он бы мог воспользоваться волшебной палочкой и одним взмахом ослабить шнуровку, а не возиться с ней вручную, но ему захотелось проявить свою заботу.       — Сегодня ты проведёшь здесь последнюю ночь, — Драко снял корсет и перешёл к молнии. — Тебе нельзя оставаться в мэноре, Грейнджер.       — Я знаю, — она обернулась через плечо, почувствовав, как ткань перестала плотно соприкасаться с кожей. — Я вернусь в дом родителей. Пожиратели ведь больше за ним не следят.       — Но это не означает, что его не следует ограждать щитовыми и маскирующими чарами, правда? — Драко наклонился, поймав её взгляд. Гермиона усмехнулась: эти жест и тон до ужаса напомнили ей о папе, который пытался выглядеть строгим, когда доносил до неё в детстве нечто принципиально важное. — Чего лыбишься? Разве Снейп недостаточно доходчиво объяснил, что лишней осторожности во время войны не бывает?       Драко поддел ткань расстёгнутого платья и спустил его вниз. Гермиона высвободила руки из рукавов, и платье оказалось у её ног. Она задержала дыхание в предвкушении, но Драко отступил на шаг и равнодушно кивнул в сторону ванны, расстёгивая пуговицы своей рубашки. Его лицо больше не украшала озорная ухмылка, он был абсолютно серьёзен. Гермиона тяжело вздохнула и, избавившись от белья и чулков, послушно забралась в ванну.       Горячая вода обволокла каждую клеточку уставшего тела божественной негой. Это было настолько идеально, что Гермиона не смогла сдержать тихий стон наслаждения. Отдавшись во власть расслабляющего тепла, она даже не заметила, как Драко расположился напротив неё, пока их колени случайно не соприкоснулись. Она открыла глаза и невольно залюбовалась: он запрокинул голову на чёрный керамический бортик ванной, блаженно прикрыв глаза; с ресниц и небрежно зачёсанных назад мокрых волос срывались капли воды. Гермиона вспомнила тот страшный, но в то же время удивительный день, когда она привела Драко в ванную старост, и поймала себя на мысли, что испытывает в некотором роде дежавю.       Однако в этот раз захватывающая история имела счастливый конец. Гермиона была в этом абсолютно уверена.

***

      В столовой бывшего поместья Блэков сегодня царила необычайная суета, несмотря на раннее утро. Все стулья были заняты, несколько человек расположились на ящиках с продуктами и поглощали свой завтрак с тарелкой навесу. Фред и Джордж, прибывшие из Хогвартса после восстановительных работ, моментально бросились к Гермионе, как только заметили её в дверях, и едва не сбили с ног.       — Кто бы мог подумать, наша мисс Левиóса-а-не-Левиоса́ оказалась той ещё штучкой! — воскликнул Фред, заключив её в удушающий захват. — Добро пожаловать в клуб безумных авантюристов, миледи.       — Нам ужасно жаль, что мы пропустили всё веселье, — подхватил Джордж. — Но знай: мы были бы в числе первых проголосовавших.       — Надеюсь, ты добудешь для нас какой-нибудь гадостный тёмный артефакт в качестве сувенира на Рождество…       — Но только не берись за него голыми руками…       — Действуй исключительно в защитных перчатках! — проговорили они в унисон.       Гермиона в недоумении уставилась на близнецов, сконфуженно улыбаясь. Она понятия не имела, о чём они толковали, но что-то подсказывало ей, что стоило как можно убедительнее изображать понимание всего происходящего до тех пор, пока не найдётся хоть кто-то, кто сможет ей всё объяснить.       — Парни, отвалите, — с лёгкой улыбкой одёрнул их Рон. — Гермиона не станет подвергать себя риску ради ваших глупостей. Почему бы вам самим не смотаться в Отдел Тайн и не нахапать себе воз и маленькую тележку каких угодно артефактов? Уверен, вы даже не вспотеете.       — Гермиона! — Джинни подбежала и крепко обняла её, а затем быстро отстранилась, лучезарно улыбаясь. — Посмотри, кто здесь, — она отступила, кивнув в сторону обеденного стола. Гермиона не успела рассмотреть всех присутствующих, когда вошла, но теперь, окинув взглядом всех знакомых, она заметила новое лицо, которое увидела здесь впервые. — Тонкс вызволила свою маму прямо из лап Пожирателей, представляешь? Они схватили её в собственном доме и собирались доставить Волдеморту, они связали и калечили её. Это просто чудо, что Тонкс успела вовремя!       Гермиона не нашлась, что сказать. Она пребывала в полнейшей растерянности. В Ордене происходило нечто необъяснимо странное, но как только она встретилась с виноватым и одновременно благодарным взглядом Тонкс, а затем посмотрела на Андромеду, чьи тёмные глаза излучали тепло и трепет, всё встало на свои места.       — Гарри, Рон, на пару слов, — пробормотала она и, спешно развернувшись, удалилась из столовой.       Гермиона взбежала вверх по лестнице и остановилась у двери комнаты с гобеленом, на котором было изображено фамильное древо Блэков. Услышав позади быстрые шаги, она обернулась, чтобы убедиться, что Гарри и Рон были одни. Ей было ужасно неудобно, что её прибытие переполошило всех жителей дома и сорвало утреннюю трапезу, но ей нужны были ответы на все вопросы прямо сейчас.       Когда все трое вошли в комнату, Гермиона опечатала закрытую дверь заглушающими чарами и уставилась на друзей требовательным взглядом.       — Это была папина идея, — признался Рон.       — Когда ты ушла, Орден принял решение не распространяться о подлинной причине твоего отсутствия, — объяснил Гарри. — И потому мистер Уизли предложил легенду, согласно которой в ночь вторжения в Хогвартс ты решила выследить Руквуда из-за той статьи в «Пророке», где говорилось о его недавней попытке проникновения в Отдел Тайн. На самом деле их было несколько, но Министерство об этом умалчивало…       — В общем, около недели назад ему это удалось, — перебил его Рон. — Как бывший невыразимец, он знает о некоторых лазейках, которые неизвестны простым министерским работникам, в том числе и самому министру. Ты настигла Руквуда как раз в тот момент, когда он собирался сбежать, воспользовавшись эльфийским портключом, который перенёс его в Отдел Тайн…       — И ты схватила его за рукав и перенеслась вместе с ним, — закончил Гарри.       Гермиона не верила своим ушам. До такой сумасбродной идеи она бы ни за что не додумалась. Мистеру Уизли стоило поразмыслить над карьерой писателя-фантаста.       — И в общем… после небольшой потасовки тебе удалось обезвредить Руквуда, но ты не стала торопиться покидать Отдел Тайн, ведь там может храниться информация о крестражах, — воодушевлённо продолжил Рон.       — Но через два дня невыразимцы всё же тебя обнаружили и доложили об этом Кингсли, — усмехнулся Гарри. — Но он не стал беспокоить министра по поводу очередного незаконного проникновения, так как ты убедила его предоставить тебе доступ к Отделу Тайн для более детального изучения крестражей. Разумеется, под прикрытием.       Неловкое молчание на несколько секунд повисло в воздухе, после чего всех троих разобрал приступ истерического смеха.       — Господи, неужели в это кто-то поверил? — воскликнула Гермиона.       — Ты же знаешь папу, — выдавил Рон сквозь смех, — из его уст любая чушь прозвучит убедительно, с таким-то серьёзным лицом.       — Ну и, к тому же, мы вполне могли что-то напутать в этой чересчур хитромудрой схеме, — заметил Гарри. — В любом случае, когда Артур об этом рассказывал остальным, история прозвучала намного более убедительно.       — Что ж, — Гермиона утёрла слезу, пытаясь восстановить дыхание, — на пятом курсе целая толпа пятнадцатилетних подростков беспрепятственно проникла в Отдел Тайн вместе с группой Пожирателей смерти — надо признать, охранная система в Министерстве слабовата. Но нам и вправду не помешал бы свой человек в Отделе Тайн.       — Ага, — фыркнул Гарри, — скоро в Министерстве не останется ни одного «своего». Кингсли говорит, что с каждым днём становится всё сложнее понимать, кому можно доверять. Сейчас Руквуд находится под стражей в Визенгамоте, но что-то мне подсказывает, что в ближайшее время он выйдет оттуда и отправится прямиком в Отдел Тайн — на работу.       Всё былое веселье резко сошло на нет. Гермиона вспомнила рассказы Сириуса о невзрачном невыразимце, честно служившем в Министерстве магии, который на протяжении долгих лет снабжал Волдеморта секретной информацией во время Первой Магической Войны. Невыразимцы не были стандартными министерскими служащими, которые с лёгкостью получали свои рабочие места в результате успешного собеседования или при наличии высокой успеваемости в Хогвартсе. Ими становились лишь избранные волшебники, как правило, эта профессия переходила по наследству вместе с незаурядными способностями исследователя главных тайн мироздания.       Невыразимцы даже обладали определёнными внешними признаками, благодаря которым они выделялись среди остальных работников, и главный из них — характерная бледность кожи и, как сопутствующий симптом постоянного пребывания на глубине более тридцати метров под землёй, худоба. Они редко встречались в коридорах и почти никогда не появлялись в атриуме — Отдел Тайн был единственным, куда можно было попасть напрямую, минуя холл и лифт. Специально для невыразимцев была создана отдельная каминная сеть, которой могли воспользоваться только они.       Кто-то считал предметы их исследования детскими сказками, выдумками, к которым по какой-то причине было принято относиться с преувеличенной серьёзностью и конфиденциальностью. Однако большинство волшебников просто боялись задумываться о вещах, непостижимых для их разума. В маггловском мире подобных «невыразимцев» иронически нарекали конспирологами или приверженцами теории заговора, и эти чудаки вправду могли показаться умалишёнными нарциссами, толкующими о теневом правительстве и надуманном мистицизме, граничащим с абсурдом.       Но в мире магии всё обстояло иначе. Невыразимцев почти не занимало рукотворное волшебство, они изучали природу необъяснимых вещей, обладающих огромной магической силой, таких, как Любовь, Пророчества, Время, Смерть. И последнее было как раз-таки по части Руквуда — именно поэтому он вызвал у Волдеморта столь пристальный интерес. Однако в конце Первой Магической Войны шпиона разоблачили и отправили в Азкабан. Он лишился всего, что имел, но в мире магии каждый знал, что кое-что всё же осталось при нём — его знания. Бывших невыразимцев не бывает.       — Всё так, — с грустью в голосе подтвердила Гермиона. — Волдеморт планирует произвести захват Министерства этим летом. Нам мало об этом известно, так как этим вопросом занимаются его министерские агенты. Драко говорил, что на данный момент там активно работает разведка, а также есть несколько ключевых фигур, которые уже выполняют приказы Волдеморта под Империусом.       — Кто? — нетерпеливо осведомился Рон.       — Я не знаю. Кто-то из приближённых министра — это всё, что мне известно…       Гермиона осеклась и повернула голову, прислушиваясь к едва уловимому шуму. Через несколько секунд звук повторился — кто-то стучал в опечатанную заглушкой дверь. Гарри в несколько быстрых шагов пересёк комнату и, приоткрыв дверь, просунул голову наружу.       — Можно войти? — послышался робкий голос Тонкс. Гарри обернулся к Гермионе, молчаливо спрашивая разрешения. Она кивнула.       Он распахнул дверь — на пороге неуверенно переминались с ноги на ногу Нимфадора и Андромеда. Гермиона нервно сглотнула, по необъяснимой причине ощутив зарождающееся в груди волнение и тремор в похолодевших руках. С более близкого расстояния она могла детальнее рассмотреть лицо Андромеды, искалеченное порезами, которые покрылись коркой вследствие целебного действия бадьяна.       На кистях виднелись бордово-фиолетовые отметины от Инкарцеро Драко. Почему-то от осознания этого факта Гермионе сделалось тяжело на душе.       Тонкс плотно закрыла за ними дверь и наложила на неё повторное заглушающее заклинание. Андромеда неторопливым шагом подошла к Гермионе, замерев совсем близко. Она изучала её со скромной улыбкой, положив изувеченные руки ей на плечи.       — Такая юная, — с дрожью в голосе произнесла она, словно размышляя вслух. — Дора мне всё рассказала. Я не знаю, как… у меня нет слов, чтобы выразить тебе свою благодарность, Гермиона.       В её глазах стояли слёзы. Гермиона не знала, что ответить. Она и сама не вполне осознавала реальность происходящего: Андромеда Тонкс, обречённая на мученическую смерть, стояла сейчас прямо перед ней в своём родовом поместье. Взгляд Гермионы скользнул на изумрудное полотно и безошибочно отыскал выжженное пятно, некогда бывшее портретом одной из сестёр Блэк. И прямо сейчас она здесь. Цела и невредима. Благодаря ей.       — Для меня честь познакомиться с Вами, — искренне произнесла Гермиона. — И… простите за всё. Мы не могли иначе.       Андромеда грустно, но понимающе улыбнулась. Она почти смирилась с потерей палочки и уничтоженным домом, так как подсознательно давно была к этому готова.       — Мы вас оставим, — тихо возвестила Тонкс, кивнув Гарри и Рону. Гермиона проводила их взглядом, и они с Андромедой оказались одни.       — Драко знает? — внезапный вопрос застал Гермиону врасплох.       — Нет, — недолго думая, ответила она бесцветным тоном. Придётся импровизировать. — Малфой хорош только в одном: он беспрекословно выполняет приказы. Он вполне годится в качестве напарника, если Снейп не может отправиться вместе со мной.       Андромеда опустила взгляд и печально кивнула. Гермиона ощутила укол вины за свою откровенную ложь, но недавний разговор с Северусом изменил её взгляды относительно чрезмерной искренности. Будь у неё немного больше времени на раздумья, возможно, Гермиона пришла бы к выводу, что утаивать от Андромеды вовлечение Нарциссы и Драко было бессмысленной мерой предосторожности, но ей всё же хотелось, чтобы это осталось только между ней, Гарри и Роном. Пусть Андромеда и была ближайшей живой родственницей Малфоев и матерью Тонкс, для Гермионы она являлась абсолютно чужим человеком.       — Молли предложила оборудовать Нору как убежище с лазаретом, — вдруг сказала Андромеда, и Гермиона уставилась на неё во все глаза. Это не шутка? Молли?.. — Мы пообщались и пришли к решению, что я могу возглавить его. Не хочу быть обузой, так от меня будет хоть какая-то польза. Их дом очень надёжно защищён и находится в самом отдалённом уголке Британии. Всё равно они всей семьёй обосновались здесь.       — Это просто великолепная новость! — просияла Гермиона. — А лазарет…?       — Я немного смыслю в целительстве, — улыбнулась Андромеда. — Когда-то это была моя мечта. Но будучи студенткой целительской академии при больнице святого Мунго, я встретила Теда. И… нам пришлось бежать. Не всем мечтам суждено сбыться, Гермиона. Иногда есть нечто намного важнее. Важнее всего на свете.       Гермиона поражалась, насколько глубоким человеком была Андромеда. В мыслях так и напрашивалось невольное сравнение с Нарциссой: они были очень похожи, но при этом абсолютно разные. От былой аристократичности у Андромеды осталось совсем немного — её манеры были более простыми, но сквозившая в речи и поведении интеллигентность выдавала непростую родословную. Если бы Гермиону попросили подобрать обеим сёстрам характеристику, состоящую всего из одного слова, то Нарцисса была бы «изысканностью», а Андромеда — «благородством».       — Я отправлюсь туда сегодня вечером, чтобы создать портключи, — кивнула Гермиона сама себе, а затем спохватилась: — Вам же нужна волшебная палочка! Если в лазарет будут доставлять раненых…       — Об этом не беспокойся, — заверила её Андромеда, — Дора пообещала раздобыть мне новую, в аврорате хранится несколько изъятых палочек. Надеюсь, хоть одна из них будет меня слушаться. И Гермиона, — она вновь мягко сжала её плечо, — я уверена, ты и без меня это знаешь, вероятно, тебе уже твердили это все, кому не лень, но… То, во что ты ввязалась, слишком опасно. Вероятно, никто из спасённых намеренно не станет болтать о милосердии Пожирательницы смерти Беллатрисы Лестрейндж, но позволь дать тебе совет: стирай любые воспоминания о себе перед тем, как воспользоваться портключом. Эти люди нам не враги, но будет лучше поступить с ними так же, как ты поступаешь с Драко.       Гермиона внутренне содрогнулась. Воображение услужливо подбросило ей картинку возможного развития событий, если бы она приняла решение держать в секрете своё перевоплощение. А ведь она хотела. Размышляла о том, чтобы скрыть от Драко свой подвиг. И ей пришлось бы делать это каждый раз — приставлять палочку к его виску и стирать память о своих поступках. Гермионе стало дурно от мысли, что после неудачных заданий она, вероятно, испытывала бы своего рода облегчение в связи с тем, что чары Забвения в этот раз не понадобятся.       — Это разумно, — согласилась Гермиона. — Андромеда… Мне очень жаль, что вы узнали о смерти Беллатрисы вот так. Мне известна ваша история, и я понимаю, что ваша семья отказалась от вас много лет назад, но всё же… она была вашей сестрой.       — Была, — с грустью в голосе повторила Андромеда. — Но для меня она мертва уже очень давно. Как и вся моя родня, — она усмехнулась, обернувшись к гобелену, и неторопливым шагом направилась к тому месту, где под выжженной дырой всё ещё значилось её имя. Андромеда протянула руку, украшенную уродливыми отметинами, и прикоснулась кончиками пальцев к изображению Нарциссы. — Знала бы ты, Гермиона… Как много писем, предназначенных Цисси, обратилось в пепел сегодняшней ночью. Я так и не нашла в себе силы отправить ни одно из них. Одному Мерлину известно, зачем я продолжала бережно хранить эти послания. Наверное, они были своего рода моим дневником. Я очень любила её. Но всё это уже в прошлом.       Её голос был преисполнен подлинной горечью. Семейная драма Блэков производила на Гермиону невероятное впечатление. Ей так хотелось рассказать Андромеде, что именно благодаря Нарциссе она осталась жива, что она до сих пор существует в её мыслях и сердце.       — Возможно, когда война закончится, у вас вновь появится шанс воссоединиться с сестрой, — прошептала Гермиона, изо всех сил стараясь сохранить твёрдость голоса, который норовил дрогнуть в любой момент.       — Люциус этого не допустит, — хмыкнула Андромеда и вновь повернулась к ней. — Если, конечно, выживет.       Гермиона опустила взгляд, крепко сжав челюсти. Этот разговор её выматывал. Она ненавидела, когда её слова не совпадали с собственными мыслями, для неё это было настоящим мучением. В такие моменты окклюменция ей не подчинялась, ложь для Гермионы являлась омерзительным и антиприродным явлением, которое теперь будет сопровождать её повсюду.       Её жизнь слишком стремительно обрастала новыми тайнами, и всё постепенно двигалось к тому, что Драко в итоге останется единственным, с кем ей не нужно будет притворяться.       Гермионе не давала покоя мысль о сказанных Андромедой словах про мечту. Суждено ли будет осуществиться её мечте? Она об этом даже не задумывалась, ведь сейчас не время для мечтаний. Придётся ли становиться перед невозможным выбором? И что она почувствует, если откажется от своей мечты?       «Какая же ты глупая. Большинство людей сейчас скромно мечтают о том, чтобы остаться в живых».       — Гермиона, — тихо окликнула её Андромеда, вырывая из гнетущих дум. Их взгляды встретились, и между ними повисла длинная пауза. — Каково это — быть ею? Думать, как она, чувствовать, как она?       Гермиона усмехнулась, сглотнув подступившую к горлу тошноту. У неё был чёткий ответ на этот вопрос, и на этот раз она приняла решение не лгать:       — Великолепно. Я никогда в жизни не испытывала настолько окрыляющего чувства свободы.

***

      Драко тихо приоткрыл дверь своей спальни, выглянул в коридор и с облегчением вздохнул: комната Нарциссы заперта, оттуда не доносилось ни единого звука, значит, мать либо ещё не проснулась, либо уже спустилась к завтраку. Покинув свою уютную, неприлично дорого обставленную обитель, он опечатал дверь защитными заклинаниями и быстрым шагом устремился к лестнице.       — Доброе утро, дорогой, — прозвучал позади мелодичный голос.       Драко остановился и обречённо прикрыл глаза, совершив глубокий вдох. Всё-таки это была заглушка. Блять.       — Привет, — бросил он через плечо и вновь вознамерился продолжить свой путь, но Нарциссу это не устроило.       — Так и будешь продолжать избегать меня? Или, может, наконец-то поговоришь со мной?       Тон матери был строгим, но в нём улавливалась та самая теплота, которую она была не в силах скрыть. Она скучала по нему, Драко знал об этом, однако никак не мог побороть в себе нежелание общаться с ней. Он и сам не понимал, почему. По всей видимости, настало время это узнать.       — О чём? — он обернулся, взглянув на неё с обессиленной грустью. У него не было сил и настроения язвить. По правде говоря, у него не было сил вообще ни на что уже довольно давно.       — О чём угодно, — пожала плечами Нарцисса.       Она распахнула двери спальни настежь и отступила, приглашая Драко войти. Летний сквозняк ворвался в коридор и обдал лицо лёгким ветерком, принеся с собой тонкий шлейф парфюма Нарциссы. И Драко понял, что ужасно истосковался по этому неповторимому запаху.       Он лениво поплёлся обратно и зашёл в комнату, в которой не бывал уже целую вечность. Кажется, Малфой нашёл ответ на свой вопрос: пребывание с матерью навевало чувство мнимой безопасности, словно и не было никакой войны, а детство до сих пор не закончилось. Рядом с ней он ощущал себя ребёнком. Впрочем, он никогда не получал от неё должной защиты, в которой так сильно нуждался. Ни тогда, ни сейчас.       — Если тебя интересует, как всё прошло с Андромедой, то она в целости и сохранности, — сухо уведомил её Драко. — Мы отправили её в убежище и стёрли память двум придуркам.       — Да, я слышала, как Северус на вас взбесился, — будничным тоном произнесла Нарцисса, наткнувшись на недоумённый взгляд Драко. — Не беспокойся, заглушающие чары не подвели, просто их мощность оказалась недостаточной для его воплей.       — Ты подслушивала под дверью? — возмутился Драко. — Салазар!..       — Не вижу в этом ничего предосудительного, я же волновалась, — невинно оправдывалась Нарцисса.       Драко округлил глаза ещё больше.       — Ничего предосудительного?!       Нарцисса фыркнула и закатила глаза, догадавшись, что именно вызвало у её сына такую реакцию.       — Милый, я понимаю, ты в постоянном напряжении и в хроническом стрессе, но подозревать меня в шпионаже за твоей личной жизнью — это уже слишком…       — Мама! Чёрт, всё, хватит, забудь, — психанул Драко, спрятав лицо в ладонях. Нарцисса Малфой была просто невыносимой женщиной, ей всегда мастерски удавалось вгонять своего сына в краску, будто эта маленькая шалость приносила ей особое удовольствие. — Я просто больше никогда не буду здесь ночевать.       — Жаль это слышать. Но я рада, что тебе есть, куда пойти.       Несносная. И неисправимая. Ведьма.       Драко отнял руки от лица и отвернулся. Разговор по душам явно не задался.       — Прости, милый, я совершила ошибку, решив, что имею право вторгнуться в твоё пространство, — Нарцисса мягко сжала его ладонь и поднесла её к своей щеке, нежно прижавшись. — Вы с Гермионой совершили подвиг. Вы так рисковали, спасая жизнь моей сестры. Если бы ты только знал, как я волновалась, Драко. Я не находила себе места, боялась, вдруг что-то пойдёт не так, и с кем-то из вас случится беда.       — Ничего бы не случилось, — грубо отмахнулся Малфой. — Грейнджер и я — не такие беспомощные, как ты думаешь.       Он не переносил её дрожащего голоса. Драко ни на секунду не сомневался, что мамина окклюменция была сильна настолько, что большую часть времени она не позволяла даже допустить мысли об её истинном состоянии, и от этого совсем не становилось легче. Именно поэтому Драко старался держаться от неё подальше. Он не располагал внутренними ресурсами для сочувствия матери и отказывался позволять своему разуму концентрироваться на мысли о том, что Нарцисса — последний родной и самый близкий его человек. Это делало Драко слабым.       Нарцисса скромно улыбнулась, слегка поджав губы.       — Она невероятна, не так ли? — в её глазах промелькнул огонёк восхищения, а взгляд устремился в окно. — Неудивительно, что ты полюбил именно её. Ты всегда выбирал самое лучшее.       Драко догадывался, что всё шло именно к этому, и с досадой осознал, что манипуляции Нарциссы неизменно и с точностью срабатывали на нём, как швейцарские часы. Если бы она только захотела целиком одержать власть над его жизнью, дёргая за ниточки, как ей заблагорассудится, у неё бы несомненно это получилось.       — Ладно, давай просто покончим с этим, — сдался Драко, раздражённо вздохнув. — Что ты хочешь узнать?       Нарцисса тепло улыбнулась и слегка склонила голову набок.       — Как долго вы вместе?       — Почти девять месяцев, — недолго думая, ответил Малфой, быстро подсчитав в уме. А затем вполголоса добавил: — С перерывами.       Нарцисса понимающе кивнула, догадавшись, что инициатором «перерывов» была явно не Гермиона.       — Зачем ты решил соврать и сказал, что она со старшего курса?       — Для отвода твоих любопытных глаз, — надменно произнёс Драко. — И Грейнджер старше меня почти на год, так что формально это не было враньём.       — Вот как? — ухмыльнулась Нарцисса. — А мне кажется, тебе просто было неловко от мысли о том, что я всё же оказалась права.       — Мам, не начинай… — устало цокнул Драко, закатив глаза.       — Ты был неравнодушен к ней, не так ли? С самого детства? — её коварство не знало границ.       — К ней никто не был равнодушен, она бесила всех без исключения, — заводился Драко. — Ты просто не видела этого, Грейнджер была самым мерзким человеком на свете, когда мы познакомились!       — Но никто из твоих друзей не разделял твоей неукротимой ярости, — Нарцисса многозначительно повела бровью.       — Как это не разделял?! Она кошмарила весь курс, Поттер с Уизли пуще всех бесились, они постоянно доводили её до слёз, — Драко даже не заметил, как повысился его голос. Как и не заметил, что прямо сейчас ненавидел совсем не мелкую заучку Грейнджер, а Поттера и Уизли. Чёртова Нарцисса!       — Но что же изменилось? — с утрированным дружелюбием поинтересовалась она, боясь спугнуть изошедшего пламенем дракона.       — Она осознала свою ошибку и стала нормальной, — пробормотал Драко и отвернулся, нахмурившись.       Нарцисса мелодично рассмеялась, легонько взъерошив его волосы. По непонятной причине ему никак не удавалось не терять достоинство в присутствии матери и оставаться взрослым уравновешенным мужчиной. Она со скотским вандализмом крушила его самообладание на мелкие ошмётки и втаптывала их в землю подошвами своих дорогих туфель. А Драко мгновенно обращался в нашкодившего мальчишку, даже если не совершил ничего плохого.       — Гермиона была ребёнком, как и все, — добродушно произнесла Нарцисса. — А затем выросла и стала прекрасной девушкой. В этом нет твоей вины, милый, вы просто соприкоснулись, потому что так было уготовано судьбой. Потому что вы достойны той любви, которую друг к другу испытываете…       — Замолчи, — шёпотом оборвал её Драко с жестокой ухмылкой. — Какого чёрта ты каждый раз так поступаешь?       Нарцисса растерянно моргнула. Она не ожидала такой резкой смены настроения и, по всей видимости, искренне недоумевала, где допустила ошибку.       — О чём ты…       — Ты ведь прекрасно знаешь, как сильно меня выдрачивает вся эта чушь, — презрительно выплюнул он. — Ты романтизируешь болезнь и будто специально надавливаешь на самые больные точки, ведь ты явно заметила, как меня мучает эта ёбаная одержимость.       — Драко…       — Хочешь узнать, как всё обстоит на самом деле? — его голос сочился желчью. Драко слишком долго держал это в себе. И он был уверен, что Нарцисса не готова к той гнили, которая копилась в нём долгие месяцы, но она сама его вынудила. — Отец пытал меня Круциатусом с самого раннего детства. Таким образом он вдалбливал мне основы правильного мышления и доходчиво пояснил, каким должен быть его сын. А знаешь, почему он избирал такие жестокие методы, мама? Потому что ты вечно помещала зерно сомнения в моё детское сознание и настойчиво пыталась увести меня с кривой дорожки, протоптанной Люциусом.       — Милый, я… — на глаза Нарциссы навернулись слёзы, но Драко не дал ей продолжить.       — Сколько раз в твоей жизни тебе доводилось испытывать действие этой дряни? Известно ли тебе, каково это — валяться на мокром полу подземелья в собственных испражнениях и глотать кровь из прогрызенных щёк и языка, пока твоё тело корчится в судорогах, а кости ломит от адской боли? Хочешь узнать, сколько раз эльфы тайком приводили меня в порядок и отправляли в мою комнату по приказу Люциуса, чтобы ты этого не увидела? — Драко горько усмехнулся. — А я не смогу тебе дать ответ на этот вопрос, даже если бы захотел. Потому что ещё лет в тринадцать я сбился со счёта.       Плечи Нарциссы затряслись от беззвучных рыданий. Она прикрыла рот рукой, не в силах отвести взгляда от его лица. Люциус запрещал Драко посвящать мать во все подробности методов его воспитания. И он не смел его ослушаться.       — Когда, наконец, мне хватило мозгов позаботиться о собственном выживании, я просто дал ему то, что он от меня хотел, — Драко поднялся с кровати и медленно приблизился к Нарциссе. — Пытки Круциатусом стали всё реже, всё чаще во взгляде отца я встречал снисходительность и одобрение. Я буквально молился на его милосердие, для меня оно было высшей наградой. Папа любит меня. Я заслужил его любовь. Он защищает меня и наказывает всех неугодных. Это, должно быть, и есть настоящее счастье. Но вот незадача: Тёмный Лорд вернулся и захотел пополнить ряды своей армии молодой кровью. А я с пронизывающим до костей ужасом внезапно осознаю, что безнадёжно влюбился в грязнокровку.       С каждой фразой становилось всё тяжелее говорить. Драко выплёвывал горечь признаний, не подбирая слов. Горло саднило от давления проклятого кома, застрявшего в глотке и мешавшего дышать.       — Хочешь узнать, что случилось потом? — яростно прошипел он, игнорируя слёзную пелену, застелившую глаза. — Я наплевал на всё. На отца, на Тёмного Лорда, на задания. Я тайком сбегал с Грейнджер в Визжащую хижину и позволил себе невиданную доныне роскошь — побыть обычным парнем. Я позволил себе смеяться, дурачиться, шутить, целовать магглорождённую девушку. А потом она научила меня призывать патронус.       — Я помню его, — сбивчиво прошептала Нарцисса, силясь улыбнуться, но её лицо исказила гримаса боли.       — Но я обжёгся, — процедил сквозь зубы Драко. — И Волдеморт забрал меня. В ту страшную ночь меня не стало, мама. Я превратился в чудовище. Я лишил жизни Люциуса, а двумя часами позднее без малейшего зазрения совести обесчестил Грейнджер, опорочив её своей грязью. И знаешь, что самое омерзительное? Мне понравилось. Мне было просто охренительно хорошо. Я оставил тебя там, в том лесу, совершенно одну в компании Пожирателей и их предводителя и трусливо сбежал к грязнокровке, которая приняла меня с распростёртыми объятиями! — он истерично усмехнулся, нервным движением утерев рукавом слёзы. — И я не нашёл в себе сил оттолкнуть её. Клянусь, я пытался. Но ни черта не вышло. Потому что мои нездоровые чувства к ней оказались взаимны.       — Драко, прошу тебя…       — Моя болезнь прогрессировала с каждым днём, — голос стал заметно его подводить, — меня неудержимо влекло к Грейнджер, и я утянул её за собой. На первом задании… — Драко тяжело сглотнул и медленно выдохнул. — Я убил маленького ребёнка, — Нарцисса сдавленно ахнула. Её тело била крупная дрожь. — Дочь Бенедиктуса Бэрка. Знаешь, о чём я думал, когда смотрел в глаза этой невинной девочки? Я подумал, что это могла бы быть моя дочь. Моя беременная жена. Моя семья, которую жестоко пытали и убили на моих глазах за моё неповиновение, — он грубо ткнул пальцем себе в грудь, тяжело дыша. — А сейчас мне страшно. Мне ещё никогда не было так чертовски страшно, мам, ведь это почти произошло. Я, блять, чувствовал, что что-то не так, когда вернулся сюда. Я был в шаге от того, чтобы броситься на её поиски и убедиться, что ошибаюсь. Но она пришла ко мне сама. И я пытаюсь держаться, пытаюсь делать вид, что всё в порядке, уговариваю себя, что так нужно, что Гермиона обязательно справится с пророчеством. Но когда я вижу её такой… Это так жутко… так неправильно.       Его голос сорвался, и он умолк, взирая на Нарциссу беззащитным взглядом. Скопившиеся в уголках глаз слёзы стекали по щекам, но он больше их не замечал.       — Драко… — в сердцах прошептала Нарцисса и притянула его к тебе. Он уткнулся в её плечо и, наконец, отпустил жалкие остатки своего самоконтроля, заключив маму в крепкие объятия. Её запах нежно окутывал его и успокаивал. В этот раз ему не было стыдно, что она увидела его слабость. Ведь теперь она узнала всё. — Это не болезнь, милый, — шептала она, бережно поглаживая его по волосам. — Просто твоя душа… она тяжело изранена. Ты никого не опорочил. Все эти страшные слова не о тебе, Драко. Любовь естественна, это самое красивое и непостижимо высокое чувство. Война же — зловонная хворь, поразившая мир и каждого из нас. Мы все неизлечимо больны, но если наши сердца перестанут любить… зачем тогда держаться за эту проклятую жизнь?       Драко крепко зажмурился и до боли прикусил губу. Ему так важно было это услышать. Он знал это, но сомнения непрестанно терзали его бедную душу, потому что она не способна была уместить в себе этот бушующий, пылающий хаос.       — Она ведь тоже была твоей единственной? — тихо спросила Нарцисса. — Гермиона?       — Да, — едва слышно прошептал Драко. — И будет.       Нарцисса вздохнула и прикрыла воспалённые глаза.       — Тогда не принижай и не оскорбляй свои чувства, — твёрдо произнесла она. — Ты выживаешь, Драко. И страх — наша путеводная звезда: если мы не будем покоряться ему в минуты глубокого отчаяния, смерть неизбежно настигнет. Не вини себя в том, что ты бежал от неё. В конце концов, вверяются смерти только обезумевшие глупцы. Но когда она далеко, страх перевоплощается в тревогу, которая отравляет нас и туманит рассудок. Ты должен научиться ей противостоять, милый. Ради Гермионы будь сильным. И ради меня.       Драко кивнул и сделал глубокий вдох, наконец, насытив лёгкие воздухом. Мудрость Нарциссы отрезвляла и дарила вдохновение, в котором он так сильно нуждался.       Каким же он был идиотом.