Так хорошо горело

Совместное проживание наладилось безболезненно. Двухэтажный дом не тесная однушка, и они, бывало, почти не пересекались, по два-три дня обмениваясь сообщениями или записками типа «Котлеты в холодильнике» и «Помой посуду». Олег ложился спать до полуночи и вставал рано, Сережа, напротив, просиживал за компом ночи напролет и, если не разбудить, мог продрыхнуть до вечера. И отлично. Олег не был уверен, что сумел бы терпеть его в непосредственной близости на постоянной основе. Сережу бросало от удавьего пофигизма к раздражительности, слезливости и детскому энтузиазму попеременно, и Олег только гадал, проявляются ли это первые признаки непролеченной ЧМТ или дело элементарно в паршивом характере. Водить и готовить Сережа, как выяснилось, не умел, но Олег с легкой душой спихнул на него «черную» кухонную работу, а магазинная проблема заключалась в том, чтобы бродить по супермаркету, а не в том, чтобы до него доехать, так что Олег составлял список и ждал Сережу на парковке. Покупки они оплачивали пополам, но с уговором, что если Сережа опять нагребет тонну батончиков и газировки, то исключительно за свой счет. Олег, чтобы все было честно, платил из своего кармана за сигареты. Сережа не курил, но помереть здоровеньким ему не грозило: выпить он любил, хотя пить не умел совершенно и после пары стаканов вина начинал многословно жаловаться на жизнь и спотыкаться об мебель. * За неделю до Нового года наконец-то установилась приятная зимняя погода – не мокрая, с легким морозцем и умеренным снегопадом. Солнце клонилось к закату, и Олег, сидя на диване, давал глазам отдых от экрана, провожая взглядом редкие снежинки. Сережа, который вроде как тоже работал, а на деле то залипал в камин, то клевал носом, внезапно душераздирающе вздохнул. – Скучно. Настроение у Олега было на диво великодушное, и он, вместо того, чтобы отправить Сережу мести снег перед гаражом, предложил: – Ну хочешь в город съездим? Там сейчас иллюминация, красиво. Сережа издал невнятный отрицательный звук, и Олег тайком порадовался. Переться на ночь глядя в город и по темноте ехать обратно ему не улыбалось. – А тут у вас есть что-нибудь интересное? Олег хмыкнул. Хоть он в свое время, поддавшись любопытству и, вероятно, паранойе, обшарил все вокруг километров на тридцать, вопрос о местных достопримечательностях застал его врасплох. Едва ли Сережу заинтересуют уникальные наличники и стенные подзоры в доме бабы Гали (Олега они тоже не заинтересовали, но баба Галя была настойчива). Да и надгробия начала двадцатого века на местном погосте – это явно мимо. – Ничего особенного, – в конце концов признал он. – В лесу неподалеку есть толстый дуб. Метров на шесть. И медвежья берлога. Сережа нездорово оживился. – С медведем? В его голосе звучала такая неприкрытая надежда, что Олег едва не поперхнулся. В прошлом году никакого медведя в берлоге не было, и он всем сердцем уповал на то, что нет и в нынешнем. – Нет, – твердо сказал Олег. – Без. Сережа умолк. В молчании явно считывалось разочарование. Может, его в зоопарк свозить? Хотя разве сравнятся унылые вольеры с увлекательнейшей перспективой подраться с бурым медведем в темном зимнем лесу? – Ну пошли на дуб посмотрим, – сдался Сережа. Видно, он все еще надеялся, что берлога окажется обитаемой. – Там четыре километра, – на всякий случай предупредил Олег. – Снега еще не навалило, но идти будет тяжелее, чем по асфальту, а лыж у меня нет. – И это ты называешь неподалеку, – посетовал Сережа. Он распахнул шкаф и принялся метать оттуда одежду, свою и Олега без разбора. Они были примерно одной комплекции, поэтому все шмотки, кроме белья, быстро сделались общими. Вечность копаться в куче почти одинаковых темных дешевых футболок, спортивных штанов и мешковатых свитеров только для того, чтобы пройтись по двору или скататься в магаз, было лень. Пусть прогулка обещала стать недалекой, Олег твердо помнил, что с лесом шутки плохи, а зимой особенно, поэтому собрал рюкзак почти как в поход. Сережа на рюкзак покосился с недоумением, но промолчал. К тому времени, когда они добрались до опушки, солнце коснулось крон деревьев. Этот кусок леса Олег знал как свои пять пальцев, но все равно о вылазке жалел: обратно точно придется по темноте топать. Хорошо хоть, что волков здесь не помнил даже дед Андрей, проживший в поселке без малого девяносто лет. – Иди за мной, никуда не сворачивай, – строго приказал Олег. – Про болота я не шутил. На самом деле до ближайших болот было пилить и пилить, но Сережа легко отвлекался, и не хотелось, чтобы он заблудился, погнавшись за какой-нибудь белочкой. Сережа проникся и, насколько видел Олег, шел за ним буквально след в след, как за проводником по минному полю. Так, про минные поля, наверное, не надо. Наделав смазанных от недостатка света селфи около дерева и – ура! – по-прежнему пустой берлоги, Сережа заскучал и начал мерзнуть. – Сейчас покурю и пойдем обратно, – сжалился Олег. – Ага, – Сережа заоглядывался, потирая руки, и прищурился на тропинку за дубом. – А там дальше что? – Еще одна поляна. – Я пойду посмотрю, пока ты куришь? Дым воняет, жуть. Лучше бы вейпил. Ты меня поучи, хотел сказать Олег, однако вслух неохотно согласился, еще раз предупредив, что шаг влево, шаг вправо. Сережа исчез между деревьями, но вернулся буквально через пару минут. – Там какой-то сарай! – с восторгом сообщил он. – Совсем пустой. Ну да, Олег вспомнил. Стояла там деревянная будочка непонятного назначения, маленькая и явно заброшенная. – Ты ведь жидкость для розжига брал, да? – Ну брал, – недоуменно согласился Олег. – А что? – Давай его подпалим! – Зафига? – Погреемся, – пожал плечами Сережа. – Да и так просто. Тебе что, никогда не нравилось костры палить? Нравилось когда-то, конечно, но что за детский сад «Ромашка»? Можно подумать, дома печки и камина мало. Впрочем, будочка была ветхая, точно никому не нужная, ближайшим деревьям загореться не грозило, и Олег, пожав плечами, побрел за едва ли не приплясывающим Сережей на соседнюю поляну, где торжественно вручил ему бутылку «Сварожича» и спички. Щедро облив деревянную будку, Сережа чиркнул спичкой и бросил ее так пафосно, будто не ветхую развалюшку поджигал, а Москву 1812 года. Спичка погасла, не долетев. Тихонько хрюкнув, Олег откопал в рюкзаке горелку, и с тяжелой артиллерией дело пошло на лад. Вскоре будочка весело пылала. Олег курил вторую сигарету и наблюдал, как Сережа скачет вокруг огня. Костер получился такой себе, не очень впечатляющий, Олег даже в лагерях побольше видал, но Сережа кайфовал: прыгал, вертелся, орал в темное небо. Разогревшись, сорвал шапку и тряс башкой – отросшие еще сильнее волосы метались полыхающим нимбом. Только когда от будки осталась горка черно-красных углей, Сережа умаялся окончательно, выполз из грязи, в которую превратился растаявший от жара снег, и, тяжело дыша, плюхнулся в низкий сугроб. – Не сиди так, мокрый весь небось, – Олег, затушив окурок, сунул руку ему за шиворот, пощупал загривок и спину. Спина была раскаленная и в самом деле скользкая от пота, а Сережа вдруг сдавленно ахнул и наклонился вперед, сложившись пополам. – Ты чего? – испугался Олег, выдернув руку. – Что болит? Живот? Что уже с этим мистером Несчастным Случаем на ровном месте могло приключиться. Растянул себе что-то, что ли, пока бесился? Вспомнился почему-то заворот кишок у молодого ротвейлера. Бедняга просто побегал за палкой после плотного ужина, чуть спасли. Стоп-стоп-стоп… Собаки-то тут при чем. – Ничего не болит, – раздраженно отозвался Сережа, усаживаясь прямо. – Ты лезешь пальцами ледяными, вот и дергаюсь. Не смешно, вообще-то. Олегу эта шутка тоже никогда не нравилась, потому воспользовался он не той рукой, которой до этого держал сигарету, а другой, согретой рукавицей и карманом. Но если подумать, от Сережи сейчас так тянуло жаром, что и теплые пальцы, наверное, холодными покажутся. – Ну прости, – примирительно сказал Олег. – Давай угли закидаем и пойдем. Замерзнешь. Похоже, чересчур буйное веселье было Сереже и впрямь противопоказано, как трехлетке. Остаток вечера он хандрил, а когда Олег, вернувшись из ванной, со смешком заметил, что раз уж на него нашло постирочное настроение не по графику, мог бы вместе со своими боксерами и его, Олега, носки прополоскать, буркнул какую-то грубость и исчез в спальне.