Легенды о тиграх

[Так странно...] Всю его душу Дазай увидел в первый же миг их встречи — такую простую, такую добрую и немного отчаявшуюся. Будто в зеркале, в его глазах отражались воспоминания; и боль, и страх, и ярость, подобные главам открытой книги, ложились перед взором Дазая полотном примитивной истории: «мальчик, которого били; ребенок, взращенный в страхе и жестокости», печальный рассказ без начала и конца, простая несправедливость, укоренившаяся у истока веков. Такие истории Дазая не трогали — зачем жалеть о том, чего не изменить, зачем сочувствовать, зачем помогать обреченным? Дазай не признавал страданий. Он знал: любая боль — всего лишь пустой звук человеческой слабости. [Тогда почему же?..] [Странно. Странно. Неспокойно. Кровь шумит в висках — что это, злость? сострадание? муки сердца?..] Мальчика били. Холодный воздух подвала глушил слабые, боязненные всхлипы, плеть размазывала по камню стен капли крови, пота и детских слез. В этом месте царила жестокость, и маленькое щуплое тельце содрогалось под ее безжалостным гнетом. «Ничего не поделаешь: жизнь отвратительна», — подсказывал Дазаю далекий, слабый и равнодушный голос разума. Однако что-то гораздо громче разума ревело в мозгу: «Убери от него свои поганые руки. Немедленно». Бесплотный дух, безголосый наблюдатель — на такую роль согласился Дазай, шагнув за порог чужого прошлого. Он не думал, что этот шаг ведет в бездну. Вид боли, вид отчаяния, вид не по-человечески отцовской жестокости не должен был ранить его, и все же эта боль — чужая боль, давно забытая боль — вонзалась в самое сердце. В раненой груди, подобно кровавым сгусткам, что-то булькало. Гнев? Бешенство? Раскаяние. Окровавленная плеть упала на пол. Святой, укрывший в стенах мрачного храма безликих сирот, взял в руки раскаленное клеймо. — Нет... Нет, нет, не надо, прошу вас!.. — вскрикнул маленький Ацуши. — Я уже принял свое наказание!! — взмолился он, дернулся и, не в силах выбраться из оков, громко заплакал. — Если ты до сих пор позволяешь себе плакать, значит, ты так ничего и не понял... — Страшный человек поднес клеймо к исцарапанной спине извивающегося, дрожащего, полуживого от боли и страха Ацуши. Ледяной голос пророкотал:— Кому нужны твои слезы? Никому! Тебе не следовало рождаться. И это — твое наказание... — клеймо грубо опустилось на кожу. Дазай закрыл глаза. Эхо детского вопля отдалось в его сознании многократным звоном. Казалось, прошла целая вечность, прежде чем звон смолк. В висках еще стучала кровь, когда Дазай с трудом разлепил тяжелые веки. Темный подвал исчез — его окружала привычная обстановка квартиры, светлой, теплой и чистой. Ацуши сидел на футоне, мурлыкал себе под нос и увлеченно делал пометки в каком-то журнале. На подкашивающихся от смутного, волнительного ощущения ногах Дазай приблизился и осторожно отвернул ворот его кофты, обнажив плечо и часть лопатки. — Э? Что случилось? — встрепенулся Ацуши. Дазай облегченно выдохнул. Разумеется, никаких следов на коже не было. Он поднялся и потрепал Ацуши по голове. — Не хочешь поесть очазукэ? Я угощаю.